— Как ты выбралась из дворца?

— Веревка и неохраняемое старое окно со сломанной решеткой… Но это не важно. Ты возьмешь меня?

— Отправь ее обратно, — сказал Тубал на смешанном языке казаков: смесь запоросканского, гирканского и других языков. — Или еще лучше — перережь ей горло и зарой в саду. Он может позволить нам уйти, но он никогда не позволит нам увести от него девушку. Если он узнает, что ты уехал с одной из его наложниц, то он перевернет каждый камень в Иранистане, чтобы найти тебя.

Девушка явно ничего не понимала, но вздрогнула от угрожающего тона.

Конан по-волчьи осклабился.

— Наоборот. Мысль покинуть эту страну с поджатым между ногами хвостом вызывает у меня боли в животе. Но если я смогу взять с собой что-нибудь в качестве трофея — это уже неплохо, тем более что нам все равно нужно отсюда убираться, — он повернулся к Нанайе. — Ты понимаешь, что езда будет быстрой, дорога трудной, а компания не такой вежливой, как ты привыкла?

— Я понимаю.

— И кроме того, — сказал он прищурив глаза, — что мне принадлежит абсолютная власть?

— Да.

— Хорошо. Буди этих собак, Тубал; мы уезжаем, как только они соберут свои пожитки и оседлают лошадей.

Недовольно бормоча, шемит вошел во внутреннюю комнату и стал трясти человека, спавшего на куче ковров.

— Просыпайся, воровской сын. Мы отправляемся на север.

Хаттусас, стройный, темный замориец, сел, зевая.

— Куда?

— В Кушаф, в Иллбарские горы, где мы зимовали, и где мятежная собака Балаш без сомнения перережет всем нам глотки, — прорычал Тубал.

Когда Хаттусас поднялся, он ухмыльнулся.

— Ты не любишь кушафца, но он поклялся Конану в дружбе.

Тубал нахмурился и пошел через внутренний дворик к двери, которая вела к примыкающему бараку. Из барака доносились ругательства и проклятия людей, которых только что разбудили.

Через два часа, неясные фигуры, сидевшие в засаде вокруг дома Конана, вернулись под укрытие теней, когда ворота конюшни распахнулись и три сотни Свободных Компаньонов прогрохотали, выезжая в два ряда, ведя с собой навьюченных мулов и запасных лошадей. Это были люди всех наций, остатки банды казаков, которых Конан привел на юг из степей Вилайетского моря после того, как туранский король Ездигерд собрал могучую армию и разбил объединение разбойников в битве, которая длилась целый день. Они прибыли в Аншан оборванные и полуголодные. Сейчас они были одеты в пестрые шелковые штаны и в остроконечные шлемы иранистанского образца и обвешаны оружием.

Тем временем иранистанский король восседал на своем троне. Подозрения грызли его обеспокоенную душу, так как он видел врагов везде, внутри и снаружи. Некоторое время он рассчитывал на поддержку Конана, руководителя наемного эскадрона легкой кавалерии. Северному дикарю не хватало учтивых манер, принятых при иранистанском дворе, но у него был свой, варварский кодекс чести. Однако теперь он решительно отказался выполнять приказ Кобада Шаха схватить предателя Балаша…

Король мельком взглянул на занавеску, скрывающую альков, автоматически отметил, что наверное поднялся ветер, так как декоративная ткань немного колебалась. Он повернул свой взгляд на окно с золотой решеткой и похолодел. Там легкая занавеска висела неподвижно. А висящая над альковом шевелилась…

Хотя он был низким и толстым, Кобад Шах не потерял личного мужества. Когда он подпрыгнул, схватил декоративную ткань и сорвал ее, Кинжал в темной руке вылетел оттуда и ударил его в грудь. Падая, он вскрикнул и потянул с собой своего противника. Человек рычал, словно дикое животное, его расширившиеся глаза безумно сверкали. Его кинжал распорол одежду короля и обнажил кольчугу, которая остановила первый удар.

