Олег Юрьев Петербургские кладбища © О. А. Юрьев (наследники), 2018 © Н. А. Теплов, оформление обложки, 2018 © Издательство Ивана Лимбаха, 2018 Петербургские кладбища «На бедных кладбищах неблизких…» на бедных кладбищах неблизких лежать среди кореньев склизких: внизу – кирпичная вода вверху – стальные провода раз в год споет в долине птичка ты привезешь сюда яичко сольцы укрученной в платок и водки маленький глоток по недокрашенной скамейке заскачут капли как из лейки зеленой лейки жестяной автобус взвизгнет за стеной 1. VI, 16 «Все затупляется: воздух звук…» Все затупляется: воздух звук Снег уходящий в одно из двух Поезд oскальзывающийся во мглу На угле на углу (Ветер с расставленной бородой Светел расплавленный над водой Колечками на концах шевеля Словно бы щавеля) Все погашается: над водой Ветер с расплавленной бородой На-вдоль поезда по бортам Ссыпается здесь и там (Звездная известь и блеск реки Сердце стучащее с-под руки Все уползает под низ под мост Словно бы псу под хвост) Что остается нам бедный друг Снег уходящий в одно из двух Сыпкая полночь собачий брех Или одно из трех VI, 2016 «Гнутся алые клены синеет растресканный тис…» Гнутся алые клены синеет растресканный тис Белые буки замерзающим светом полны А кроме и нет ничего… только ты… только тишь Только вспученный мускул затененно-лиловой луны Липа-липа ты пахнешь холодной мертвецкой в окно Бузина-бузина малафейкой застывшей смердишь А кроме и нет никого… только ветер… темно… Только ствольные скрипы… только ты… только тишь… Я туда и не гляну где погнила гроза на корню Где висит тишина запирая дыханье и речь Я в дубовую лодку на пристани лягу бубенцом позвеню И сплыву мимо стекол в тенях наклоненных в последнюю печь… VI, 16 Сентябрь Пока я пил свое вино И курью полочку сосал, Сентябрьский дым вошел в окно — Сентябрь, настоянный на тлях, Сентябрь, зеленый, как светляк, Весь в искрах тысячи кресал. Сентябрь, сентябрь, ты прогремел, Как с виноградом грузовик, И облаков холодный мел Водицей бледною сбежал, Став заплывающий пожар И вздувшись в жилах грозовых. Загукал голубь на суку, Застукал ястреб из гнезда, Оцепенел на всем скаку Громадный заяц, винный вор, Сомкнул глаза в сарае вол, Упала зá гору звезда. Я бросил косточку в окно, Я вылил в форточку вино, И в доме сделалось темно, Когда я лампу погасил И в кресле из последних сил Дышал… Но это все равно. VII, 16 Еврейское кладбище в Петербурге Над нашею могилою Хромая бабочка летит, И крутится, и мучится, И падает, и спит. Лежи-дрожи, двурогая, На прадедовской плите, Как стрекозка та убогая У Вольфа на плече. Отменными березами Пророс наш бедный прах, Прямыми соснами розовыми На обуховских ветрах. Здесь в белое небо впрыснуто Александровской фермы молоко, И плачется, и дышится, И все легко, легко. VIII, 16 «С неба сползает ястребица…» с неба сползает ястребица то с крыльев хлопаньем то без и след ее не истребится в холодной сыворотке небес пройдут века сотрутся горы к ним подползут шурша моря и только след сходящей Коры останется вспухая и горя VIII, 16 Понизовский здесь[1] – Где Понизовский? – Понизовский здесь. — А я где? – А я дорожкой мимо иду, лопуху, чертополоху, волчьей ягоде робко кланяюсь на ходу. Я до Лены дошел, и до Дины Морисовны дошел, и простился, как когда-то не смог… …Облачков расшелся шелк зáнавесный, в нем расшился горький дымок… … – Понизовский где? Понизовский здесь? — И даже если здесь, во всей его подситцевой наготе, — не скажу – потому что не знаю – весь ли, но знаю: лучше здесь, чем нигде. – Понизовский где? – Понизовский-то здесь, а ты где? – Я далёко, в чужедальной стороне, там и лягу – не к своей да и к ничьей выгоде… Поскучайте мимолетом по мне. «где белые и красные стволы…» где белые и красные стволы колоннами бегут вдоль треугольных просек накрыты круглые столы для синих птиц нагнувших желтый носик и я и я бы тронулся туда где свет искрится тени завивая но нету сил для смертного труда и поезд едет мимо завывая вернутьсяНадпись на могиле Б. Ю. Понизовского (1930–1995) на Волковом кладбище в Петербурге. |
