– А чего сложного? Сказала свое слово и все. А то смотри, Васька же денщик Григория Белова. Каков барин, таков и слуга.

– А что Григорий Белов? – насторожилась Настя.

– Знамо что! – фыркнула Лизетта. – До баб он охоч. Хотя, признаться, они на него сами вешаются. Оно и понятно: хорош собой, статен, роду знатного. Марфа Симоновна, статс-дама[2] уже, а все по нему вздыхает!

– Так она ж старая… – Настя вспомнила слегка располневшую женщину, проводившую ее к императрице в тот роковой день.

– А Белов и не соглашается амуры с ней крутить! – рассмеялась фрейлина и тут же опомнилась. – Говорят, она на тебя сильно разозлилась…

– Вот как? – Настя постаралась сделать вид, что ее это не огорчает, хотя по спине пробежал неприятный холодок.

– Ага. Интересно, за что?

– Её Григорий попросил меня к императрице провести, на аудиенцию, – Настасья поняла, что соседка просто так не отстанет.

– Григорий? Белов?! – Лизетта даже гребень от удивления выронила. – А у тебя что с ним?

– Ничего, – обрубила девушка и, понимая, что фрейлина не отстанет, пояснила. – Его сестра – подруга моей наставницы. Вот та и попросила помочь… отец у меня… в остроге…

– Погоди, так ты дочь того самого Збышева? Которого за заговор взяли?

– Да. Только не заговорщик он, – Настя вздохнула. – Выпить он любит. В Питерсбурх по делам приехал. А тут и завертелось… Ты не думай, государыня по окончании следствия его отпустить обещала, а меня во фрейлины взяла.

– Повезло отцу твоему, и тебе тоже… С чего только такая милость? – Лизетта зевнула и потянулась, – Ох, притомилась я! Государыня сегодня всю ночь в карты играть изволила, лишь к заутрене остановилась и уже после спать ушла.

– Она что ночью не ложилась? – ужаснулась Настя.

– Конечно! Привыкай. Здесь всегда так. Елисавета Петровна заговора боится. Все перевороты ранее ночью свершались, вот императрица наша ночами и гуляет. И весь двор вместе с ней. Так что сегодня отоспись хорошенько – тебе же завтра на дежурство. – Лизетта скинула домашнее платье, бухнулась на колени у образов, быстро перекрестилась и юркнула под одеяло.

Настя вздохнула и вышла, чтобы не мешать соседке.

Глашу хозяйка нашла в самом темном углу коридора. Та сидела, упрямо глядя в одну точку и надув полные губы.

– Ты что это, Глаша, позорить меня решила? – строго спросила Анастасия.

– Отчего ж сразу позорить? – спросила та, вставая и с укором смотря на свою хозяйку. – Василию Белов наказал нам помогать, вот он и старается, а вы…

– Белов, говоришь, наказал? – разозлилась Настя. – Ты хоть ври, да не завирайся!

– Настасья Платоновна, да где ж я вру? – девка перекрестилась. – Ей-богу Васька мне сам про то сказывал!

– А ты, дура, и поверила?

– Поверил, не поверила, – та махнула рукой. – Надоело мне в девах ходить, да и вам давно замуж пора…

– Ах ты!.. – Настя даже задохнулась от гнева. – Думай, что говоришь!

Не сдержавшись, она дала девке пощечину, Глаша ахнула, схватилась за полыхавшую щеку и, громко всхлипывая, выскочила прочь из дома, хлопнув дверью.

– Глаша! – сообразив, что наделала, девушка хотела кинуться следом на крыльцо, но из соседней комнаты высунулась недовольная Дарья.

– Збышева, ты что тут шумишь?!

– Глаша у меня… убежала, – покаялась Настя.

– Да ты что? – Даша всплеснула руками. – Совсем?

– Нет, я… – девушка махнула рукой, не желая посвящать посторонних в свои отношения со слугами. – К Петру она побежала, дяде своему.

– Ааа… – Даша зевнула. – Ежели без твоего согласия, как вернется – выпори, чтоб неповадно было, или за косу оттаскай.

– А если с ней по пути что случится? Или в самих казармах?

– В каких казармах? – сон фрейлины как рукой сняло.

– Преображенского полка, – пояснила Настя. – Петр там. Его Григорий Белов к себе взял.

– Бело-о-ов? – ахнула Дарья. – А ему-то твой Петр зачем?

– Григория сестра просила, Софья, – Настя второй раз пересказала уже готовую легенду.

