Жизнь, то есть жизнь реальная, казалась нестерпимо яркой этой "Елене из тысячи грез". "Ее уютные комнаты были всегда погружены в мягкий полумрак", а приглушить порою слишком острые переживания ей помогал эфир. Крепким здоровьем она никогда не отличалась. Страдая болезнью сердца, она не раз преждевременно сообщала в печальных и многозначительных прощальных письмах к друзьям о своей близкой и неминуемой кончине.
Время от времени миссис Уитмен публиковала стихи. Увлекшись в конце 1840х годов спиритизмом, тесно сошлась на этой почве с Элизабет Оукс Смит. Вместе они исследовали природу спиритического транса, медиумов и вообще все, что относилось к "экспериментальной" стороне дела. Миссис Смит, хотя и была как будто более сильной личностью, в конце концов всецело подпала под влияние своей подруги. Последние публичные выступления Элизабет Смит, немало сделавшей для эмансипации в Америке, вылились в сплошной поток мистического вздора.
По тоже не миновал грехов оккультизма, однако сумел сохранить здравость мышления. Его увлечение мистическим объясняется причинами чисто литературного свойства. В этой области он черпал материал для своих стихов и рассказов, которые окружали автора неким ореолом загадочности, причастности к тайнам, дающей право насмехаться над непосвященными. Замысел "Эврики", например, подсказал, по всей вероятности, некий Эндрю Дэвис, чьи лекции о месмеризме посещал По. Незадолго до встречи с миссис Уитмен По, как рассказывает Дэвис, побывал у него, очевидно, чтобы посоветоваться о каких-то специальных деталях для рассказа "Правда о том, что случилось с мистером Вальдемаром". Дэвис, который утверждал, что способен "видеть сквозь людей", говорил, будто перед По всегда лежала странная черная тень, а за его головой виднелись какие-то темные холмы - неведомый, печальный и сумрачный ландшафт.
По искал спасения от тягостной обыденности не в спиритическом трансе и не на просторах Дикого Запада, но все дальше углублялся в темные и таинственные лабиринты собственной фантазии. В 1849 году вспыхнула "золотая лихорадка" в Калифорнии. Это было новое Эльдорадо, неодолимо манившее искателей богатств и приключений. По откликнулся такими строками:
Средь гор и долин
Спешил паладин,
Ни солнце, ни тень не преграда.
И юн, и удал,
Он с песней искал
Таинственный край Эльдорадо.
Но тенью легла
На складки чела
Немых расстояний преграда.
Он в дальних краях
Ослаб и одрях,
Покуда искал Эльдорадо.
У сумрачных скал
Он тень повстречал:
"О тень, всем надеждам преграда,
Поведай ты мне,
В какой стороне
Смогу я найти Эльдорадо?"
"Ищи за несметным
сонмом планет,
Ни в чем я тебе не преграда.
Спускайся скорей
В долину теней,
И там ты найдешь Эльдорадо!"
По не забыл своей единственной встречи с миссис Уитмен, и воспоминания нахлынули на него с новой силой, когда в феврале 1848 года он прочел ее стихи, написанные в день св. Валентина и посвященные автору "Ворона". Проникнутые искренним чувством строки всколыхнули все его существо. Обращенные к нему, слова эти были произнесены женщиной, которая носила имя Елена, исполненное для По магического очарования. Таинственный круг замкнулся. Мысли о Хелен Уитмен стали преследовать его, как наваждение. Он был влюблен и с нетерпением ждал того момента, когда сможет вновь увидеть "Елену". Однако на пути к ней его ждала еще одна волнующая встреча.
