- Так Бавар не погиб? - мое лицо вспыхнуло надеждой.
- Нет, гх, это правда, - нехотя выдавила толстуха и глаза ее болезненно сощурились, - Мы получили послание из Аруна. Птицы летят быстрее, чем скачут лошади. Легкой дороги ему в Бездну Забвения!
Туаппа тяжело вздохнула, сделала короткий жест пальцами, жест памяти, и только после этого подняла на меня глаза.
- Я дам тебе шанс поступить по-своему, - передо мной опять стояла все та же желчная и вечно недовольная настоятельница, - Дирсена тебя проводит. За Скорняжной башней есть тропа, она выведет вас к оврагу. Там тебя будет ждать лошадь, припасы и проводник. Он доведет тебя до храма в Ардуйе. Там храм поменьше нашего, но тебе сгодится. Письмо настоятельнице я передала проводнику. Идите не медля, переоденешься потом.
Я бросилась ей на шею, но Туаппа неприязненно оторвала мои руки, развернулась и ушла, переваливаясь с ноги на ногу и тихо ругаясь себе под нос.
- Видишь? - сияла восторгом Дирсена, - видишь, какая она?
Сумерки наступили быстрее, чем мы миновали горную тропу и спустились в овраг. Каждую минуту я ожидала гневного окрика, погони, но из храма, на фоне потемневшего неба казавшегося нелепым нагромождением каменных коробок, не доносилось ни звука. Тем лучше. Азарт побега горячил мои щеки, пронзительный холодный ветер не успевал их остужать. Все будет хорошо, о другом исходе я старалась не думать. Дирсена ни на минуту не замолкала, то жалуясь на крутой спуск и холод, то причитая о кончине Верховного архонта, то славословя свою драгоценную патронессу. Впрочем, после такого поступка Туаппа и мне показалась куда милее. Возможно, когда-нибудь мы смогли бы найти общий язык...
Шедшая впереди Дирсена вдруг резко остановилась и испуганно вскрикнула. В полутьме трудно было понять, что происходит, но кто-то впереди открыл заслонку тщательно спрятанной лампы и огонь осветил...
- Еге, а вот и наши пташки, - Крифор Нор-Кобб постучал хлыстом по сапогу и подошел ближе, - Что так долго?
Кричать, лежа со связанными руками и ногами поперек скачущей во всю прыть лошади, как оказалось, невозможно. Впрочем, и дышать оказалось непросто. Только наберешь воздух в грудь, как очередной прыжок лошади вышибает этот самый воздух быстрее молнии. Я могла лишь невнятно мычать, но от этого всадники не стали скакать медленнее, а совсем наоборот. Когда спустя вечность меня сняли с лошадиной спины, я смогла отплатить своим истязателям порцией блевотины. Не то, чтобы я так рассчитала, просто у меня не осталось выбора. Пока мои внутренности выворачивались наизнанку, а я корчилась, лежа на земле, Крифор стоял надо мной, равнодушно и молча наблюдая. Потом брезгливо бросил на меня тряпку, которой чистил оружие. Когда я поднялась, он отвернулся и сказал:
- Умойтесь и переоденьтесь, леди, от Вас воняет.
Ренейды выбрали укрытие на ночь в небольшой каменной ложбинке, окруженной крутыми скалами с трех сторон. Большой каменный козырек прикрывал неглубокую пещеру, сухую и чистую, но где-то совсем недалеко журчала вода и чувствовалось ее свежее дыхание.
Один из ренейдов, рослый светловолосый бородач, принес в кожаном ведре воду, и я смогла, наконец, смыть с себя грязь и вонь. От холода руки немели, а лицо горело, но этот холод был мне приятен - он прояснял сознание и возвращал утраченное самообладание. Укрытия мне не оставили, снимать с себя простецкую и грубую храмовую одежку, испачканную рвотой, и надевать ту, которую я носила еще в Аруне, мне приходилось прямо на виду у ренейдов. Но они, казалось, совсем не обращали внимания на свою пленницу. Кто-то чистил лошадей, кто-то кашеварил, кто-то чистил оружие. Они переговаривались между собой резкой гортанной речью, но смеялись редко. Две дюжины, целых две дюжины Бешеных - это почти армия... Все рослые, как на подбор, крепкие, выносливые. Поначалу они казались похожими друг на друга, лишь цвет волос позволял мне отличать один от одного, но постепенно из общей мешанины лиц я стала выделять отдельные, запоминающиеся. Я внимательно наблюдала, пытаясь определить, кто из них главный, кто кому подчиняется, кого любят, а кого не очень, кто держится особняком... Враг был здесь, но чтобы выжить, мне надо попытаться его понять.
