С работы раньше уйти не удалось. Появились какие-то неотложные дела, которые требовалось решать именно сейчас и сегодня, причём, их к концу дня оказалось много. Завершил все дела Иван только к вечеру. А потом решил просто расслабиться. Ему сейчас было всё равно где и с кем этим заняться, лишь бы на время забыться от одолевавших его мыслей.

На вокзале сразу нашлись желающие разделить с ним трапезу. Два мужика неопределённого возраста в потёртой и видавшей виды одежде стояли за столиком, тянули пиво. К ним он и пристроился.

– К вам можно?

– Присоединяйся, мил человек, – ответил тот, что был в кепке и уже навеселе.

– Я не один, – сказал Иван, доставая из-за пазухи бутылку водки.

– Тем более присоединяйся, мы хорошему человеку всегда рады. Вот ждём автобуса, решили по пиву ударить, дорога длинная, – проговорил скороговоркой тот же мужик.

– Я тоже жду автобуса.

– Вот вместе ждать и будем, – вступил в разговор коренастый мужик с лицом, которым по его виду, пахали землю. Оно выглядело помятым, опухшим и в ссадинах. На голове торчали жидкие слежавшиеся волосы.

– Вы, мужики, простите, но мне надо расслабиться, что-то тоскливо на душе.

– Правильно, если тоскливо, надо отвлечься, – сказал коренастый, – Жора, – он протянул руку.

– А я Алексей, – сказал в кепке.

– Иван, – коротко ответил Иван.

Он разлил по стаканам всем водку, они, молча, не чокаясь, выпили. Потом выпили водку с пивом, а потом коренастый сходил, принёс ещё.

– Мне тоже тоскливо, – сказал он, – Сколько живу, а не разбогател.

– Где ты видел, чтобы простые мужики были богатыми? – спросил Алексей.

– Богаты те, кто близко сидят к деньгам, – сказал Иван, – На них и мёртвые души работают, и мы грешные. Ещё ни разу я не встречал, чтобы за работу заплатили много. Всё стараются урезать и отнять.

– А ты как хотел? Если у нас не отнять, им, – Жора махнул куда-то в сторону, – ничего не останется. А с кого налоги брать? Штрафы? Всё с нас грешных! Надо, чтобы обороноспособность страны была на высшем уровне. За наш же счёт государство держит сотни домов для умалишённых, слаборазвитых и прочих.

– С доходов мы платим подоходный налог, чтобы государство наше могло твёрдо стоять на ногах.

– Мы-то платим, а всё ли платят толстосумы? Мне кажется, что, чем больше человек получает, тем меньше старается заплатить государству – это было всегда так, – заключил Алексей.

Жора в этот диалог не вступал. Ему было ровным счётом наплевать и на доходы, и на подоходный налог и на своё окружение: у него болела голова. Боль закралась в голову нудная, постоянная, мучительная. От водки, которой он хотел вылечить свою голову, она ещё больше болела. Боль только на время притуплялась после очередного приёма во внутрь. Он смотрел на своих собеседников, но витал от них где-то далеко, занятый мысленно своей головой.

Около ног вертелась куршивая собачонка, выпрашивая всем своим видом себе подачку. Она то садилась, внимательно рассматривая всех по очереди, то обегала вокруг ног, то пересекала подстольное пространство по диагонали и снова садилась. Иногда ей что-то и доставалось. Мужчины бросали ей всё без разбору: корочку хлеба, огрызок помидора, чешуйку от лука. Иногда, конечно, расщедрившись, угощали и маленьким кусочком сала, которое лежало самым вкусным деликатесом на их столе. Иван щедро выложил припасы, приготовленные для своей поездки.

Вокруг текла обыкновенная вокзальная жизнь с её собственными законами и порядком. Люди приезжали, уезжали, таскали свои вещи, куда-то спешили; плакали дети; кто-то, наоборот громко хохотал, реагируя, очевидно, на какую-то шутку; иногда проходили мимо милиционеры, что-то высматривая среди пассажиров; объявляли посадки на очередной рейс. Всё это двигалось, шумело, скрипело, скрежетало, шипело, шуршало, образуя вокруг своеобразный мир. Только маленький столик с тремя, забывшими о времени мужчинами, стоял, как центр вселенной.

Застолье со случайными знакомыми затянулось. Выехал Иван только ночью.