В июле 1848 года По отправился с лекцией "Поэтический принцип" в Лоуэлл, небольшой городок в штате Массачусетс. Именно там он познакомился с миссис Энни Ричмонд. Первую встречу с ней он описал в рассказе "Домик Лэндоры":
"Не обнаружив ничего похожего на звонок, я легонько постучал в полуоткрытую дверь тростью. И тотчас же на пороге появилась фигура - молодая женщина лет двадцати восьми - стройная или скорее даже хрупкая, немного выше среднего роста. Видя, как она приближается с какой-то не поддающейся описанию сдержанной решимостью, я сказал себе: "Вот поистине грация, чуждая всякого искусства, - напротив, совершенная самой своей естественностью". Второе впечатление, произведенное ею на меня, но гораздо более глубокое, нежели первое, было впечатление одухотворенности. Столь ярко выраженная, я бы сказал, возвышенность чувств или неземная отрешенность, как та, что светилась в ее глубоких глазах, никогда еще не проникала в самые сокровенные уголки моей души. Не знаю почему, но это особенное выражение глаз, а порою и губ таит в себе самое сильное, если не единственное очарование, способное привлечь меня к женщине".
Если изображенная в рассказе женщина не кто иная, как Энни Ричмонд, то в описании домика, где она живет, нетрудно узнать "хижину" По в Фордхеме, ибо он часто мечтал, что Энни когда-нибудь сделается хозяйкой его дома, и такой рисовал ее в воображении. Именно она вдруг сделалась для него самым желанным существом на свете. К ней он испытывал в тот момент самое глубокое чувство, на какое был способен, и часы, проведенные в семье миссис Ричмонд, казались ему сладостным блаженством.
Унося с собой воспоминания об Энни, с которой он вскоре начал переписываться, По 13 июля возвратился в Нью-Йорк. Сбор от лекции, прочитанной в Лоуэлле, и два аванса, выплаченные ему Патнэмом в счет гонорара за "Эврику", составили сумму, достаточную для поездки на юг, где По рассчитывал найти подписчиков для "Стайлуса". 16 июля, оставив миссис Клемм в Фордхеме, По отправился в путь и спустя три дня прибыл в Ричмонд. Вновь оказавшись в знакомых с детства местах, среди старых друзей, он, не устояв перед многочисленными искушениями, запил и целых две недели пропадал в самых темных городских притонах. Затем По, помятый и обносившийся, сам явился с визитом к редактору "Сазери литерери мессенджер" Томпсону в сопровождении Джека Макензи.
Примерно в это же время его видел в городе некий Чарльз Уоллис, местный историк, который отмечает, что По, несмотря на пристрастие к спиртному, никогда не доходил до такого состояния, чтобы быть не в силах о себе позаботиться. Однажды Уоллиса подняли с постели, чтобы познакомить с По, который в тот момент весело проводил время в шумной, но весьма приличной компании в какой-то таверне. По читал друзьям "Ворона" и отрывки из "Эврики".
Придя туда, Уоллис застал своего прославленного земляка обсуждающим последние новости с собравшимся вокруг обществом. Представленный Уоллису, По учтиво и с достоинством поклонился; лицо его пылало от возбуждения, но пьян он не был. В ответ на просьбы присутствующих По продолжил свои рассуждения, и хотя мысли об атомарном строении вселенной он излагал никак не меньше часа, рассказ его был красноречив и увлекателен.
Самые подробные воспоминания об этом визите По в Ричмонд оставили Макензи - с ними он по-прежнему был очень дружен и часто встречался. В Ричмонде По был у себя дома. Лишь здесь он не чувствовал себя всем чужим и одиноким изгоем. Его окружали друзья детства, с которыми он мог быть самим собой, и славу свою он ощущал сейчас как благо, а не как досадное бремя. Впервые после смерти Вирджинии, стряхнув печаль и уныние, он отчасти обрел вновь душевное равновесие и способность радоваться, свойственные ему в ранней юности. Двухмесячное пребывание в Ричмонде, наверное, продлило его жизнь на целый год.
В саду у Макензи молодые люди часто затевали игру в чехарду. Некогда искусный в этом спорте, По, словно сбросив груз лет, мог часами, счастливый и радостный, как мальчишка, прыгать через спины приятелей на длинных тенистых дорожках сада, всякий раз ловко перелетая через очередное препятствие, в то время как его старый товарищ Джек Макензи то и дело растягивался на земле. Таким видели По в одном из немногих и, быть может, последнем веселом эпизоде его жизни.