О Диане ходили легенды. Эта полукровка была наполовину ангелом. Говорят, что за ее любовь можно полжизни отдать. Не знаю, в ангельской любви я вообще ничего не смыслю.
Еще у Мирославы была Майя. Она умела сниться. Майя обслуживала богатых мужчин Федерации, которые были либо слишком стары, либо слишком больны для настоящей любви. Большую часть жизни она проводила в полусне.
Я подумал о девушке, которая снится мне. Ее зовут Марго, и она из Федерации. Почему вдруг я стал ее видеть? Знает ли она обо мне? Может, я ей тоже снюсь? Хотя вряд ли. В моих снах она никогда не упоминала, что ее мучают кошмары.
На крыльце показался Шива, прервав мои размышления. Я поднялся, чтобы он меня заметил.
— Пошли, она тебя ждет, — буркнул он, — ноги только вытри.
Я походил туда-сюда по придверному коврику и последовал за Шивой на второй этаж, который полностью занимали покои Мирославы. Стены коридора украшали картины, по большей части принадлежащие кисти самой Мирославы и изображающие бесконечные вишни, но изредка попадались и работы мастеров Федерации. Пол был застелен пушистым ковром, щекотавшим мне ноги. Шива довел меня до двери практически в самом конце левого крыла.
— Удачи, — бесшумно, одними губами произнес он и поторопился прочь.
Я постучал.
— Входи!
Осторожно открыв дверь, я вошел в комнату. Это был кабинет. Как и во всем доме, тут было полно роскошной деревянной мебели, массивной бронзы, тяжелых портьер и натуральных ковров. Мирослава сидела в кресле у незажженного камина, идеально вписываясь в интерьер. Она, пожалуй, самая красивая из наших принцесс. У нее светлые волосы жемчужного оттенка и фиалковые глаза. С ее фарфоровой кожей, тяжелыми локонами и алыми губами Мирослава казалась куклой. Сегодня на ней было синее бархатное платье, а темные сапфиры в серьгах и колье подчеркивали необычный цвет глаз.
Я поклонился.
— Значит, Рада тебя выгнала? — начала разговор Мирослава.
Я кивнул. Ее насмешливый тон не сулил ничего хорошего.
— И так как идти тебе некуда, ты пришел ко мне.
— Да, госпожа, — я поднял взгляд и посмотрел ей в глаза, — я умоляю вас спасти меня и принять в свою свиту.
Уж не знаю почему, но Мирославе это не понравилось. Возможно, она решила, что это слишком большая дерзость с моей стороны. Ее прекрасное лицо вдруг исказилось гримасой гнева. Я даже испугался. Обычно Мирослава демонстрировала ледяное спокойствие, да и сейчас переход от насмешливой брезгливости к бешеной ярости оказался слишком быстрым. По правде говоря, такая бурная реакция Мирославы меня обескуражила.
— Да как ты посмел! — прошипела она.
— Если хотите, я могу делать самую грязную работу…
Я услышал, как зазвенела хрустальная люстра под потолком. Гнев Мирославы начал обретать энергетическую форму.
— Я хочу только одного! Чтобы ты, наконец, сдох!
Дрова в камине вспыхнули сами по себе. Я непроизвольно попятился к двери. И чего она так на меня взъелась?
— Хочу пройтись по пеплу, который оставит от тебя Леонтоподиум! Хочу, чтоб ты горел!
Мирослава выбросила в мою сторону правую руку, и огонь из камина, повинуясь ее движению, метнулся ко мне. Я был готов. Этот фокус я уже видел, когда однажды пугала дядюшки Якова перепились в баре и попытались попасть к девушкам «Дома под вишнями». В ту ночь дядюшка Яков лишился четверых из шести своих людей.
Конечно, я быстрее любого пугала, да и пиромагия далеко не самая сильная сторона Мирославы. Я упал гораздо раньше, чем огненный шар пронесся надо мной. Я даже успел оценить красоту этого зрелища. Шар ударился о стену за моей спиной и испепелил картину, изображающую очередной вишневый сад в цвету.
В этот момент в комнату ворвался Шива.
— Мама! Все в порядке? — испуганно прокричал он.
Мирослава уже взяла себя в руки. Она поморщилась, взглянув на обгоревшую раму картины, и коротко бросила, кивнув на меня:
— Немедленно убери это!
Шива схватил меня несколькими руками. Я чуть не завыл, когда он сжал сломанные ребра, но не стал сопротивляться. В другой ситуации я, может быть, и не позволил бы себя схватить: шесть рук Шивы — самая опасная его часть. Попав в его захват, выбраться весьма проблематично, другой вопрос, что Шива медлителен, и уйти от него обычно не составляет труда. Но сейчас я не рискнул еще больше злить Мирославу и сдался на милость этого безмозглого таракана.
