Все домовые сидели в круге: взрослые удобно развалились на камнях, а дети на траве, прислонившись к ногам взрослых. Иголка и Туч были уже начисто отмыты и сияли как медные пятаки, раздувшиеся от нескольких порций супа и второго блюда: варёной картошки в мундире с кореньями и ягодами в собственном соку. Правда Туч был, как и всегда, хмурым, но глаза его, отражающие горящий костёр таким образом, что казалось, будто внутри них играются два огонька, иногда выглядывающие в окошки-глаза, выдавали отличное настроение. Даже трёпка мамы не была так сильна, как можно было ожидать, а после наивкуснейшей еды и вовсе родители забыли о том, каким чумазым был их непоседливый сын.
Окончив сытный ужин, все зашумели, складывая глиняные тарелки в одной место, чтобы отмыть их, как полагается домовым – начисто, не оставив не единого, самого маленького, пятнышка. Дети же со всех ног побежали к Писарю, послушать новые истории.
– Туч! Тучка! Ну, ты где? – кричала Иголка украшенная венком из чудесных синих цветков, на время заменивший любимый бант. Венок был таким пышным, что полностью прятал её собственные волосы, а некоторые гривы взрослых домовых казались блеклыми на фоне созданного цветочного великолепия.
Иголка уже устроилась у самых ног осеребрившегося Писаря, вертя головой из стороны в сторону, разыскивая потерявшегося друга.
– Да, тут, я!
В перевалку, став похожим на квасной бочонок, Туч подкатился к Иголке и с грузным охом упал рядом с ней.
– Ой, осторожнее! – немедленно отозвалась совсем маленькая девочка, едва не сбитая неуклюжестью сытого домовёнка. Тучка что-то пробурчал в ответ, похожее на извинения.
– Так не пойдёт, Туч. Попроси прощение у маленькой Фиалке разборчиво, а то даже я ничего не понял.
Голос Писаря, а это был именно он, был певучим и низким, как орган. Туч повернулся к насупившейся маленькой Фиалке.
– Прости, Фиалка, я не специально, просто неуклюжим стал, эм, как поел, ужин вкусный.
Все дети, собравшиеся рядом, закивали, подтверждая, что ужин был действительно вкусным. Фиалка, секунду назад обиженно смотревшая на Туча, тут же просияла и простила его. Окончательно устроившись рядом с Иголкой, он тут же получил от неё дружеский толчок в плечо.
– Ай, за что? – нахмурился он.
– За косолапость, – весело улыбнувшись, ответила Иголка.
Когда все дети угомонились, когда восстановилось тишина, и было слышно только осторожное дыхание собравшихся в тесную кучу маленьких домовят, а солнце, до этого с радостью наблюдавшее за необычными жителями Зелённого края, подмигнув на прощание, закатилось за горизонт, и пляшущие тени, отбрасываемые ярко горевшим костром, приобрели глубокую насыщенность, – тогда Писарь открыл глаза и обвёл взглядом своих слушателей. Окутанные покрывалом невидимого волшебства наступившей ночи, домовята сидели перед ним, слушая начавшуюся мелодию живого оркестра подлунных жителей, состоящую из стрекота ночных сверчков, кваканья лягушек, уханья проснувшихся сов и миллиона других звуков. С нетерпеливым любопытством, на какое способны только дети, охватывающим буквально каждую клеточку тела, они ожидали начала того таинства, в которое попадает каждый ребёнок, когда собравшись у костра кто-нибудь начинает сказ о давно прошедших событиях, превратившихся в легенды.
Прокашлявшись, Писарь начал:
– Сегодня я хочу поведать вам, откуда мы все появились. Откуда появился наш род. Почему мы пришли в мир и для чего. Это очень древняя история, намного древнее меня, но ещё более поучительная. Поэтому слушайте внимательно.
Дети мигом затаили дыхание и ждали, когда Писарь раскроет им начало жизни. Даже ночной оркестр сделался тише, будто бы вслушиваясь в слова старого домового.
– Все вы знаете, что нашей прародительницей – каждого из нас – является земля. Та самая, на которой мы сейчас сидим, которая кормит и поит нас. Но, почему мы появились именно из неё? Об это я вам и поведаю.
