Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Нелепо было бы утверждать, что он "сам был во всем виноват". Говорить так - значит совершенно не принимать во внимание главную причину его бедности - слишком малое вознаграждение, которое он получал за свою работу. Лишь наименее значимая часть его творчества - журналистика - обладала какой-то ценностью на тогдашнем литературном рынке. Лучшее же из того, что он создал своим искусством, почти не привлекло покупателей. Господствовавшие в ту пору вкусы, несовершенство законов об авторском праве и постоянно наводнявшие страну английские книги лишали произведения Эдгара По всякой надежды на коммерческий успех.

В течение первых нескольких месяцев повторного пребывания в Нью-Йорке По жил главным образом на скудные доходы от того или иного рода литературной поденщины. Напечатанный в журнале "Гоудис лейдис бук" в сентябре 1844 года рассказ "Продолговатый ящик", очевидно, был закончен в Нью-Йорке, ибо местом действия, которое разворачивается в окрестностях Чарлстона, он связан с появившейся несколькими неделями раньше "Историей с воздушным шаром". В июне в журнале Грэхэма было опубликовано стихотворение "Страна сновидений". В "Истории с воздушным шаром" По прибег к более реалистическому, проникнутому оптимизмом методу, который уже с успехом применил в "Золотом жуке". Однако затем он вновь вернулся в идеальный мир воображения. "Продолговатый ящик", конечно же, оказался гробом. Мертвецы, преждевременные погребения и мрачные потусторонние пейзажи, которые он рисует в своих стихах, приоткрывают нам таинственные тропы, которыми он шел в мечтах, обретая меланхолическое утешение в заветном царстве фантазии. Для стороннего наблюдателя он просто-напросто переехал из Филадельфии в Нью-Йорк, на самом же деле

Вот за демонами следом,
Тем путем, что им лишь ведом,
Где, воссев на черный трон,
Идол Ночь вершит закон, Я прибрел сюда бесцельно
С некой Фулы запредельной, За кругом земель, за хором планет,
Где ни мрак, ни свет и где времени нет.

(Перевод Н. Вольпин.)

Это стихотворение знаменует собой возрождение его поэтического вдохновения, которым проникнуто творчество 1844-1849 годов. То была пора последнего цветения его таланта, когда По создал прекраснейшие из своих стихов: "Страну сновидений", "Ворона", "Улялюм", "Звон", "Аннабель Ли", а также некоторые менее значительные вещи. С другой стороны, в прозе созидательное начало его воображения все заметнее утрачивает прежнюю силу, а критика обнаруживает будничную приземленность мыслей и целей, выливаясь зачастую в злобную брань или непомерные восхваления. Теперь он уже почти не мог отрешиться в критических работах от чисто личных мотивов - гнев, зависть, раздражение или симпатии стали придавать легко различимый оттенок его отношению к литературным современникам.

Творчество Эдгара По в последние годы жизни, оборвавшейся в 1849 году, несет на себе явственный отпечаток его душевных и физических состояний. Излишества, которым он предавался в прошлые два года в Филадельфии, в сочетании с наследственным прежрасположением к раннему угасанию жизненных сил, оказали более губительное, чем когда-либо, воздействие и вызвали тяжелое нервное расстройство, заставившее его еще глубже уйти в себя. Этим и объясняется неспособность к продолжительным усилиям, необходимым для работы над художественной прозой, которая, если не считать нескольких пейзажных зарисовок, приняла теперь вид журнальных комментариев и переписки, и обращение после более чем десятилетнего перерыва к поэзии, отразившей углубляющийся внутренний разлад и едва ли не полное отчуждение от реальной действительности. В последние пять лет жизни он был почти всецело поглощен проблемами духовными, и постигшие его в этот период несчастья, несомненно, усилили склонность к самоостранению. Над некоторыми внешними обстоятельствами он был просто не властен, однако бесспорно и то, что растущее душевное смятение вносило хаос и в его жизнь - он оказался в порочном круге, который, неумолимо сужаясь, душил его, точно петля на шее.

