Эх, видели бы вы Пашину мину, когда его "Нива" всеми колесами завязла в болотной топи! Он выжимал педаль газа, и все, кто толкал машину, понимали, что творится в его душе. Но он, стиснув зубы молчал. С берега за форсированием топи наблюдали японцы.
"Нива" наконец выскочила, проскочила болото и остановилась метрах в двухста от трясины. Японцев от нас отделяла та же преграда. Все щелкали мошку и вытирали пот, а Паша решил сходить и посмотреть, как поведет себя японская "Ниссан".
Буквально через десять минут мы услышали нарастающий отборный мат. То возвращался Паша. Его лицо светилось неописуемой радостью.
- Начальник! - кричал он на всю Ивановскую, - Начальник, ты мне ругаться запрещаешь, а послушал бы как японцы загибают!
- Ну и что они там загибают? - спросил руководитель автопробега, не веря ни в одно слово Паши, когда тот предстал пред самые его очи.
- Они кричат: "Все нам, х... всем!
- Этого не может быть! - сказал начальник и спрыгнув с капота "Нивы" стал спускать к болоту.
Паша и переводчик устремились за ним.
Японцы засели на том же самом месте, где только что буксовала "Нива". Они дружно раскачивали джип и в такт движениям так же дружно кричали:
- Сей на, хуйсе!
В таежной глуши до нас долетало что-то похожее на сказанное Пашей: все нам, х... всем.
Мы подошли совсем близко и переводчик расхохотался. Руководитель тряс его за руку, требуя объяснения, а он лишь гоготал и вытирал слезы. Когда приступ смеха прошел, а японский джип вылез их топи, переводчик посмотрел на Пашу и сказал:
- Чудо ты в перьях, Пахан. Они кричали "Раз, два взяли!" Это по-нашему. А по ихнему "Сей на хуйсе!" Понял?
Паша кивнул головой: не дурак ведь.
...Когда в следующий раз Паше пришлось толкать "Ниву" он надрывая горло орал:
- Хуйсе, хуйсе, хейсе...
- Его не исправишь, - с чувством скорби сказал руководитель пробега.
1998 г.
ИНТЕРВЬЮ
ПО ПЕРВОЙ ПРОГРАММЕ
В бытность, когда мне выпала честь нести службу пресс-секретаря министра медицинской промышленности, в кабинете раздался звонок.
- Здрасьте, - вежливо сказали, - Это вас из Останкинской телерадиокомпании беспокоят. Хотелось бы, чтобы ваш министр дал получасовое интервью.
- Нет вопросов, - ответил я, в ту же секунду подумав о том, что время, отведенное на беседу слишком огромное, - Только скажите, на какую тему. Хотя он и министр, но человек, и ему тоже нужна какая-то подготовка. Тридцать минут все-таки...
- Ну, конечно, конечно, - ответила трубка, - Обеспечение населения страны лекарственными препаратами.
- А какой канал? - спросил я.
- Первый, - с гордостью промолвила трубка.
"Ни фига себе! Первый!" - подумал я и с гордостью положил трубку. Даже председателю Совета Министров в то перестроечное время не предоставлялось полчаса прямого эфира на первой программе. И я, выпятив грудь вперед, направился в кабинет к шефу. Министры очень любили, когда их персонами интересовались в Останкино. А мой - в особенности.
- Вот, - зайдя в кабинет, сказал я руководителю важной отрасли, Выбил вам целых полчаса прямого эфира.
- По какой?
- Конечно, по первой!
- Но там ведь такие зубры телеведущие! Они с меня шкуру спустят!
У министра вытянулось лицо и обвисли плечи. Лекарств в стране катастрофически не хватало.
- Можно я захвачу с собой пару академиков. Втроем отбивается легче.
- Хоть десять берите, - небрежно махнул я рукой, как будто был руководителем первого канала.
В назначенное время министерский членовоз подъехал к Останкино.
- Что-то я бледный, как покойник, - сказал министр.
- Ничего страшного. Малость подгримируют, подкрасят и будете как живой. - заверил я его.
Нас вежливо встретили и повели в студию.
Разделись, расположились за столом ведущего, перед всеми поставили по чашечке кофе. Никто никого гримировать не собирался. Зато стали объяснять, как вести себя в эфире. Журналист будет задавать наводящие вопросы, а министр и два академика - отвечать.
Интервьюируемые в знак согласия кивнули головами.
- Только один нюанс, - уже перед тем как направиться в студию, сказал ведущий, - Если кто-то кого-то захочет перебить, или передать слово коллеге поднимите руку чуть вверх в направлении говорящего. - и показал, как это делать.
Мой шеф тут же остолбенел.
- Что же мы так полчаса и будем как пионеры махать руками?
- А чего здесь страшного? - удивился ведущий.
- Все на нас будут смотреть, а мы будем руками махать?
- Кто все? Только мы, работники студии.
- Разве это не прямой эфир? - удивился министр.
- Самый, что ни есть прямой.
- Так что же мы перед миллионами телезрителей махать руками будем?
- Какими телезрителями? - не понял ведущий.
- Российскими, - ответил министр и грозно посмотрел на меня.
Я сразу пришел на выручку главе отрасли и вступил в разговор.
- Мы ведь не на Шаболовку, а в Останкино приехали?
- В Останкино, - подтвердил ведущий.
- На первую программу?
- На первую.
- Телевидения?
- Какое телевидение. Это радио!
Мне показалось, что сейчас я упаду в обморок. Выручил дружный хохот двух академиков и министра, который, вытирая пот на порозовевшем лице сказал:
- А вся моя семья уже сидит около телевизора и ждет моего появления.
- Я ей сию минуту позвоню и все объясню, - тут же засуетился я.
- Не суетитесь, - сказала мене девушка оператор, когда министр и два академика заняли места около микрофонов за стеклянной перегородкой, - По первому каналу показывают "Рабыню Изауру". Вся страна смотрит. Какой там к черту министр!
Когда интервью закончились, все вежливо и со счастливыми улыбками раскланялись, и мы уселись в свой членовоз...
Я никогда не предполагал, что мой шеф может так виртуозно ругаться. Это было что-то!
1998 г.
ДЕПУТАТСКАЯ ЗАБОТА
Накануне выборов в деревню Белкино приезжали агитаторы и всем мужчинам от 15 до 45 бесплатно раздавали презервативы. Ходили по раскисшим и взбухшим от грязи и луж улицам и каждому встречному совали в руки золотистые пакетики с импортными резинками. При этом не забывали наказывать получившим необыкновенный подарок, чтобы они голосовали за известного демократа, который так печется о здоровье нации.