А вот понимать Нор-Кобба я не желала. Когда он подошел, мне стоило больших трудов хотя бы не отвернуться.
- Леди желает поесть? - его вежливость не имела ничего общего с тактом, его слова граничили с откровенной издевкой. Он забавлялся тем отчаянным положением, в которое я попала, и не скрывал этого, - Леди язык проглотила?
А мне нечего было ему сказать. Ругаться и поносить его смысла не имело - именно моего гнева Нор-Кобб и ждет, а он, гнев, едва удерживался во мне и отчаянно рвался наружу. Разговаривать как с обычным человеком - язык не поворачивался. А раз так, лучше помолчать, послушать, что скажет противник, ведь он наверняка захочет что-то сказать...
Будто следуя моим выводам, Нор-Кобб чуть тряхнул головой и хрипло рассмеялся.
- Твоя надменность, женщина, принесет тебе плохие плоды. Я пришел к тебе сам, ты меня отвергла. Это невежливо. Ты не в том положении, чтобы задирать нос, и чем скорее это поймешь, тем лучше. Для тебя, заметь, лучше. Тебе надо научиться не просто быть со мной почтительной и вежливой, нет, ты еще станешь умолять меня, упрашивать...
Крик, истошный женский крик раздался где-то совсем рядом, здесь, на той половине пещеры, что была чуть скрыта выступающим вперед каменным монолитом.
Кричала Дирсена.
Кровь ударила мне в голову.
- Отпустите ее! - закричала я.
- А то что, красавица? - рассмеялся Крифор, - Я же предупреждал: умолять. На коленях ползать. Вон как та дуреха сейчас...
Я скрипнула зубами, опустила глаза, глубоко вздохнула... и позволила ледяному гневу затопить мое естество. Он очень холодный, этот гнев, он остужает горячо пульсирующую голову, но вовсе не отвращает нас от безрассудства. Непостижимо молниеносным движением я выхватила небольшой стилет, спрятанный в моем сапоге, и прижала его острие к своей груди, чуть пониже места, где заканчиваются ребра.
- Ты хочешь привезти Эльясу мертвую Надорру? - моя речь была холодной и насмешливой. Ни капли страха, ни капли неуверенности. Даже руки не трясутся, ай да я! - Как ты думаешь, чья жизнь для Эльяса ценнее - твоя или моя?
Ренейды все как по команде удивленно обернулись и замерли.
- Эй, старший! - свободной рукой я показала на крепкого седоватого мужчину лет сорока, заметно отличающегося от других осанкой и неспешностью, его я высмотрела с самого начала, - Если кто-нибудь из вас словом или делом оскорбит меня или мою спутницу, клянусь, живой вы меня не довезете. Если Эльяс так же скор на расправу, как о нем говорят, вам не сдобровать. Или у вас совсем чести не осталось?
Как ни странно, мой призыв сработал. Уж не знаю, что подействовало на них больше: нож или моя холодная ярость, но седовласый гортанно прикрикнул и неспешно подошел ко мне. Крики за камнем прекратились.
- Что госпожа желать? - сложив руки на груди, расставив ноги для пущей устойчивости, ренейд возвышался надо мной горой. Изъяснялся он с чудовищным акцентом, из чего можно было предположить, что из моей гневной тирады он мало что понял.
- Как твое имя, воин?
Я говорила медленно и внятно. Седовласый неожиданно усмехнулся, всколыхнув рыжеватую волну усов и бороды.
- Рагнальд.
- Взываю к вашей чести, Рагнальд, - я чуть склонила голову в знак признания равного, - Эта девушка... Могу я просить не трогать ее?
На что я надеялась? Их кодекс чести мог сильно отличаться от нашего, я не знала, насколько сильно, но выбора у меня не было. Насколько я поняла, ренейды ценят силу и только силу, а также все, что ей сопутствует - отвагу, решительность, упорство, храбрость. Пока я могу быть сильной в их глазах, у меня есть шанс поторговаться. Хотя бы на самую малость.