Снаружи гулким эхом отдавались выкрики, вызванные пронзительным криком короля о помощи. Звуки обутых ног неслись по коридору. Король схватил атаковавшего его человека за горло и за руку с ножом, но мышцы этого мужчины были словно переплетенные стальные шнуры. Когда они покатились по полу, кинжал, вырвавшись из звеньев кольчуги, ранил его в плечо, бедро и руку. Затем, когда храбрец подмял ослабевшего правителя, схватил его за горло и поднял нож снова, в свете лампы что-то вспыхнуло, словно струя голубого света. Убийца рухнул, его голова раскололась до самых зубов.

— Ваше величество! Сир! — Это был Готарза, главный капитан королевской охраны, побледневший под своей длинной черной бородой. Когда Кобад Шах сел на диван, Готарза начал отрывать куски от занавески, чтобы перебинтовать его раны.

— Посмотри! — задыхаясь сказал король, указывая глазами. Его лицо было мертвенно-бледным; руки тряслись. — Нож! Ради Асуры, нож!

Он лежал, поблескивая, в руке мертвеца — удивительное оружие с волнистым лезвием в форме пламени. Готарза вздрогнул и выругался про себя.

— Огненный нож! — выдохнул Кобад Шах. — То же самое оружие, что погубило короля Вендии и короля Турана!

— Знак Прячущихся, — пробормотал Готарза, беспокойно глядя на угрожающий символ ужасного культа.

Во дворце поднялся шум. Люди спускались по коридору и кричали, пытаясь выяснить, что произошло.

— Закрой дверь! — воскликнул король. — Не впускай сюда никого, кроме дворецкого!

— Но вам может понадобиться доктор, ваше величество, — возразил офицер. — Эти раны не смертельны сами по себе, но кинжал мог быть отравлен.

— Нет, не зови никого! Любой из них может оказаться на службе моих врагов. Асура! Езмиты решили меня погубить! — Все произошедшее поколебало мужество короля. — Кто может воевать против кинжала в темноте, змей под ногами, яда в винном кубке? Есть этот западный варвар, Конан… Но нет, после того, как он отказался выполнить мою команду, даже на него нельзя положиться. Впусти дворецкого внутрь, Готарза.

Когда офицер впустил крепкого служащего, король спросил:

— Какие новости, Бардия?

— О, сир, что произошло? Это…

— Не думай о том, что произошло со мной. Я вижу по твоим глазам, что у тебя есть новости. Что тебе известно?

— Казаки с Конаном уехали из города. Он сказал охране Северных Ворот, что они едут по твоему приказу за Балашем.

— Хорошо. Возможно этот парень раскаялся в своей дерзости. Что еще?

— Информатор Хакамани перехватил Конана на пути домой, но тот убил одного из его людей и скрылся.

— Это хорошо. Отзови Хакамани, пока мы не узнаем чем собирается заняться Конан в своем походе. Что-нибудь еще?

— Одна из твоих женщин, Нанайя, дочь Куджалы, сбежала из дворца. Мы нашли веревку, по которой она спустилась.

Кобад Шах взревел.

— Она наверняка ушла с Конаном! Слишком много всего для простого совпадения. И он должно быть объединился с Прячущимися! Иначе зачем ему пытаться погубить меня сразу после того, как я поссорился с ним. Он сразу после беседы со мной послал этого езмита, чтобы убить меня. Готарза, поднимай королевскую гвардию. Скачи за козаками и принеси мне голову Конана или расплатишься своей собственной! Возьми по крайней мере пятьсот человек, так как этот варвар хитрый, свирепый и не любит, чтобы с ним шутили.

Когда Готарза поспешно вышел из комнаты, король простонал:

— Теперь Бардия, позови этого кровососа. В моих венах горит огонь. Готарза был прав; кинжал должно быть отравлен.

Через три дня после поспешного исчезновения из Аншана Конан сидел скрестив ноги у тропы, которая петляла по скалистому гребню и заканчивалась крутым спуском к кушафской деревушке.

— Я заслонил тебя от смерти, — сказал он человеку, сидевшему напротив него, — как сделал и ты, когда твои горные волки собирались перерезать нас.

Человек задумчиво подергал себя за бороду. Он был широкий и сильный, с пробивающейся сединой на волосах. Широкий пояс ощетинился рукоятками ножа и кинжала. Это был Балаш, руководитель кушафских племен и владыка Кушафа и соседних деревень. Он ответил спокойно:

— Боги благоприятствуют тебе! Как иначе человек может преодолеть место, где он должен был бы умереть.