- Слушаюсь, сэр, клянусь, вы останетесь довольны стряпней одноногого Джона Сильвера. Мне бы только еще попугая.
- Иди уже, не мешай мне работать.
В чем заключалась его работа, для меня оставалось загадкой. Потому что в момент моего неожиданного появления он просто сидел. И даже монитор его компьютера не мерцал голубоватым светом. Может быть, в его голове шел сложнейший процесс - как бы кого покруче обуть или выгоднее спулить товар, и я своим недостойным поведением прервал нить его размышлений? Возможно, но только это никак не прочитывалось на его непроницаемом лице. Что он задумал? Какую игру затеял? В то, что ему вдруг понадобился освобожденный повар, верилось с трудом. Не того склада его характер и принцип жизни. Какого сюрприза мне ждать от него в ближайшее время? Думай, Константин Иванович, думай, а то потом, потерявши голову, будешь лишен такой привилегии. А может, он устал видеть вокруг себя малокультурные личности и теперь горит желанием пообщаться с таким интеллектуалом, как господин Гончаров? Что же, весьма похвально с его стороны. Такую тягу к общению с прекрасным мы можем от души приветствовать. Только ты, Костя, глубоко ошибаешься, плевать он хотел на все искусство, вместе взятое, и полотна Боттичелли его могут волновать только с точки зрения их продажной стоимости.
Сидя на палубе, я с ожесточением протыкал шампурами сочные, податливые куски мяса и наблюдал, как счастливый отец Виталий перемывает после меня пол. Положа руку на сердце, надо сказать, что у него это получалось ловчее и качественнее. Ну что же - Богу Богово...
Через час, привлеченный шашлычным ароматом, вокруг меня стал топтаться возбужденный народ, требуя пробы для заключения о пригодности продукта к употреблению.
Ужин, слава богу, удался. Вытирая жирные губы, Василий с сожалением заметил:
- Владимирович, грешно такую закусь за просто так трескать.
- Василий! Ты что? - яростно замахал на него руками новый член экипажа. - Как ты можешь? Ни в коем случае! На борту! Нет, нет.
По тому, как усмехнулся капитан, я понял, что он абсолютно не верит алкоголику. Тогда зачем он его взял? Для того, чтобы через пять дней выгнать? По меньшей мере странно. За весь день пребывания на катере тебе, Гончаров, даже в щелочку не удалось рассмотреть настоящую жизнь судна, и нет никакой гарантии, что это удастся позже, во время плавания. Кстати, когда же мы наконец отдадим концы? Все молчат, никто ни о чем не спрашивает. Похоже, здесь это в порядке вещей. Но уже восемь часов и скоро должно темнеть. Не на ночь же глядя отчаливать? По моему мнению, путешествовать по реке гораздо удобнее в светлое время суток. Наверное, отплытие переносится на утро. Вот и отлично, можно хорошо выспаться. Хотя и возникает определенная доля риска. Что, если все это время кэп продолжает собирать обо мне сведения? С него, дотошного, станется. И мало ли до чего он может докопаться. Например, до того, что я лютой ненавистью ненавижу наркобизнес, или то, что в момент ликвидации сторожа автостоянки я находился рядом. Это здорово подорвет мой авторитет и надежду на благополучный исход моей авантюры. Анка уже домывала тарелки, когда динамик неожиданно приказал готовиться к отплытию. Своеобразный, однако, у них режим работы. Не соскучишься с нашим атаманом-капитаном.
В десять часов, когда зашло солнце, мы наконец отвалили от причала. Развернувшись против течения, катер малым ходом пошел вверх. Наконец-то я вздохнул свободно и расслабился, предвкушая долгое и безмятежное плавание. Каково же было мое разочарование, когда уже через час судно причалило к безлюдному и крутому левому берегу. Потом началось непонятное. Спустившись по веревочной лестнице, Виталий подчистую замазал гордое имя катера "Иван Крузенштерн", а вместо него через трафаретные дырки поролоновой губкой наляпал претенциозное - "Волгарь". Мне даже стало немного обидно за знаменитого адмирала и соотечественника. Но от неуместных вопросов я решил воздержаться. Одно мне стало ясно - лед тронулся! Не успели мы отойти от берега, как я был вновь приглашен к капитану.
