— Точно! — выдала Трухина с облегчением.

— Полковник, — раздался тихий голос справа.

Это был Хаксли. Огромные капли пота выступили у него на лице, как будто он только что окунулся в бассейн.

— Кажется, мы потеряли турели, — пробубнил он.

Трухина выпучила глаза.

— Кажется? — взревела она.

— Рапортуй нормально, идиот! — заорал я.

Паника вдруг сжала мой мозг в тиски, и я больше не мог думать ни о чем, кроме этих долбанных экранов передо мной, на которых яркие солнечные лучи заливали проходную Желявы.

— У нас нет турелей! — тут же исправился Хаксли. — Я не вижу их в системе. У нас нет над ними контроля. Я не знаю, работают ли они вообще! Это все тот вирус…

Трухина схватилась за голову. Я перестал дышать.

— Полковник, первые инфицированные пересекли границу РАБов! — закричала Эмма.

В Центре управления наступило тяжелое молчание. Настолько тяжелое, что его можно было лопатой грести.

Две яркие белые точки на экране радара медленно продвигались к базе, на деле же скорость бега инфицированных может достигать тридцати-сорока километров в час. Картины из прошлого живо предстали перед глазами, как будто прошлое и не уходило назад на сорок лет. Все как вчера. Все как пять минут назад! Инфицированные монстры скачут на четырех конечностях к источнику запаха человечины. Они скачут на меня!

— Турели не реагируют… ни одна, — голос Хаксли дрогнул.

Тут же в Центре управления поднялся гам, поджариваемый раскаленной паникой.

— Взрывай ходы! Взрывай все до одного! — закричал я.

После прорыва в шестьдесят третьем мы установили взрывчатки СИ-4 в скальной породе над двумя оставшимися входами в базу: главные ворота и ворота в ангар, как последний оплот защиты перед опасностями поверхности.

— Я не буду хоронить нас заживо! — уперлась Трухина.

— Дура, нас сейчас расчленят заживо!

— Мы не выберемся на поверхность еще много лет под завалами!

И тут я увидел истинную Трухину. Как бы она ни храбрилась передо мной, ни старалась войти ко мне в доверие, она так и осталась верной мировоззрению Генерала. Ее пугала участь быть погребенной заживо, она была не готова к вечной жизни под землей. Консервация базы — процесс обратимый. А вот заваленные ходы — нет. Годы потратим на то, чтобы разобрать их по камешку.

Я рванул к ее помощнику.

— Взрывай ходы!

— Триггер! — тут же среагировала Трухина на вторжение в ее часть королевства.

Парень зарыдал.

— Взрывчатка не сработала. Я попытался взорвать ходы еще минуту назад!

— У тебя хоть что-нибудь сегодня работает, имбецил?! — взревел я.

А в голове тикали часики: три километра гады преодолеют за пять минут.

— Какого хрена не работает?! — тут же подпрыгнула Трухина.

— Детонаторы ловят наш сигнал, но они, видимо, не подключены к взрывчатке. Кто-то разорвал контакт вручную! — рыдал парень.

Тут уже я схватился за голову, физически пытаясь нашарить там еще идей. Это диверсия! Это предатели из Падальщиков! Это Калеб! Он не зря появился на базе сегодня и освободил своих предателей-друзей! Я всегда знал, что они погубят нас! Их гордыня стала непомерной, они перестали видеть ценность в людях, возомнили, что смогут выжить безо всех нас! Это их месть!

— Первые инфицированные в поле видимости! — закричал кто-то.

Операторы завизжали, увидев кровопийц на экранах мониторов, куда поступал сигнал с видеокамер, размещенных недалеко от входа через главные ворота: вдалеке на фоне белого искрящегося снега замигали синие тела. Сначала размером с точку, но с каждой секундой точка разрасталась, отвоёвывая все больше пикселей экранного пространства, а в реальности забирая у нас шансы остаться в живых.

В Центре управления началась неконтролируемая паника. Кто-то уже совершил побег, покинув пост, который клялся блюсти до конца жизни, кто-то забился под стол, другие — самые стойкие — оставались на местах, ожидая приказа, потому что либо привыкли жить по указаниями, либо еще сохраняли достоинство.

