– Тьфу на тебя, с подробностями твоими.
– Ты спросил, я ответил. Но это так, личное мое мнение. В протоколе я ничего такого писать не буду. Да вот еще что – в кармане у него бумажка нашлась. – Помахал в воздухе прозрачным файлом с каким-то листком.
– И что там?
– Прощальная записка. Мол, ухожу сам, по собственной инициативе, прошу никого ни в чем не винить… И все в этом роде. Потом прочтешь. Странно только, что записка распечатана на принтере.
– А что здесь странного?
– Обычно пишут от руки, выплескивая свои эмоции на бумаге. Там даже по почерку, по наклону букв, по нажиму, по разбегу строк можно судить о психологическом состоянии самоубийцы на момент написания – насколько он нервничал или, напротив, был спокоен. А здесь казенная бумага со стандартным шрифтом. Причем даже без подписи. Что уж совсем не понятно.
– Почему?
– Если ты принял решение покончить с собой и просишь никого в этом не винить, это ведь бумага почти официальная, как заявление. Об уходе с этого света на тот. По собственному желанию. А коли это официальная бумага, то роспись должна быть! А то ведь можно черт знает что подумать. Зачем письма писать, если их не подписывать? Вот ты бы стал предсмертные записки без подписи катать?
– Я бы вообще ничего писать не стал. Я бы, если надумал с собой покончить, всех ворогов своих и обидчиков в одно помещение собрал и одной гранатой положил. Вместе с собой. Это я еще понимаю!
– Ну да, ты известный злодей. Ты точно один уходить не захочешь, ты парень компанейский, много кого с собой прихватишь.
– Что-то еще?
– Нет, ничего. Кроме смутных ощущений, которые к протоколу не пришьешь.
– Твои ощущения порой бывают вернее твоих экспертиз. Проходили уже не раз. Что здесь не то?
– Не знаю. Но что-то нечисто. Душок во всем этом какой-то нехороший. Как-то все очень нарочито – поездка в лес, ружье, чтобы полбашки вдребезги. Криминальный сериал какой-то. В жизни оно ведь все попроще. Надоело жить, вытянул ремешок из штанишек, сварганил петельку, выпил для храбрости на посошок – и где-нибудь в кладовке. Или с десятого этажа сиганул. Это – нормально, это каждый божий день. А так…
– Спасибо, утешил.
– Ты спросил…
– А ты ответил.
– Точно. А в целом – картинка ясная, как божий день – самострел из гладкоствольного охотничьего ружья двенадцатого в область лица, что привело к мгновенной, необратимой и очень неэстетичной смерти.
Типичный суицид…
* * *
Хоронить покойника пришлось точно прикрыв платочком пол-лица. Хотя санитары попытались что-то такое слепить из осколков…
Людей было на удивление мало – кто-то с работы, несколько друзей, мать, жена… Хотя считалось, что покойник был очень компанейским человеком.
Речей не говорили. Постояли, поплакали, повздыхали.
Гроб заколотили и опустили в могилу.
Был человек.
И не стало его…
* * *
– Что у тебя по самострелу?
– Да ничего особенного. Все понятно, все в рамочках, если не считать каких-то мелких странностей.
– Каких?
– Отпечатков чужих протекторов в луже, предсмертного письма, распечатанного на принтере, без росписи… И сам способ… За каким было ехать за тридевять земель, по пробкам, в лес, за город, если все то же самое можно было сделать дома, в более приятной и привычной обстановке?
– Тогда я тебе еще одну «странность» подкину. Свеженькую. Тут экспертиза пришла.
– И что там?
– На первый взгляд ничего особенного – на деталях салона, на ручках, на стеклах, на сиденьях не обнаружено никаких отпечатков пальцев, кроме тех, что понатыкали пацаны. Которые айфон стащили.
– Ну?
– Что «ну»? Никаких!.. Включая пальчики хозяина машины! Который вообще-то ехал, скорости переключал, дверцы открывал-закрывал, ремень безопасности застегивал.
– И даже на пряжке ремня не было?
– Нет. Ничего.
– Кто-то стер отпечатки?