Когда-то, так давно, что и самой старой летописи ещё не было написано, когда только появились люди – нас ещё не было. Люди жили одни. Они были не слишком чистоплотными, даже мыло не знали что такое, но винить их в этом нельзя, ведь заботы их были совсем другими. Жили они в холоде горных пещер, ещё не научившись строить крепких и тёплых жилищ. С приручением огня они пытались согреть, отогнать мрачную сырость, наполнявшую неприветливые внутренности гор, но это было лишь самое начало. В страшных опасностях добывали себе пропитание, искали средства укрытия от проливных дождей, застававших их далеко от дома, чтобы не простыть, от грома – громыхающего, как тридцати три тысячи ударов молота. Искали спасение от недугов, ведь любая царапина могла привести к самым тяжёлым болезням. Люди просто не предавали значения, да и не знали, какую опасность представляет копившейся мусор, превращающейся в чёрный сор.
И за многие-многие годы, обратившиеся в целые века, скопилось такое количество сора, что люди стали чахнуть от его удушливой черноты, а земля больше не могла вынести его в себе. Болезни пуще прежнего разыгрались среди всех племён людских, но сору казалось мало, ведь он никогда не перестаёт быть голодным. Он начал завладевать умами людей, от чего начали разражаться страшные междоусобные войны. Только тогда, опомнившись, люди стали понимать, откуда причина бедствий, и решили убрать весь мусор, однако сами справиться они не могли – так много его скопилось, вязкими кучами скрыв под собой всю землю.
Тогда, в помощь роду людскому, из этой самой земли, появились первые из нас и принялись помогать людям убирать сор и вскоре их жилища – огромные хоромы и деревянные избы – стали сиять чистотой. Но, помогали мы тайно. Не потому что мы не похожи на людей, и можем их напугать, нет. Дело в том, что человек должен сам соблюдать чистоту, должен сам заботиться о себе, не перекладывать это на кого-то другого.
С тех самых пор, мы являемся помощниками людей в деле соблюдения чистоты.
Бархатистый, как опустившаяся ночь, голос Писаря умолк, завершив рассказ. Казалось, как и в только что выпущенной на свободу легенде, прошли целые столетия: тишина опустилась на площадь, даже взрослые домовые, обычно не раз слышавшие все сказания и занимавшиеся своими разговорами, не решались говорить о своих взрослых делах, слушая умиротворённое дыхание засыпающей природы. Домовые смотрели на россыпь белых огоньков на одеяле погружающегося в сновидения мира, в ожидании чего-то потаённого. Сидящая фигура Писаря тёмным силуэтом возвышалась над всеми, даже над теми взрослыми, кто стоял. Отсветы ещё яркого, но постепенно затихающего костра сверкали в его осеребрившихся волосах. Подхватываемые горячим воздухом, от костра отделялись маленькие искорки: они поднимались высоко вверх и, казалось, что всеми силами хотят дотянуться до звёзд.
– Можно спросить вас? – раздался тонкий голосок из рядов притихших домовят. Словно камень, брошенный в воду, пустивший круги по стеклянной глади, вопрос его проплыл мимо освещенного круга и неспешно направился в далёкое странствие, сохраняя в себе любопытство маленького домовёнка.
– Конечно, спрашивай, – ласково отозвался Писарь.
– Когда я был маленьким, – тут все прыснули, ведь то был Кроша! Ему едва исполнилось четыре с половиной года, – не смейтесь! Я уже очень скоро стану настоящим взрослым. Ведь так? – обратился он к Писарю ища поддержки.
– Конечно, Кроша, ты обязательно станешь взрослым. Но не торопись взрослеть: ребёнком ты уже не будешь никогда, а взрослым останешься на всю жизнь.
Не до конца поняв ответ, но получив поддержку, Кроша попищал дальше, говоря с придыханием, как будто воздуха в лёгких не хватало:
– Когда я был маленьким, ваши волосы и борода были земляного цвета, а теперь я вижу много серебринок. Откуда они у вас? Ни у кого из моих друзей нет таких серебринок. И у мамы с папой нет, хотя они уже большие! Что они означают?
Писарь засмеялся тягучим, как карамель смехом.
– Кроша, ты очень наблюдателен, – похвалил он. – Когда-то, когда я был молодым, то волосы мои действительно были полностью земляного цвета, чтобы мы не забывали, откуда появились. Пусть у вас у всех волосы могут быть самых разных цветов: и яркими жёлтыми, и весёлыми оранжевыми, и многими-многими другими, но всегда у одного из нас волосы будут земляными в напоминание о том, откуда мы пришли и чтили память земли, возделывали её с величайшей осторожностью. Ведь она подарила нам жизнь и дарит до сих пор плоды свои, чтобы кормить нас такими вкусными ужинами, как сегодня. С возрастом же мои волосы станут полностью серебристыми, как предзнаменование того, что все мы окажемся маленькими звёздочками на небе.
