Меня душила подступающая к горлу паника; стены казались слишком тонкими, чтобы выдержать объединенную мощь двух звездных гигантов. Я чувствовала себя жуком, над которым в погожий денек жестокий ребенок занес увеличительное стекло. Риму пришлось долго успокаивать, уговаривать и грозиться самолично зажарить меня, прежде чем давящее чувство опасности немного отступило.

Наученные горьким опытом, флиберийцы нашли идеальный баланс между технологиями и природой и застроили свои города, умело их сочетая. Узкие черные листья флиберийской флоры казались на фоне сияющих сверхнебоскребов нарисованными углем силуэтами. Освещалось все это какой-то хитрой лавой, текущей по прозрачным желобам тут и там. Над космопричалом величественно проплывали межгалактические лайнеры, готовые поспорить величиной с островами; подмигивая габаритными огнями, проносились быстрые легкие катера, перевозившие пассажиров из одного порта в другой; сновали скоростные капсулы-маршрутки. Закат двух солнц оказался незабываемым буйством красок – я так прикипела к окну, что Риму пришлось буквально отдирать меня оттуда.

Документы оформили легко, но с остальным пришлось повозиться. Похожий на саранчу пришелец сфотографировал меня жутким агрегатом, из которого, судя по размерам, должна была вылететь не птичка, а птеродактиль. Перебросив Риму на планшет какую-то справку и смерив меня оценивающим взглядом, он выдал комплект нашивок на форму и долгожданный темно-синий комбинезон.

Уже позже я узнала, что в той комнатушке меня хладнокровно прогнали через сканер, узнав всю информацию вплоть до количества волос; считали и внесли в базу отпечатки пальцев, сетчатку и, черт возьми, даже грязь под ногтями взвесили, что Рим не преминул заметить и осмеять. Так что уже через час я была сыта по горло флиберийскими наворотами и мечтала поскорее убраться оттуда.

Мы простояли на якоре еще три оборота[4], пока бюрократы МИК не спохватились, что межгалактический линкор в доке вхолостую сжирает резервы планеты, и расщедрились на новое задание. Только на погрузку-выгрузку всего необходимого и сбор радостно разбежавшейся в увольнительную команды ушло полдня!

Я уже вознамерилась было использовать это время, чтобы потосковать о Земле – когда еще-то? – но неосторожно попалась капитану. Леотимир очень обрадовался и тут же объяснил, как мне, оказывается, недосуг.

Ворох проблем, с которыми прежде играючи справлялся Венимор, большей частью лег на мои плечи. Перечислив пару десятков основных обязанностей, капитан полюбовался ужасом на моем лице и окончательно добил рекомендацией выучить всегалактический язык. И даже поймал мне для этой цели Финика.

Лингвист тоже восторга не выразил, но спорить не посмел и рьяно взялся за дело, явно рассчитывая отвязаться поскорее.

К вечеру я различала цифры.

А следующим утром напрочь их забыла.

Что ни говори, трудно освоить чужеродный язык с нуля. Так что, несмотря на усердные занятия, говорила я по-прежнему плохо, путала «arbi» и «aarbi»[5], зато научилась читать. На уровне школьника. Ладно: учащегося первого класса младшей школы. Для отсталых.

Справляться с обязанностями Веника без его доброжелательного руководства тоже оказалось непростой задачей, даже несмотря на то, что часть взяла на себя линатианка Тамия. Особенно тяжело пришлось в первые дни. Многих животных списали на Флиберию, но после них осталось столько недодиктованных отчетов и уборки, что пару дней мне не удавалось даже толком поесть. Потом стало полегче, но не успела я расслабиться, как судьба подкинула новую напасть.

Имя напасти – Хока. Уверена, родители сей девицы сразу поняли, что их ждет, и лихо замаскировали в двух слогах фразу «ходячая катастрофа». Ее появлению мы были обязаны кадровикам МИК, внезапно вспомнившим о запросе на ксенозоолога, который Венимор подавал еще до меня.

Девчонка, едва вышедшая из-под опеки высших учебных заведений, горела энтузиазмом, как политая керосином свеча. Казалось, она была повсюду: мы сталкивались в зверинце, на мостовой палубе и в ангаре. Она оказывалась на моем пути к рубке и подстерегала у дверей каюты. Я не знала, куда спрятаться, и уже всерьез подумывала просить у Лео политического убежища в его комнате. Хотя, зная Хоку…

– На шоу опаздываешь, – укорил снова надетый на руку Синт. Коммуникатор не ощущался кожей, но спать в нем я боялась, памятуя об электричестве и специфических методах побудки.