– Вот как? Значит, Софья Петровна тебе покровительствует? А мы-то все гадали, как ты фрейлиной стала! – развеселилась Дарья. – Ну, Настасья, далеко пойдешь! Смотри, как бы замуж за Гришку нашего выходить не пришлось! Тебя тогда точно девки наши со свету сживут!

Она весело рассмеялась собственной шутке, Настя в ответ лишь грустно улыбнулась. Заметив это, фрейлина оборвала свой смех.

– Ты чего такая смурная?

– За Глашу беспокоюсь, – ответила Настя, желая сменить тему разговора. – Что, если её в казармах кто обидит?

– Значит, сама дура! – Дарья пристально посмотрела на Настю. – Что ты с ней, как курица с цыпленком! Она ж крепостная!

– Выросли мы вместе. Её мать моей кормилицей была… и потом все нянчилась.

– А, ну разве… – Дарья опять зевнула. – Тогда не денется никуда девка твоя. Вернется. Или дядя её приведет. Вообще не понимаю, за какой надобностью ты ее с собой взяла?

– Нельзя ей было оставаться. Сосед у нас… до таких девок охоч.

– До таких девок все охочи! Подол задрал и вся недолга, это ж не с благородной дело иметь! – заметила фрейлина.

– Так что, думаешь, за ней идти надо? – испугалась Настя.

– В казармы? Ты с ума сошла! И себя погубишь, и девку свою не спасешь. Сиди здесь. Вернется она жива-здоровехонька.

– С чего ты уверена?

– Так её ж с денщиком Белова видели! Почитай, амуры у них случилися!

Настя вздохнула:

– Амуры, твоя правда.

– Ну, так все уже знают, что она с ним, а с людьми Белова никто связываться не будет. Григорий, когда шибко злой, так и прибить может ненароком!

– И что же, все так и оставить?

– Если не хочешь девку свою замуж отдавать, поговори сама с Беловым, пусть денщика своего прижмет!

Настя задумалась. Ей не хотелось лишний раз встречаться с Григорием, но с другой стороны…

– Наверное, ты права, – наконец протянула девушка, заметив, что Дарья выжидающе смотрит на нее. – Надо к нему гонца послать.

– Вот еще выдумала! Григорий завтра в наше время на караул заступит. В офицерской будет. Это от фрейлинской недалеко. Там все и выяснишь!

– А ты откуда знаешь, что он на карауле будет? – опешила Настя.

– Ой, Настасья, вот сразу видно, деревенская ты! – рассмеялась Дарья. – При дворе все про всех знают! Тем более Головина за Беловым почитай месяц бегала, проходу не давала. Мы уже все его дежурства выучили!

Она вновь отвернулась к зеркалу и внимательно посмотрела на цветок в волосах.

– Нет, уберу от греха подальше. Лопухину вон, государыня по щекам отхлестала, цветок с локонами срезала, а потом и вовсе в Сибирь отправила! До сих пор аресты идут.

При упоминании об арестах, Настя невольно вздохнула. Мысли вернулись к отцу. Каково сейчас Платону Збышеву в остроге сидеть?

О тюрьме Настя имела весьма слабое представление. Знала лишь, что там темно и сыро. Впрочем, Елисавета Петровна дала понять новой фрейлине, что с отцом особо лютовать не будут. Может, и не так все плохо. К тому же следовало признаться в этом и самой себе, отцу было даже полезно побывать в остроге. Глядишь, и выпивать станет меньше.

– Что-то ты совсем загрустила, – заметила Дарья, выпутав розу из прически. – Пойдем во дворец! Там обед должны сготовить, государыня блан-манже заказывала, значит и нам достанется! Только плащ захвати – вдруг дождь будет!

Настя нерешительно посмотрела на фрейлину.

– Даш, ты иди, а я потом схожу…

– Из-за девки своей переживаешь? – догадалась фрейлина.

– Да. Я ж никогда руку на слуг не поднимала, окромя пьяниц беспробудных, да одного мужика, кто жену поколачивал, выпороть приказала, чтоб неповадно было, а тут… – Настя закрыла лицо руками. – Господи, за что мне все это?

– Ты это что, опять плакать решила? – ахнула Дарья. – Нашла из-за кого! Так, пойдем! Поешь, там все и образуется.

Фрейлина буквально потащила Настю за собой ко дворцу.

Глаша появилась как раз после обеда. Вернее, когда Настя вернулась, крепостная была уже в комнате, тихо сидя на сундуке, который так и остался стоять у стены.