Весной 1844 года По писал биографический очерк о Джеймсе Расселе Лоуэлле, выдержанный в чрезвычайно хвалебном духе, в особенности там, где речь шла о поэзии этого автора, которой По искренне восхищался. Лоуэлл также работал над биографией По - гораздо более серьезным критическим произведением, содержавшим немало глубоких замечаний о тогдашнем состоянии американской литературы. Эта работа была напечатана в журнале Грэхэма за февраль 1845 года в рубрике "Наши авторы".

Все то время, пока они с великим усердием трудились друг ради друга, между По и Лоуэллом не прекращалась оживленная дружеская переписка. Суммируя мнение Лоуэлла о По, можно сказать, что он высоко ценил его творчество как художественное явление, страшась, однако, угадывавшихся за ним аномалий. Он также с большим одобрением отзывался о лучшем, что было в критических работах По, но осуждал их за излишнюю резкость. К самому По он относился с искренней симпатией и великодушным состраданием, хотя и не без осторожности.

В конце весны в Нью-Йорк приехала миссис Клемм, и обе комнаты на Гринвичстрит были отданы в полное распоряжение Вирджинии и ее матери. Сам По поселился в пансионе некой миссис Фостер в доме 4 по Энн-стрит. Свое жилище он похолостяцки делил с недавно появившимся у него приятелем, которого звали Чарльз Кертис, и вел довольно скудное и беспорядочное существование, нередко отдавая дань богемным развлечениям. В погребке на той же улице, который держала добрая женщина по имени Сэнди Уэлш, он повстречал немало братьев по духу, в основном журналистов, и этим людям станс за стансом читал "Ворона" в тогдашнем его виде. Присутствующие высказывали замечания, подчас и насмешливые, предлагая свои идеи, иные из которых По, как говорят, использовал. Позднее некоторые даже указывали, в каких именно местах По внес подсказанные ему изменения, однако в утверждениях этих много сомнительного.

Остальное время По обивал пороги редакций газет, куда приносил очерки на злобу дня, заметки о текущих событиях и тому подобную смесь. Весьма вероятно, что в периоды творческого застоя он прибегал к такого рода занятиям гораздо чаще, чем принято считать, и что не все его мелкие публикации удалось проследить.

Одна из самых поразительных особенностей той своеобразной эпохи заключалась в том, что ее сиятельную уверенность в своем превосходстве над всеми предшествующими эрами и веками ни разу не омрачило хотя бы мимолетное облачко сомнения. Предвкушение уже, казалось, недалекого триумфа над природными стихиями, которого помогут добиться машины, породило теорию "прогресса", дотоле неслыханную, но теперь распространенную на все - от политики до дамских шляпок. Журналы, речи государственных мужей, социологические трактаты и романы - все звенело фанфарами победного самодовольства. Что до философии, то она совершенно прониклась убеждениями, что десять утверждений ровно в десять раз ближе к истине, чем одно отрицание, и что во вторник человечество просто не может не стать чуть-чуть лучше, чем было в понедельник. Вера эта была столь сильна, что публично выступить против нее никто не осмеливался. Но самое главное - насколько "благороднее" стали вкусы!

"Взгляните, - с ноткой пренебрежения обращается к своим читательницам дамский журнал "Гоудис лейдис бук", - перед Вами вечернее платье и костюм для прогулок, какие носили в 1800 году. Начало нынешнего столетия принесло с собой такое небывалое развитие в области механических изобретений и их применения для улучшения удобств и благоустройства человеческого существования, какого не знала доселе мировая история. Мы полагаем, что наряду с другими усовершенствованиями решительным образом улучшилась и дамская мода. Посмотрите на эти рисунки (то есть на моды 1800 года), а теперь - на нашу "страничку мод" и поблагодарите издателя "Лейдис бук", показавшего средством такого сопоставления красоту и изящество нынешней нашей одежды".

62
{"b":"67108","o":1}