Автобус довёз его до развилки с грунтовой дорогой, а дальше он пошёл пешком в густом тумане, который окутал все окрестности. Тропа вела к заимке, поэтому он свернул раньше и пошёл вокруг озера. На берегу Иван и наткнулся на женский халат. Не сообразив сразу, что здесь может быть человек, он попытался его поднять, но потом, услышал плеск со стороны озера. Жуков положил осторожно халат на место и пошёл своей дорогой вокруг озера на своё прикормленное место.

Его немного развезло, пошатывало, но ориентировку Жуков не потерял. Просто хмель ещё не начал выветриваться. Кое-как добравшись до шалаша, он улёгся на своё ложе и сразу уснул. Ни ночная прохлада, ни отдельные заблудившиеся комары его не донимали. Он ничего не чувствовал, как и задумал накануне, отключившись ото всего.

Проснулся, когда солнце стояло высоко. Тумана, который навалился ночью, не виднелось. По всему телу пробегала дрожь. Хотелось есть, точнее, не столько есть, сколько пить. Кое-какие припасы он купил в ларьке на вокзале, но половина оказалась съедена, ушла на закуску. Хотелось свежей ухи, но голыми руками рыбу не наловить. Он принял решение, идти на поклон к деду, у которого в хозяйстве имелось всё.

* * *

Дед расхворался. Огромный, широкоплечий, обладающий недюжинной силой, он мог запросто побороться и с «мишкой», взял и расхворался от какого-то микроба, которого и в микроскоп-то не увидишь! Он лежал на кровати с мокрым полотенцем на голове с закрытыми глазами. Со стороны непонятно, то ли он спал, то ли просто так лежал, прикрыв глаза. Торчала во все стороны седая щетина, называемая бородой. Бороды, как таковой, не выросло, а имелся просто давно небритый подбородок. Эта щетина нисколько его не портила. Он так жить привык. В лесу не перед кем особенно красоваться, а Северина, дочка, не в счёт. Она его любила и такого, она просто не обращала внимания на его внешний вид. Он для неё являлся просто дедом. На самом же деле он по возрасту совсем не старый, всего каких-то шестьдесят с хвостиком. При его атлетической фигуре – это совсем не возраст, но Северина смотрела на мир со своей колокольни. Ей казались старыми все, кому перевалило за сорок.

Северина хлопотала по хозяйству, варила деду снадобья из трав, обед, грела воду, которую предварительно наносила из колодца, делала мелкие дела по хозяйству, коим не видно конца.

В это время и появился Иван Жуков. Он подошёл незаметно к калитке. Северина увидела его в последний момент. Она тут же протянула руку за дверь и взяла ружьё. Стрелять из ружья дед научил её ещё в детстве. В меткости она могла посостязаться и с дедом, и с кем угодно.

– Не подходи, выстрелю! – крикнула она незнакомцу.

– Нет такого закона, в человека стрелять! Да и не выстрелишь ты, а пугать не надо, я не боюсь, – Иван сделал шаг от калитки к дому.

Северина выстрелила. Выстрелила она по горшку, который висел на штакетнике рядом с калиткой. Горшок разлетелся вдребезги. Иван опешил, даже попятился назад. Такого проворства и наглости он от какой-то девчонки не ожидал.

Северине стало до слёз жалко разбитый горшок, но она не подала виду, спросила грозно:

– Кто таков?

– Я к деду. Дед дома? – спросил Иван.

– Нормальные люди сначала спрашивают, здороваются, а потом шагают к дому. Какое тебе дело до деда?

– Нормальные люди по гостям не палят!

– Я в гости никого не жду. Это надо ещё посмотреть – гость ты или проходимец.

– Разве по мне не видно, что я гость?

– По твоему внешнему виду ты – бандит с помятым бандитским лицом и наглый! Гости по ночам по лесу не шастают, – наугад брякнула Северина. А вдруг попадёт в точку?

– Если хозяева ночью вместо рыб плавают в воде, значит, гостям можно гулять по лесу, – ответил Иван.

«Значит, он», – подумала Северина.

«Выстрел» оказался точным.

– Не ты ли это хотел спереть мою одежду?

– Одежды я не видел. Если ты одеждой называешь халат, то я подумал, что его кто-то обронил. Хотел просто поднять на куст. А в одежде ты наверно плавала.