- Костя, ты стрелять умеешь? - задал он глупый вопрос, и мне, как трусливому заговорщику Кислярскому, стало тоскливо и захотелось домой.
- Из "парабеллума"?
- Нет, пистолета Стечкина. Приходилось пользоваться?
- А на что он мне? Сейчас я человек самой мирной профессии, моя задача - кормить людей, а не стрелять в них из "стечкина".
- Давай оставим философию, некогда. О морально-этической стороне дела поговорим как-нибудь в другой раз на досуге. Только поверь, когда в тебя неожиданно начинают стрелять со всех сторон, у тебя не остается иного выхода, как делать то же самое. Держи и не выдрючивайся.
На стол легло тяжелое и грозное оружие с двумя запасными магазинами. Секунду поколебавшись, я взял пистолет и направил его в лоб капитана, но моя шутка на этот раз не произвела на него никакого впечатления. Усмехнувшись, он заметил:
- Перестань дурачиться. Кажется, правила игры мы знаем оба.
- Знаем, - согласился я, - и в кого же должен стрелять судовой повар Гончаров?
- Время покажет. Скорее всего, ни в кого, и дай-то бог.
- Дай-то бог, - охотно согласился я.
- Минут через двадцать, когда войдем в протоку, ты будешь нужен. Начнем поднимать груз.
- Что за груз и откуда поднимать?
- Подойдет время, узнаешь. От избытка информации может возникнуть головная боль. Зачем это тебе? Выпить хочешь? Я серьезно, без провокаций.
- Я это понял, но не хочу. Можно идти?
- Иди и не принимай необдуманных решений. Помни, за моей спиной стоят сильные мужики. За твоей - никого.
- Я знаю. Мне можно идти?
- Я не держу. Далеко не уходи, будь на палубе.
Вырубив прожектора, при минимальном свете носовых фар, мы заползли в узкую, кривую лагуну, и Виталий, спрыгнув на берег, привязал катер к чахлой, немощной березке. Погасли носовые фары, и мы очутились в полной темноте. Спустившись сверху, капитан негромко, вполголоса, отдавал команды:
- Опустить концы, Василий с Виталием на левый. Я с Константином на правый. - На ощупь он сунул мне шершавую веревку, которую, надо полагать, я должен был тянуть вместе с ним. - Все готовы? Грибов, как ты?
- Я готов, - пропищал головастик.
- Тогда с богом! Смотри, чтоб не сорвался. Вяжи понадежней.
- Я понял, кэп. - С негромким всплеском гном ушел под воду. Судя по пофыркиванию, нырял он несколько раз, пока наконец не скомандовал: - Можно!
- Ну, ребята, с богом, тихонько и без рывков.
Я потянул веревку, под днищем что-то угрожающе заскрежетало, и чуть позже раздался громкий шлепок, словно из воды вылетел большой поплавок.
Подтащив невидимый груз к борту, мы ухватились за него цепко и перевалили на палубу. На ощупь это был тяжелый железный ящик.
- Куда его дальше-то? - пыхтя одышкой и перегаром, спросил Виталий.
- В носовой трюм, да потише, - последовал ответ капитана.
В полнейшей темноте, натыкаясь на острые углы и шепотом матерясь, мы спустили ящик по крутому трапу в трюм. Закрыв люк, капитан включил свет. Перед нами стоял мокрый цинковый гроб.
- "Пятнадцать человек на сундук мертвеца", - хрипло заржал Васька, одобрительно похлопывая гроб, а я на несколько мгновений потерял дар речи при виде странного груза, выловленного нами со дна. Не сразу, но постепенно я начал понимать, что круг замкнулся и передо мной находится тот самый гроб, что несколькими днями раньше был похищен с кладбища с останками Солдатова Антошки.
Только никаких останков там не оказалось. Это я понял через полчаса, когда, распаяв capкофаг, Васька сорвал с него крышку. Посередине этой своеобразной посылки, тщательно укрепленный, находился только термостойкий металлический ящик.
- Ну и дела! А что там? - изображая полного идиота, наивно спросил я.
- То, что и должно лежать в гробу, - усмехнулся капитан, - смерть! Белая смерть!
- Ну и пусть бы лежала себе на дне речном! - поделился я своими соображениями. - На кой ляд ее было на борт поднимать?