– Да, кто-то тщательно протер все гладкие поверхности спиртосодержащей салфеткой. До стерильной чистоты.
– Может, это он сам, перед смертью?
– Ага! Ну зачем покойнику, собираясь снести себе башку, в последние минуты жизни протирать изнутри салон? Он что, такой патологический чистюля? Вначале машину до блеска выдраить, а затем свои мозги по лесу разбрызгать. Как-то не связывается это.
Ну да. Верно мыслит. Похоже, приплыл висяк.
– Что теперь делать думаешь?
А что тут делать, когда всё и так ясно.
– Искать свидетелей последних дней, допрашивать родственников, друзей, знакомых, соседей, сослуживцев… Чтобы составить картинку. Чтобы понять, зачем ему это надо было.
Или не ему…
Кабинет следователя. Трое суток спустя после происшествия. Допрос Светланы Ивановны Федорчук
– Здравствуйте.
– Здравствуйте…
Хотя в этом учреждении желать здоровья как-то… Не способствует оно здоровью.
– Как к вам можно обращаться?
– Света. Просто Света.
Следователь еле заметно улыбнулся.
Симпатичная, во всех отношениях, дама. В молодости, наверное, была первой красавицей. Но сейчас уже не Света. Точно – не Света, хотя молодится из последних сил.
– А в протоколе как мне писать? Света?
– Извините. Светлана Ивановна.
– Очень приятно. Хочу задать вам, Светлана Ивановна, несколько вопросов относительно вашего мужа.
– Бывшего мужа. Мы не живем вместе. Уже больше восьми месяцев.
– Не жили…
– Да, простите. Не жили.
– Можно узнать почему?
– Так сложилось. Это имеет какое-то отношение к его смерти?
– Не исключено. Смерть может иметь много причин. Отношения в том числе. Можете мне поверить. Через меня столько дел прошло, где близкие люди друг друга резали и стреляли из-за того, что что-то недопоняли. Жены – мужей, дети – родителей, братья – друг друга. Из-за сущей ерунды, из-за глупо брошенного слова. Или из-за денег, жилплощади, желания получить долгожданную свободу. Причин было множество. Итог один. Зарезанный, задушенный или с разможженной головой труп. Я бы вам рассказал.
– У нас не было уже никаких отношений, – с напором сказала Света. – Он ушел и всё!
– Почему вы расстались?
– Теперь это не имеет никакого значения.
– Для вашего бывшего мужа да.
Светлана вздрогнула.
– Мне необходимо понять, почему случился разрыв? В чем причина?
– Мы не сошлись характерами.
Следователь внимательно взглянул на Светлану.
– Чей характер не подошел? Ваш? Или его? Кто был инициатором ухода?
– Муж.
– У него кто-то был кроме вас?
– Я не знаю.
– Но вы можете предполагать.
– Нет. Думаю, что нет. Но я не могу знать точно.
– А после вас?
– А этого я знать не хочу. Это уже его жизнь, не моя. Он вправе был заводить себе кого угодно. Он свободный человек.
– А у вас?
– Что «у вас»?
– У вас кто-то был?
– Как вы смеете?
– Смею. Я веду следствие по делу гибели вашего мужа и должен досконально разобраться во всех предшествующих его смерти событиях. Если он покончил с собой, то на это должны быть какие-то причины. Просто так люди не стреляются.
– Я уже сказала: мы расстались восемь месяцев назад и я ничего не знаю!
– Но вам никто не мог запретить встречаться с ним позже. И что-то узнать или понять.
– Мы не встречались с ним больше!
– Я вынужден повторить свой вопрос. Относительно ваших возможных связей.
– Я не буду на него отвечать. Это моя личная жизнь, которая никого не касается. Слышите, вы!
Эпизод третий. Девять месяцев и одиннадцать дней до происшествия
Самый обычный корт. Но не из дешевых. Дорожки, сеточки, скамейки. Мужчины в белых шортах. Дамы – в коротеньких юбках. Стук ракеток по мячам. Выкрики, иногда довольно странные.
Парочки – партнеры по игре и просто…
Разговоры ни о чем, комплименты…
– Вы прекрасно выглядите. В этой одежде. С ракеткой.