Шива сбросил меня с крыльца.
— Я же говорил, ничего хорошего не выйдет! — проворчал он мне вслед.
Покачиваясь, я поплелся по вишневой аллее. Как это так вышло? Я всегда знал, что принцесса Мирослава меня не любит, но чтобы так? Что вообще на нее нашло? Как бы то ни было, она похоронила мои и без того хрупкие надежды на спасение.
Не зная, куда теперь еще податься, я побрел домой. Уже было далеко за полночь, и хотелось поспать. Закрыть глаза, заткнуть уши и забыться. Чтобы весь этот кошмар вокруг пропал хоть на несколько часов.
Мой дом совсем недалеко от Вишневого тупика — в соседнем переулке. Мир со своей скрипкой куда-то запропастился, и серый гул свирепствовал, но я не стал искать наушники сломанными пальцами. Рука болела, и я обвязал ее шарфом, который мне сегодня подарил мальчишка. Некогда сине-белый шарф уже полинял и стал грязно-серым. Леонтоподиум не терпел никаких вещей из Федерации, тем более несущих позитивные эмоции. У меня полно книг с пустыми страницами. Боюсь, к утру от шарфа останутся одни лохмотья, но сейчас он пришелся как нельзя кстати — исходящее от него тепло успокаивало боль.
Скатившись по ступенькам в подвал, я перебрался через хлам в коридоре и, плюхнувшись на матрас, завернулся в плащ. Закрыл глаза.
Хотелось есть, но сил искать еду тоже уже не было. Я засыпал. И мне снилась красивая девушка из Федерации.
А ей не спалось.
Марго
Марго повернулась на другой бок, недовольно натянув подушку на голову. Это не сильно помогло — звуки музыки стали чуть тише, но уснуть все равно было нереально.
«Ну какого черта?» — проворчала она про себя. Неужели не хватает дня на эти глупости?»
Хотя раньше такого за Розой не водилось. Затюканная провинциалка с выдающимися музыкальными способностями, которую родители «продали» в элитную школу, обычно вела себя тише воды ниже травы. Даже глаза боялась на других девочек поднимать, и вот тебе раз — ночной концерт. Одна и та же повторяющаяся раз за разом мелодия.
«Сколько она уже дудит? Часа три-четыре? Хорошо хоть, она на барабанах не играет, — раздраженно подумала Марго. — Хотя и флейта в три часа ночи — удовольствие ниже среднего. Что на нее нашло? И почему никто из воспитателей до сих пор ничего не предпринял? Не слышат, что ли? Неужели тут такая замечательная звукоизоляция?
Если подумать, то, может быть, и не слышат — во-первых, здание старинное, с толстенными стенами, а во-вторых, напичканное всякими новомодными апгрейдами. А если воспитатели Розкиного концерта не засекли, помощи ждать неоткуда. Не похоже, чтобы юное дарование закруглялось — так и до утра можно проворочаться, наслаждаясь искусством».
Марго села на кровати и включила свет.
«Но ведь Кира и Нина тоже должны это слышать? Особенно Кира — ее комната соседствует с комнатой Розы».
Марго еще несколько минут посидела, прослушав надоевшую мелодию от начала до конца и безрезультатно надеясь, что музыка утихнет, а затем накинула халат и вышла в коридор. Блок состоял из четырех комнат: Роза и Кира жили справа, Марго и Нина — слева.
Решительно подойдя к двери напротив, Марго постучала.
— Роза! Ты там совсем охренела? Три часа ночи!
Музыка ни на секунду не умолкла, даже не потеряла своей плавности. Марго постучала еще раз.
— Розка! Ты меня слышишь?
Открылась соседняя дверь, и в блок вышла Кира. На ней была пижама без рукавов — утруждать себя поисками халата девушка не стала.
— Что с ней? — спросила Кира Марго.
Марго сделала над собой усилие, чтобы не ответить подобающей резкостью. Кира тоже была из «подкидышей», которых школа принимала бесплатно, чтобы создать остальным воспитанницам благоприятную среду. Этот бред придумал новый прогрессивный директор школы, и уже несколько лет пансионат обогащался талантливыми представительницами пролетариата. Марго до сих пор не понимала, как директору удалось убедить родителей, принадлежащих к политической и финансовой элите, что их дочери только выиграют, если будут учиться совместно с юными гениями «из народа». Никакой пользы, например, от флейтистки Розы из маленького поволжского городка Марго не видела. Училась Роза плохо, и во всем, кроме своей музыки, была абсолютным аутсайдером.
