— О несчастный фигляр, прекрати же кривлянье свое! Проводи-ка гостей в верхние покои и принеси им кофе, чтоб отведали они его перед сном согласно обычаю, ибо долго были они в пути и желают спать днем.

Карлик поднялся, потер ладошкой ухо и щеку и, ни слова не говоря, повел Ши с Бельфегорой к лестнице. Комната на втором этаже занимала практически всю ширину дома. Содержала она с десяток кроватей, больше похожих на низенькие, лишь на несколько дюймов выше пола кушетки, покрытые тонкими, поеденными молью восточными коврами.

Бельфеба оглядела эти лежаки с неподдельным отвращением.

— Ну, сэр Гарольд, не знаю, как люди способны выносить столь убогое обиталище, когда жить можно среди чистых деревьев!

Она прошлась по комнате, заглянув по очереди во все окна.

— Да, тут могло быть и поприличней, — согласился Ши. — Но, по крайней мере, дождь нам не страшен. Давай, детка, попробуй разочек.

Он зевнул. Громко протопав по ступенькам, появился карлик с медным подносом, на котором стояли две крошечные чашечки, источавшие аппетитный аромат кофе. Он поставил его на одну из кроватей и низко поклонился. По неистребимой привычке давать по любому поводу чаевые Ши нащупал одну из диковинных монет и протянул ее чернокожему коротышке. Тот неуверенно потянулся за ней, глядя на Ши так, будто подозревал, что постоялец разыгрывает с ним шуточку весьма сомнительного толка.

— Давай-давай, бери, — подбодрил его Ши. — Это тебе. Честно.

Молниеносное движение, и монета тут же очутилась в руках у карлика, который, не спуская глаз с этой драгоценности и радостно побулькивая, несколько раз перекувырнулся через голову. Ши поднял чашку, сделал большой глоток и чуть не подавился. Кофе оказался таким сладким, что больше напоминал сироп. Он спросил у Бельфегоры:

— Тут что, только такой кофе принято пить?

— Кофе как кофе. Какого еще тебе хотелось бы? — отозвалась она, прихлебывая из своей чашечки.

— Ну ты же знаешь, что я люблю менее... — Он прикусил язык. Имея дело с амнезией, без толку перепевать одну и ту же старую песню — это может отвратить больного. Поэтому он быстро поправился:

— Я бы еще выпил. Эй, любезный!

Карлик, бросив свои ужимки, с топотом подкатился ближе и трижды склонил голову.

— Можешь притащить того же самого, только без сахара? — поинтересовался Ши.

Слугу, судя по всему, охватило некое беспокойство, поскольку он прижал обе руки к груди, покачался из стороны в сторону, ткнул на обе чашки пальцем и, поднеся сложенные ладошки к уху, прикрыл глаза; подпрыгнул, подбежал к окну и сделал вид, будто собирается из него выскочить, после чего указал на Ши.

— Что стряслось? — удивился Ши. — Ты что, говорить не умеешь?

В ответ коротышка только разинул рот и ткнул туда пальцем. Языка там не было.

— Плохо дело, любезный. — Ши обернулся к девушке. — Что он хочет сказать?

Та устало рассмеялась.

— Чудится мне, предостеречь он желает, что после еще одной чашки напитка столь крепкого из окна выпрыгнуть можно. Но удивительно — на меня он так не подействовал.

Она отставила свою чашечку, прикрыла маленькой ручкой очередной зевок, выбрала наименее грязную кровать и вытянулась на ней.

— На меня тоже, — сообщил Ши. Дальше обсуждать этот вопрос он был уже не в силах и плюхнулся на другую кровать. Под ветхими коврами наверняка была простая солома, но до смерти уставшему телу показалась она мягче пуха.

— Приятных сновидений, детка. По крайней мере, наличие отдельных постелей предварило любые дурацкие доводы о необходимости положить посередине меч, как это принято в средневековых романах. Хотя если человек столь слаб, чтобы переползти через...

Как раз в тот самый момент, когда он уже проваливался в глубокий омут сна, до него дошло, что карлик, скорее всего, пытался дать им знать о подмешанном в кофе снотворном, но, прежде чем успел это по-настоящему осмыслить, уже крепко спал...

