— Ещё как: гадят не хуже нас с вами, а бывает, что и разрушат чего своими зубами-когтями... Но наказание вряд ли поможет: и без этого полагается изгнание за Великую стену, каждый месяц не меньше дюжины семей туда так отправляем, а меньше нарушителей не становится. Я думаю какой газ распылить, чтоб все передохли, но ГлавНИИ никак не сподобится.
Генсек неодобрительно покачал головой, вздохнул:
— Вот же ж дармоеды очкастые! Они мне ещё пару лет как обещали омолаживающие процедуры улучшить, чтоб в раз год была пересадка стволовых. Так ни черта, по-прежнему раз в полгода. Кукарекают, руками разводят, а ничего путного не сделали.
— Ага. Та же песня: третий год отчитываются, что финансирование освоено, разработка антипаразитного газа на финальном этапе, к годовщине всё будет готово. Уже и годовщина Революции прошла, и годовщина Великой победы... В следующем году будет годовщина Последней войны: если и к ней ничего не предоставят, подам рапорт о публичном распылении завлаба, в назидание остальным.
— Правильно. И моего за раз. Заодно будет повышение кому к празднику, это для стабильности хорошо.
Рафаил Самуилович кивнул, чокнулся с Мориным. Мужчины выпили, закусили и занялись сигарами. Леонид Сергеевич привстал, покрутил головой по сторонам:
— Скажи, Раф, а чего здесь так пустынно? Окна тёмные, фары никого не выхватывают?
— А чёрт его знает. Наверное, алкоконцентратом упились по случаю праздника и сношаются. Плебеи же.
— А, ну это хорошо. Китежу всегда нужны новые души...
Вдалеке показалось нечто, напоминающее вереницу светодиодов гирлянды. Путешественники отключили фары, поднялись на пару этажей вверх и стали передвигаться медленнее. Спустя примерно четверть часа чёрный «Гагарин» воспарил над факельным шествием.
Десятки, сотни тысяч плебеев, заполонив собой всю улицу от стены до стены, медленно шли с самодельными факелами в руках. Тут были матери с детьми, их мужья, подростки и даже совсем старики. Раз метров в сто встречались, очевидно, организаторы всего шествия: одетые во всё белое, в белых тканевых масках с прорезями для глаз и поднятыми вверх серпами, они управляли толпой, выкрикивая нечленораздельные лозунги. На каждый выкрик живая река отвечала гулом и либо ускорялась, либо замедлялась, как того требовал «жрец». И все они не переставая двигались к Центральной площади — самой большой площади Китежа, на которой некогда проводились митинги, а ныне закрытой как куполом площадкой для митингов на двести двадцать восьмом.
Посреди людского моря возвышалась трибуна, собранная из остатков ржавых танков. По ней расхаживал жилистый старик с густой растрёпанной бородой и грязными патлами. Его обнажённый торс был покрыт шрамами от кнута, оборванные камуфляжные штаны практически не закрывали костлявые ноги. Старик был бос, не переставая что-то выкрикивал и потрясал над головой сжатыми кулаками. Каждый его жест сопровождался волной среди плебеев, находящихся в состоянии аффекта от выступления своего лидера. За спиной оратора было сколочено несколько деревянных икс-образных крестов, о предназначении которых можно было только догадываться.
Наконец, когда народу набилось на площади столько, что некоторые смельчаки подошли вплотную к дюжине костров, обрамлявших ристалище, старик смолк. Он вскинул вверх правый трёхпалый кулак, выжидательно осмотрел океан голов и издал короткий гортанный звук. Как только прозвучал сигнал, за спиной оратора стали появляться крепкие парни, на которых не было ничего, кроме белых тканевых масок с прорезями и белых же набедренных повязок. Они попарно волокли к крестам обнажённых беременных девушек, которые пребывали, по-видимому, в наркотическом экстазе и даже не сопротивлялись. Привязав жертв к крестам, помощники старика облили их чем-то чёрным и вязким, слегка поблёскивающим в свете костров, затем отошли на почтительное расстояние и склонили головы.
