Постепенно я приходила в норму. Вставать врачи не разрешали и передвигаться приходилось в коляске. Артем почти прописался в больнице, а на вопросы о туре отмахивался:

— Какие танцы, когда ты тут… в таком состоянии!

Я слишком хорошо его знала, чтобы не заволноваться. Артем скрывал, но я видела, как он то и дело бросает быстрые взгляды на телефон, или постоянно лезет за ним карман. Как лихорадочно хватает трубку или напротив, раздраженно отключает аккумулятор. Он очень переживал за шоу. Но почему-то решил отказаться от него ради меня.

— Зачем? Я уже в порядке.

— Затем, что я с ума сойду, если не дай бог что. Ева, ты не понимаешь. Один раз я тебя уже потерял, причем по собственной глупости. Второго раза не будет!

И он заваливал палату цветами и фруктами, а к любым несанкционированным букетам относился настороженно, словно они были пропитаны ядом.

И когда медсестра внесла охапку зелени, среди которой притаились хрупкие бутоны гибискуса, разозлился не на шутку.

— Я же велел ему…

Мне не надо было спрашивать или искать в букете визитку. Такие цветы мог прислать только один человек.

— Позови его!

— Что? — осекся Артем. — Зачем?

— Потому что нам нужно поговорить. И кое-что выяснить. Очень тебя прошу — дай мне это сделать. И не мешай.

Он нашел в себе силы не хлопнуть дверью. А вскоре в палату вошел Виктор.

Выглядел он неплохо. Длинные рукава рубашки скрывали порезы, а синяки уже рссосались. Это я выглядела, как ведьма-алкоголичка, со свей рассеченной щекой. Даже к зеркалу боялась подходить. И теперь прекрасно понимала, почему Виктор старается смотреть в сторону.

— Что, так страшно?

— Что? — он вздрогнул, будто я его плетью обожгла.

— Говорю, страшная такая, что видеть не хочешь.

— Нет. — он все-таки повернул голову. — Ева, мне просто стыдно.

Вот так просто. «Стыдно». Одного слова хватило, чтобы объясниться.

— Прости. Я знаю, что не должен был, что не имею права тебя тревожить, что должен исчезнуть из твоей жизни навсегда. Но не могу! Не могу вот так, не объяснившись.

— Артем уже все рассказал. Спасибо, что пытался потянуть время.

И мы оба замолчали. Виктор снова смотрел куда-то в стену за моей спиной.

— Я думал, что умру, когда она написала. А потом и позвонила. Знаю, что должен был оставить хотя бы записку, но… не посмел. Лючия страшная женщина. Она бы нашла способ отомстить.

— Я знаю. Теперь — знаю.

— С твоим ребенком все хорошо? Врачи говорят, что тебя вовремя привезли.

— Да, спасибо. Только вот шрам останется… — я коснулась лица.

— Сделаешь пластику. Я оплачу…

— Да ладно, чай, не нищая. Только вот светить такой рожей на выставке как-то… стыдно. Это ведь мужчин шрамы украшают.

Виктор опустился рядом с креслом на колени. Его руки были горячими. А губы, которыми он коснулся моих ладоней — сухими.

— Прости. Тысячу раз — прости.

Вздохи. Лючия, оседлавшая мужские бедра…

Я отстранилась. От отступил без возражений. Только в глазах застыла тоска.

— Надеюсь, она не выйдет. Я все для этого сделаю, — Виктор поднялся. — Прощай.

Я долго смотрела на закрывшуюся дверь и понимала: больше я его не увижу.

Но вместо сожаления накатило облегчение, с души словно тяжелый камень свалился.

— Артем? — знала, что он там. в коридоре, ждет. — Увези меня домой, а? У меня дел много. Да и у тебя тоже.

Он присел передо мной на корточки. И улыбнулся. Счастливо, как ребенок:

— Ты — главное мое дело. Ты, и он, — ладонь мягко легла мне на живот. — И не беспокойся, я сумел договориться о задержке тура. У нас есть пара недель. Твоя выставка не пострадает.

Он сдержал слово. Дома поднялась настоящая буря, но её стержнем оказалась не я. Отголосок скандала докатился и до нашего города, репортеры жаждали эксклюзивного интервью, приглашали в ток-шоу. Отказы их не смущали. Наконец, Артем договорился о пресс-конференции.

— Ева, нам нужно выдержать один час. Попробуем свести разговор к предстоящей выставке, это будет хорошая реклама.

Но вопросы касались только Лючии, Виктора и моего неродившегося пока ребенка.

Я отвечала, стараясь придерживаться официальной версии. Но репортеры становились все настойчивее, и Артем взорвался:

— Я хочу сделать заявление!

В зале воцарилась тишина. Журналисты замерли, вытянув руки с диктофонами. И только щелчки фотокамер напоминали, что мы не в музее восковых фигур.

— Я официально заявляю, что Ева ждет ребенка от меня. Виктор для неё — только друг, не более.

— Вы собираетесь пожениться? — выкрикнула затянутая в строгий офисный костюм девушка. Казалось, стекла её очков блестят от любопытства, а не от многочисленных ламп.

— Разумеется!

От такого поворота онемела даже я. А Артем достал из кармана атласную коробочку и, выйдя из-за стола, опустился на одно колено:

— Ева, ты выйдешь за меня?

Мир перестал существовать. И все встало на свои места. Та тоска по Виктору, боль одиночества — это было всего лишь попыткой заглушить пустоту, оставшуюся поле расставания с Артемом. Но суррогату никогда не заменить оригинал, теперь я это понимала.

41

В этот день дверь не закрывалась и звонок удивил.

— Я посмотрю, — подскочила Маша.

Я кивнула — принимать гостей в нижнем белье и чулках как-то… странно.

— Вот и все! — парикмахер воткнула в волосы последний цветок. Один из той коллекции, что произвела фуррор всего несколько недель назад. Все поделки ушли в течении нескольких дней, но с этим гибискусом я не смогла расстаться. Казалось, он хранит эхо воспоминаний: аромат моря, вкус солнца, тепло нагретой травы. И наряд я выбирала под него, наотрез отказавшись от подвенечного платья и фаты:

— Ну куда с пузом?

Но и скромницей представляться не стала. Гулять, так гулять!

Изумрудное платье «в пол» не скрывало заметно округлившийся животик: малыш развивался, как положено. А чтобы мы с ним не замерзли, к наряду полагалось манто на тон светлее. И алые туфли. Наряд пока ждал на вешалке, но я уже предвкушала свое эффектное в нем появление.

— Тебе посылка! — Маша водрузила на стол коробку размером с толстую книгу. — Открывай!

Я осмотрела упаковку. Ни малейшего намека на отправителя. В животе появилось чувство опасности.

— Может, не надо?

Вместо ответа Маша сорвала обертку.

В коробке, наполненной разноцветной упаковочной стружкой, лежала еще одна коробочка. На бледно-зеленом фоне расцветал алый гибискус и золотая вязь букв походила на тонкую лиану.

— «Прощальный поцелуй», — перевела Маша. — От кого это?

Я достала флакон. Простые, лаконичные формы и алая с золотом крышечка в виде бутона.

«Масло гибискуса обладает интересным свойством», — зазвучал в голове голос Виктора. — «Свежее, оно не имеет запаха. Но со временем обретает неповторимый аромат. В этом оно походит на самых прекрасных женщин: их тоже нелегко рассмотреть под маской повседневности. Зато тот. кто сумел то сделать, навеки становится их рабом».

— Не важно. — откупорила флакон и коснулась пробкой запястья и ложбинки у основания шеи. — Главное, что от всего сердца.