Кто-то изо всех сил тряс его, а щека горела вроде как от оплеухи.

Проклятый трактирщик!

— Отвали! — прорычал он с затуманенной головой, пытаясь вырваться.

Шлеп!

Это было уже слишком. Ши скатился с кровати и принялся отмахиваться, вернее, лишь попытался это сделать, поскольку руки ему моментально скрутили за спиной. Проморгав глаза, он увидел, что со всех сторон окружен тесным кольцом вооруженных сарацинов. В другой такой же толпе, чуть побольше, где некоторые обернулись, когда он выпрямился, он усмотрел сияние золотых волос Бельфегоры, уже основательно встрепанных. Держали ее сразу двое. У одного под глазом красовался черный фингал, а у другого слетела чалма и физиономия носила отчетливые следы ногтей, идущие во всех мыслимых направлениях.

— О повелитель мой! — послышался голос трактирщика откуда-то сзади, с лестницы. — Разве не предупреждал я тебя, что опасны и злобны сии франки?

— Да уж, поистине кладезь ты мудрости, — ответил ему какой-то начальственный голос. — Что желаешь ты наградою за то, что махом одним предоставил мне жемчужину из жемчужин для ложа моего и сильную руку для битвы?

— О повелитель, не нужно мне ничего, кроме солнечных лучей благосклонности твоей и строго по счету оплаты! Франк этот несчастный хранит доходы, добытые, без сомненья, грабежом правоверных, в поясе своем.

Обладатель начальственного голоса обернулся — высокий тип с неприятным, плоским, как тарелка, лицом.

— Обыскать его, коли это так, — приказал он одному из тех, что держали Ши. Тот, видя, что от сопротивления большого толку не будет, воздержался от каких бы то ни было действий.

— Поистине, владыка Дардинель, — объявил тот, который его обшаривал, — четырнадцать у него с половиной дирхемов.

— Отдай их трактирщику, — распорядился владыка Дардинель и, повернувшись к этому достойному человеку, добавил:

— Можешь ты с уверенностью ожидать меня завтра в шатре моем после часа второй молитвы, когда испытаю я эту девицу франкийскую. Ежели окажется она девственницей, как уверяешь ты, награда твоя вдесятеро будет больше; если же нет, то лишь вдвойне.

— Алле! — завопил Ши. — Не имеешь права! Она моя жена!

Один из тех, кто держал Ши, тут же дал ему по физиономии, в то время как Дардинель, помрачнев, обернулся к девушке.

— Это и в самом деле правда?

Прежде чем она успела ответить, послышался другой голос, тонкий и немного писклявый:

— О владыка Дардинель, быть того не может! Когда видели мы не так давно девицу сию в замке Каренском, определенно не была она ни мужней женой, ни вдовой, но свободною девой лесной, поэзии вдохновеньем!

Плосколицый облизал красные губы.

— Одно лишь остается средство, — рассудил он, — и заключается оно в том, чтобы отделить голову франкийского этого пса от тела — тогда и будучи замужем, девица эта вдовою станет.

— Говорится в книгах, — возразил второй голос, принадлежавший, как заметил Ши, некоему молодому человеку с оливковой кожей и тонкими чертами лица, — что без истинного правосудия нельзя расправляться даже с неверными, ибо обернется это против тебя в последний твой день. Закон гласит также, что даже если девица сия станет вдовою прямо сегодня, то необходимо трехдневное очищение прежде, чем кто-либо возжелает овладеть ею. Поэтому предлагаю, повелитель мой, посадить их обоих в место надежное до тех пор, покуда казий* [26] ученый не выудит истину из омута этого мутного. И больше того, о величайший из воинов, разве не твои то были слова, что получили мы руку крепкую для службы пророку, мир имени коего? Но будет ли прок от руки, коли головы не будет, дабы направлять ее?

Владыка Дардинель взялся рукой за подбородок и склонил остроконечный шлем, увенчанный полумесяцем.

— О Медор, — произнес он наконец без особого расположения, — приводишь ты доводы искуснее иного доктора наук, и из доводов сих видно, что и сам ты положил глаз на эту девицу! Так что не составит большого труда мне сыскать и изъян в доктрине твоей.