Иллюзии привлекают нас тем, что избавляют от боли, а в качестве замены приносят удовольствие. За это мы должны без сетований принимать, когда, вступая в противоречие с частью реальности, иллюзии разбиваются вдребезги.

Зигмунд Фрейд.

– Бл*дь… Катя! С тобой даже в люди выйти нельзя, чтобы не опозориться перед всем городом! – кричал на меня Андрей, мой законный супруг и отец моей двухмесячной дочери. – Опять ты все портишь и выставляешь напоказ свое коровье вымя! Тебе самой не противно, что на тебя все пялятся и пальцем показывают? Что ты ведешь себя доступной при живом муже – мелочи?

– Но Марьяна хочет кушать. Как я могу отказать ребёнку в еде? – я с мольбой обратилась к мужу.

Андрею никогда не понять, что кормить ребенка грудью в любом месте, где потребуется – это совершенно нормальное явление. Даже в общественном месте типа кафе или парка никто из присутствующих не сделает замечания, потому что это естественный процесс.

Да и мало кто смотрит, потому что основная масса людей, а тем более, воспитанных, не придадут этому особого значения.

– А то, что я не могу поесть спокойно и без рвоты даже на улице, тебя них*я не смущает?! – бранился Андрей. – Все должно в этом мире крутиться вокруг тебя и твоей Марьяны? Так? Нельзя было полчаса подождать, пока мы домой вернемся?

– Но… Марьяна ведь… кушать просит. – я еле сдерживала слезы.

Выносить унижения от мужа, орущего на меня не только дома, но и в парке – та еще пытка для меня. Но деваться мне некуда.

– Сколько раз тебе сказать еще надо, тварь, чтобы ты не совала сиську ей в рот, когда я ем???

Андрей, весь в ярости, отшвырнул от себя пластиковую тарелку с обедом, который попросил на вынос, чтобы не сидеть со мной и Марьяной в общественном месте. Та упала на асфальт содержимым вниз, еда разлетелась по сторонам.

Эта выходка его куда неприятнее, чем то, что делаю я от того, что вынуждена. Будто бы мне доставляет удовольствие вытаскивать интимную часть тела всем на обозрение, вдали от дома. Да, некоторые люди, в особенности, молодые парни, могут и подшутить, когда видят грудное вскармливание своими глазами, но я не обращаю на это внимание. Полагаю, что у таких подростков нет младших братьев или сестер, если они так реагируют на естественный процесс. Когда-нибудь у них тоже будут свои дети, и их жены также будут делать, как я. Вот тогда они и поймут.

– Ну что, так и будешь делать вид, что не слышишь меня? – свирепо глядел Андрей на меня в ожидании, что я немедля прекращу кормить ребенка из-за его капризной прихоти.

Но ведь Марьяна голодная, время ее кормления по графику и так пришлось сдвинуть на полчаса. Она, бедная, кричала половину пути до парка. И сейчас, когда мы наконец, отыскали свободную скамейку, ничего, казалось бы, не должно мешать ей покушать. И я буду отстаивать ее право.

– Тебе, Андрей, ничего не мешало поесть дома, пока Марьяна спала. Сам виноват, что не понимаешь и не слышишь нас. Она тоже имеет право кушать, как и ты. И ты…Я не успела договорить, внезапно ощутив сильную боль. Я знала, что позволила сказать себе слишком много неприятного мужу, но наделялась, что Андрей не станет проявлять жестокость там, где печется, как выглядит со стороны.

Андрей, стиснув зубы, немедля замахнулся и с силой ударил меня по лицу рукой. Хлесткий удар настиг мою скулу. Мне оставалось лишь поблагодарить его за то, что это было не кулаком.

Я больше ничего не стала говорить Андрею, лишь молча приняла физический удар в ответ на мое словесное негодование, намеренно унизив его и без того противоречивое достоинство.

Андрей не успокоился на этом и вновь замахнулся на меня. Я пригнулась и закрыла собой Марьяну, чтобы отец ее не задел, пока тот маму избивает с позором и криками на весь парк, на загляденье людям, которые не вступятся за меня. Они просто шли мимо, смотрели и слушали, как Андрей полощет меня матом, а затем распускает руки, да еще тогда, когда я сижу с грудной малышкой, держа ее на коленях. Кто-то негодующе шептался, кто-то крикнул, чтобы Андрей имел совесть, но так и не подошел к нам, чтобы разнять. Никому из посторонних нет дела до моей боли. Меня бьют, унижают, и ребенок тому свидетель, а они даже не вызовут полицию.

