- А мы уж думали, что тебя погубили притаившиеся враги.

- Да, в общем-то, так и есть. Только мы не там врагов ищем, где они действительно окопались.

Ребята пропустили мимо ушей это туманное сообщение и стали наперебой рассказывать Ване про то, какой переполох учинил секретарь Зверюков из-за его трехдневного отсутствия на занятиях и как их даже вызывали к директору на допрос. Когда они уже подходили бульваром к Сретенке, неожиданно Сашка Завизион перескочил на другую тему:

- Вы только послушайте, какая мне вчера пришла потрясающая идея! - с жаром сказал он и ухватил Праздникова за рукав. - Я предлагаю, чтобы всех выдающихся людей - ну, там изобретателей, поэтов, крупных ученых отдельно поселить на каком-нибудь острове в Белом море. И пускай эти умники занимаются там сельским хозяйством или каким-нибудь рукоделием и не мешаются в нашу жизнь, поскольку они представляют собой прямой вызов обществу равных и потому счастливых людей, каким является коммунизм...

- Опять ты умничаешь, - сказала Соня Понарошкина, - надоело!

Сашка Завизион тем не менее продолжал:

- Вы как хотите, а гений - это оскорбление революционного чувства масс. Если Карл Маркс сказал, что при социализме все должны быть равны, то и нечего выставляться, а если вы ничего не можете поделать со своим изобретательским талантом, то пожалуйте на какой-нибудь Валаам. Но порочить идею равенства мы никому не позволим, будь ты хоть Менделеев в кубе!

- Хорошо, - сказала Соня, - а кто будет двигать вперед советскую техническую мысль?

- Во-первых, это не навсегда, и даже в-последних, не навсегда. Лет пятьдесят мы протянем на старых изобретениях, а потом, через социалистический образ жизни, все станут выдающимися людьми.

- Пятьдесят лет - это уж слишком много, - поправил Ваня. - Если нам не подкузьмит капиталистическое окружение, то лет через десять-пятнадцать светлое завтра превратится в радостное сегодня, недооцениваешь ты наши возможности и размах.

Сказав это, Ваня Праздников спохватился: "Кто же я такой по своим политическим убеждениям? - спросил он себя в тревоге. Социалист-революционер или все-таки большевик? Вот рядом идут друзья, которых я знаю как облупленных, а они коренные большевики, и сто пятьдесят миллионов советских людей - тоже большевики, так неужели я попру против всего народа?! Тем более что у партии Ленина - Сталина цель ясна - счастье и равенство всех людей, а тут эта Фрумкина заседает на чердаке, и вообще черт его знает, какая там у них была светлая молодежь... Ну и что из того, что у Ленина ножки болтались, когда он сидел на стуле, зато он отобрал награбленное у эксплуататоров и указал человечеству светлый путь!" Одним словом, и пяти минут не прошло, как Ваня про себя расплевался с эсерами-боевиками и даже решил вывести Фрумкину на чистую воду, буде она по-прежнему прозябает на чердаке.

- Вот что, ребята, - торжественно сказал Ваня, останавливая компанию...

Остановились они, как на заказ, возле того самого громадного дома, где накануне Праздников встретил Фрумкину и где он позорно пал под напором ее каверзной пропаганды. Мимо, в сопровождении факельщиков в поношенных белых фраках, проследовал катафалк, запряженный четверкой одров, которые тащили раскрытый гроб, с верхом наполненный ядреной картошкой, трамвай прогрохотал в сторону Чистых прудов и отчаянно затрезвонил на перекрестке, пьяный дворник в подворотне нес явную антисоветчину, обращаясь невесть к кому.

- При плохой власти, - рассудительно орал он, - ну все работало, и электричество, и тот же самый водопровод, а при хорошей власти ничего не работает - ни электричество, ни тот же самый водопровод!..

Проехало новенькое такси фирмы "Рено", и отряд пионеров, очень серьезных лицами, прошагал мимо них с барабанным боем.

- Вот что, ребята: ведь я, если хотите знать, не зря пропадал три дня, я за это время открыл целую контрреволюционную организацию, во главе которой стоит одна пакостная старушка. Я такой предлагаю план: вы тут меня подождите, а я посмотрю, на месте ли эта ведьма. Если она на месте, то мы моментально вызываем бригаду ОГПУ.