— Объявляй эвакуацию! Срочная эвакуация, транслируй Валентину и Порто-Палермо! — изрыгнул я последний приказ.

И кинулся прочь из Центра управления, чтобы собрать все оставшиеся силы человечества на этом клочке проклятой земли для последнего отражения атаки монстров на территории Желявы.

27 января 2071 года. 10:30

Томас

Всеобщее ликование и надежда на светлое будущее снова заполонили пространство нашего небольшого, но столь значимого мирка посреди альпийских гор в Бадгастайне. Мы сидели за поздним завтраком и галдели, как первые весенние птицы, празднующие приход тепла в замерзшие земли. И хотя зима еще была в самом ее разгаре, в наших душах теплел огонек эйфории, которая приходит ко всякому человеку, выкарабкавшемуся из длительного горя и траура.

Наш траур по человечеству подошел к концу, потому что отныне мы вступаем в новую эру. Эру возрождения человека!

Тесса проспала четырнадцать часов, а очнувшись этим утром удивила нас всех своей энергией и оптимизмом. Тесса и оптимизм? Мир перевернулся!

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Перчинка.

Тесса была немного смущена, оттого что мы все столпились вокруг ее кушетки и ждали от нее подробностей обратного превращения. Куки и Хйдрун сидели по обе стороны кушетки, последняя даже не заметила, как пережала ей капельницу коленкой, остальные стояли вокруг, словно она вышла из пятидесятилетней комы.

Тесса оглядела комнату, спросила у нас, не видим ли мы тут где-нибудь Робокопа, чем вызвала у нас беспокойство, а потом улыбнулась и со вздохом облегчения произнесла:

— Хочется чего-нибудь сладкого.

Хайдрун завизжала и захлопала в ладоши. Остальные дернулись от ее резкого крика.

— Дурун, твою мать!

— Я убью тебя когда-нибудь!

— Ты перестанешь уже так делать?!

Но Хайдрун весело подпрыгивала на кушетке, продолжая периодически пережимать трубку капельницы Тесс.

— Она здорова! Точно говорю — здорова! Когда выздоравливаешь, всегда хочется чего-нибудь вкусненького!

— Откуда ты знаешь? Ты уже шесть лет не болеешь! — Божена, как всегда, была полна скепсиса.

— Меня мама в детстве учила! Когда температура спадает, то хочется вкусненького! — не унималась Хайдрун.

— Короче, я правильно понял, что вы все отчаянно молите меня забацать торт?! — воскликнул Свен.

И вот спустя два часа моя вечно угрюмая сестренка наконец сняла маску гнева и теперь сидела рядом со мной и хохотала над глупыми шутками Ульриха, вышедшего из ее немилости. С другой стороны от меня сидит довольный Фабио, который вдруг получил столько внимания от женской половины гостиницы «Умбертус» во время лечения, что теперь, выздоровев, подумывает над тем, какую бы еще часть себе отрезать, чтобы вернуть нимб соболезнования и заботы. Напротив сидит Малик, откровенно признавшийся в любви к Куки перед всеми нами, просто положив руку ей на плечо. Без слов и самое главное без страха, потому что отныне не стоит бояться привязанностей, ведь апокалипсис завершился нашей победой.

Вот и Кейн, как всегда восседающий во главе нашего длинного стола, бросает смелые взгляды на мою сестренку, которая отвечает ему не менее смелыми улыбками. Мне уже давно было все с ними ясно. Еще когда они сидели здесь в то самое первое утро и готовы были убить друг друга.

Даже Божена, кажется, решила сменить свой имидж стервы и подпустила к себе Хайдрун, которая уже заваливала ту тоннами бессмысленной информации о «Макияже в большом городе»[1], отчего Божена тут же пожалела о снятии железного занавеса.

— Скажи, Свен, какого черта это дерьмо делает на столе? — Перчинке пришлось повысить голос, чтобы перекричать задорный гомон в ресторане.

— Как ты смеешь называть праздничный торт дерьмом?! — тут же обиделся Свен и надул свои пухлые губы, а окружающая их испанская бородка добавила им еще больше объема.

Перчинка смерила насмешливым взглядом сначала Свена, а потом и его шедевр.

Это было дерьмо.