Швырнув в меня использованной салфеткой напоследок, Андрей поспешил уйти и не позориться. А я же осталась сидеть на скамейке и успокаивать Марьяну, испугавшуюся поступка отца.

Теперь, когда муж ушёл, и я могу позволить дать волю эмоциям, не боясь получить за это еще раз. Я тихо плакала, чтобы не мешать моему любимому чаду кушать. С открытой улыбкой, искренне счастливой от того, что в моей жизни появилась Марьяна, но покрытой горечью от бесконечных слёз, я глядела на нее. Я не хотела, чтобы Марьяна запоминала меня грустной и обессиленной так жить, и всегда улыбалась ей, чтобы при этом со мной не происходило.

Марьяна – щедрый дар от боженьки, которого я буду благодарить, пока жива сама. Она – единственное, кем я живу и ради кого не свожу счеты с жизнью. Она – тот незаменимый и последний подарок, который сделал мне Андрей, муж-садист.

Когда же это кончится… Как же я устала терпеть его издевательства! Сил моих больше нет, как хочется бросить все, взять дочь и сбежать туда, где Андрей никогда нас не найдет.

– Не бойся, моя маленькая. – успокаивала кричащую Марьяну, заботливо покачивая ее, хоть и сама ревела. Старалась через руки и голос передать ей всю свою любовь и вселить нерушимое чувство защищенности.

Я здесь, с ней, и никогда не оставлю в беде. Я уверена в себе насчёт ее будущего, хоть не знала, что ждет меня уже сегодня, не говоря о более далеком времени.

– Мы обязательно уедем с тобой от него, – я не в силах была называть Андрея папой Марьяны, ведь он не достоин этого звания. И не хочу, чтобы Марьяна знала, что за чудовище ее биологический отец. – и больше никогда не будем вспоминать об этом страшном этапе нашей с тобой жизни. Мы сможем существовать спокойно, там, где нас не будут обижать, я клянусь тебе. Мы никому не дадим обижать себя. А пока что это надо просто пережить. Как бы я хотела сделать так, чтобы ты не видела всего этого…

Если б я могла видеть будущее и предугадать наперёд, что согласилась выйти замуж за домашнего тирана, и близко бы не подошла к Андрею. Но Андрей, когда мы встречались, был абсолютной противоположностью того, кем является сейчас.

И вот, на протяжении нескольких месяцев ада, я вынуждена существовать с дьяволом под одной крышей. Не имею понятия, что послужило причиной изменения личности Андрея. То ли ребенок повлиял на его срыв с катушек, то ли что-то еще, о чем я не догадывалась, но Андрея старого как будто подменили и поставили вместо него кого-то другого.

А ведь когда-то все было иначе. Андрей дарил мне цветы каждую субботу, сочинял любовные стихи и посвящал их мне, восхваляя внешнюю красоту и прелесть моего внутреннего мира. Все подруги мне завидовали, кто черной завистью, кто белой, вот и сглазили. Ни цветов, ни стихов, ни внимания ко мне, как к любимой жене.

И не любимой я стала вовсе. Только и слышу теперь от мужа постоянные оскорбления и извечные придирки по любому, даже незначительному поводу. Но если бы только на неприятных словах, унижающих меня морально, его жестокость заканчивалась и не заходила бы дальше, я бы не ощущала себя такой ущербной и так отчаянно не искала бы шанс сбежать. Но на оскорблениях презентация практической любви Андрея не заканчивалась. Он бил меня регулярно, чтобы не забывала, какой на ощупь его кулак, за любую провинность изничтожал просто, делая это с горящими от самоудовлетворения и самовыражения глазами.

Вспышки гнева у Андрея стали проявляться на последних сроках моей беременности, которая протекала тяжело и с осложнениями. Но тогда я бесспорно считала, что причина его агрессии заключалась в постоянном стрессе и половом воздержании. Думала, что всему виной именно эти вещи, но они временные. Я рожу, и все у нас с Андреем станет, как прежде, замечательно.