– Ой, помолчи! Второй раз я на этот трюк не куплюсь. Если надеешься, что я опять сломя голову побегу… Погоди, какое шоу?

– Ты хотела, чтобы я помолчал, – напомнило устройство и мстительно ушло в спящий режим.

Будить и расспрашивать было бесполезно. Во-первых, все равно не скажет, а во-вторых, не хотелось признаваться в развившейся благодаря его выкрутасам паранойе.

Выйдя из каюты, я привычно залюбовалась своей дверью. Рисунок зубной пастой значительно изменился, но это была не моя заслуга. Прознав о моем решении, экипаж подошел к поздравлению творчески и, пока я предавалась непробиваемому сну после бюрократической канители, расписал дверь каюты вдоль и поперек. Открытка вышла что надо. Роботы-стюарды, следившие за чистотой на этажах, не считали зубную пасту грязью, а потому эта красота радовала меня по сей день, успев намертво впаяться в белый пластик.

Подпрыгнув на силовых полях лифтовой шахты, я вознеслась на верхний этаж и вдохнула знакомый запах растений Мелиссы, которых на мостовой палубе было великое множество. Какой все-таки у нас уютный корабль! Здесь даже сутками пахать приятно, а выспаться, в конце концов, и завтра можно…

В следующий миг на меня сверзился толстый пищащий комок, отчаянно трепыхая крыльями и источая аромат сроду нечищеной пасти. Опознался комок быстро, но это породило еще больше вопросов. Лерийским ухокрылам место в клетке! Как он здесь оказался и что натворил?!

– Какого… – решила я уточнить все сразу, но договорить не успела.

– Саша, наконец-то!

Хока схватила в одну руку удравшего зверя, во вторую – меня, и потянула нас за собой с неумолимостью разогнавшегося паровоза.

Регулярные истерики из-за рассыпанного корма, найденной блохи и прочим не шибко важным поводам перестали удивлять меня уже через неделю общения с Хокой. Но на сей раз беда явно была посерьезнее. Ухокрыл пронзительно пищал и вырывался, наотрез отказываясь возвращаться в чем-то не угодивший ему отдел.

И не ему одному. По мере приближения невнятный гул перерос во внятный, но оттого не более привлекательный: за стеной скулили мои звери. Вести меня за ручку до самых дверей не понадобилось, я сама преотлично добежала, воображая по дороге страшные катаклизмы.

Но перед таким даже моя фантазия спасовала.

– Как?! – еле выдавила я, на миг охрипнув. – Как ты это сделала?!

– Я случа-а-айно! – заверещало мое наказание, присланное не МИК, а богами, за все былые, текущие и грядущие грехи.

С последней высадки нам достался фламиотерикс. С первого взгляда стало понятно, что любовью к огню крохотный зверек посрамит самих флиберийцев. Существо размером с ладошку пылало жаром, как крохотное солнышко, а едва оказавшись в клетке, принялось так отчаянно дрожать, что я захлебнулась жалостью и тут же разработала план.

Вакуумные клетки практически универсальны: в них можно установить любую плотность и температуру, настроить давление и гравитацию – большинству живых существ в них весьма комфортно. Однако клетки не могут генерировать естественную среду обитания, только ее голограмму, и нам приходится обустраивать привычные зверям условия самостоятельно. Мы подсовываем им мелкие камешки, тазики с водой, навешиваем на гравиполях ветки и листья, чтобы обитатели далеких планет чувствовали себя у нас как дома.

Но естественная среда обитания фламиотерикса – лава, и мне пришлось использовать всю свою соображалку, чтобы создать в его клетке подходящую среду.

На одном из наших шаттлов плохо работал обогрев. Группа высадки не жаловалась, ведь оставалось еще три. Но МИК могла задержать корабль в космопричале до устранения проблем, а ждать ремонтную службу никому не хотелось. Так что Кай и Туоми водрузили туда пару обогревателей на основе флиберийской «лавы» – той самой, что освещала города. Для выхода в космос этого хватило, а когда шаттл починили, надобность в них отпала вовсе. Так и стояли они там, неприкаянные, пока я не умыкнула один для удовлетворения звериных нужд.