Бородатый лидер толпы ещё раз оглядел всех, зажёг металлический факел от ближайшего костра и направился к пленницам, в то время как его свита стала топать ногами в такт одним им известной мелодии. Впрочем, народ быстро подхватил, и вот уже весь огненный океан стал волноваться в такт топоту парней в набедренных повязках. Старик же поочерёдно поджёг каждую из четырёх жертв и под их вой опустился на колени, громогласно возвестив: «Во славу Дора!» Выкрик тут же был подхвачен сотнями тысяч, если не миллионом плебеев, и заставил дребезжать стёкла «Гагарина».
Вздрогнув от осознания происходящего на трибуне, маршал Плин уронил бутылку на приборную панель, залив её шампанским. Машина взвилась прямо и вниз, пролетев над самыми головами толпы и цепляя днищем некоторые факелы. Собравшиеся ответили диким воем, в транспортное средство полетели факелы, камни и стеклянные бутылки. Генсек ругнулся, вцепился в руль и с трудом смог её выровнять, после чего начал подъём. В этот самый момент со стороны ристалища раздался громкий хлопок. Что-то с силой ударило в машину снизу, разгерметизировав салон. Леонид Сергеевич заругался и подбил пальцем тумблер, ускоряя вертикальный взлёт: не хватало ещё рухнуть в толпу плебеев...
Добравшись до посадочной площадки, Морин выдохнул и закурил. Толкнул локтем маршала:
— Ну что, Раф, вспомнил молодость, а?
Ответа не последовало. Генсек встрепенулся, потряс за плечо приятеля — тот сполз на приборную панель и глухо застонал. Только сейчас старик заметил, что Рафаил Самуилович зажимал обеими руками живот, ставший тёмно-бурым. Такая же бурая липкая жижа заделала всё сиденье под ним, его брюки и успела собраться лужицей на полу. Леонид Сергеевич потрогал её пальцами, понюхал, лизнул. Когда-то давно он уже видел такую жижу, вот только вспомнить бы, где...
Вспомнил! Как он мог забыть, чёрт побери! Война! Тогда ещё майор, Морин видел, как подобная жидкость вытекала из умирающих солдат на Последней войне. Чёрт, да это же кровь! Самая настоящая кровь! А хлопок был ничем иным, как выстрелом из допотопного оружия, в котором ещё порох используется. И министра ранили в живот!
Генсек хлопнул себя по лбу и втопил в приборную панель кнопку вызова врача. Затем выругался и стал жать на кнопки вызова всех остальных: надо разобраться с бардаком, что они только что видели...
***
Урну с прахом министра народного спокойствия, маршала Рафаила Самуиловича Плина генеральный секретарь развеял над Китежем лично. Затем повернулся бледный к представителям ГлавНИИ, подманил пальцем того из них, кто был ответственен за борьбу с паразитами.
— Леонид Сергеевич, мы безмерно скорбим всем НИИ, как и весь прекрасный град Китеж, и выражаем наши соболезнования по поводу этой великой утраты...
— Заткнись. Тебе маршал уже три года, как поручил создать средство против паразитов. Как бишь их, «собак» или «кошек», кажется. Так?
— Так точно, товарищ генеральный секретарь. Наша лаборатория ведёт разработки в этом направлении, отчитываемся по форме тысяча четыреста восемьдесят восемь, подпункт «Щ». Показать вам...
Морин прервал собеседника жестом, его лицо постепенно наливалось кровью, рот начал захватывать воздух:
— Отчёты свои вместо туалетной бумаги используй! Лучше скажи: можно создать такой газ или ещё что, чтобы плебеев всех вытравить?
— В смысле, всех? Вообще?
— Ну не всех, а только тех, кто на улице. Полезных мы изолируем. А остальных чтоб свести в нуль. Можно?
Учёный побледнел, сглотнул.
— Я спрашиваю, можно? Говори, шкура учёная!
— В принципе, можно создать такой устойчивый штамм микроорганизмов, что они вымрут. Ну, большая часть, а кому надо сделаем прививки... Это займёт несколько лет, но результат будет. Надо только быть чертовски аккуратными...
— Даю тебе полгода. И чтоб к годовщине Революции состав был готов и мы зачистили этот клоповник. А иначе я избавлюсь от паразитов на теле стройного аппарата власти — от всего вашего НИИ. Ясно?
Заведующий лабораторией ещё больше побледнел и закивал, вытирая рукавом пот со лба. Генсек раскурил сигару и посмотрел на переливавшиеся на солнце всеми цветами радуги шестьдесят девять высоток Китежа. Всех вас, паразиты, сведём в нуль. Всех!