Соня Понарошкина и Сашка Завизион замерли от восторга, а Ваня подумал, что если он выдаст Фрумкину, то великодушные чекисты наверняка простят ему вылазку насчет библиотеки в черепе Ильича. Он решительно пересек трамвайные пути, вошел во двор громадного дома и поднялся по черной лестнице на чердак.

Там все было по-старому, разве что неподалеку от закутка, где он проболел без малого трое суток, висел на тонком шнурке котище, который вытянулся в струну и по-человечески сложил лапы. В самом же закутке, к удивлению Праздникова, сидел на матрасе мужчина преклонных лет, седой и благообразный, с несколько суровым выражением глаз, вообще похожий на швейцара прежнего образца.

- Позвольте представиться, - неожиданно сказал он. - Александр Эмильевич Дюбуа. Присаживайтесь, Иван, предстоит, видимо, продолжительная беседа.

- А откуда вам известно, что я Иван?

- Мне про вас Фрума Мордуховна рассказала.

- Сама-то старушка где?

- Конспирация, знаете ли, дело темное. Сегодня она в Борисоглебском переулке, а завтра в Улан-Удэ. Вы мне вот что скажите, Ваня: Фрума Мордуховна вас в Боевую организацию вербовала?

На этот опасный вопрос Праздников ответил вопросом:

- Вы что - тоже социалист-революционер?

- Нет, я бывший социал-демократ из меньшевиков, но главным образом я бывший прапорщик Павловского полка.

- Значит, из белого офицерства... В Октябре, конечно, дрались против большевиков?

- В Октябре никто против них не дрался, они просто-напросто себя объявили властью, когда в Петрограде, по сути дела, власти уже не было никакой. До переворота я состоял товарищем комиссара Петроградской стороны, а именно вечером двадцать пятого октября гонял чаи у графини Будберг.

- Чего вы выдумываете! - в неприятном изумлении сказал Ваня. - А как же штурм Зимнего дворца?..

- Да не было никакого штурма, это все сказки рапсодов-большевиков. Дело было так: в ночь на двадцать шестое небольшой отряд моряков из Кронштадта, которых сумасшедший негодяй Троцкий называл "красой и гордостью революции", вошел в Зимний дворец со стороны Английской набережной, разогнал мальчишек-юнкеров и преспокойно арестовал Временное правительство - вот и все. В сущности, единственными жертвами Октября были четыре "ударницы" из женского батальона, которыми под шумок воспользовались морячки... Ну так вербовала вас Фрума Мордуховна или не вербовала?

На откровенный ответ Ваню Праздникова вдохновило отчасти то, что Дюбуа назвал "сумасшедшим негодяем" предателя Троцкого, и поэтому он сознался вполголоса:

- Вербовала...

- Так я и знал! Ну, до чего же неугомонная старуха, просто не старуха, а динамит! Вы про эту вербовку забудьте, Ваня. Наплюйте и забудьте, будто бы и не было ничего.

Праздников почему-то ответил:

- Есть.

- А то ни за что ни про что угодите в застенок к большевикам, вернее, за то, что Фрума Мордуховна никак не может угомониться.

- Мне вот только не нравится слово "застенок", - оговорился Ваня. - Это при царизме были застенки, а сейчас - места перековки для отсталого элемента.

- Мне жаль вас разочаровывать, - сказал Дюбуа, - но чекисты с самого начала практикуют то, что в русском языке обозначает существительное "застенок". Причем со всеми сопутствующими обстоятельствами: с ночными допросами, пытками, издевательствами, ну разве что они в землю не закапывают живьем.

- Вы так говорите, точно сами там побывали.

- И даже не один раз. В нижегородской чеке сидел, в московской чеке сидел, а в одесской чеке, которая тогда помещалась на Екатерининской улице, эти дикари вырезали мне на груди крест. Хотите покажу?

Ваня отказался смотреть на крест, но со своей стороны заметил:

- А беляки у наших вырезали на груди пятиконечные звезды!

- И это было, к чему скрывать. Белые разве что не додумались уши пленным отрезать, как это делалось у Буденного. Народ-то ведь тот же самый, только он поделился на две команды - Алой и Белой роз. Ох, прав ветхозаветный пророк: ничего-то нет нового под луной!..