Официальной религией страны была вера в некую Лориду, Богиню Смелости и Мудрости. Коллегу земной Афины. Но конкретно наша семья и большинство жителей этих земель поклонялись Богине Эллидии, заведующей «Победой», и её совсем юной дочери Катиущи, в зоне ответственности которой находилась «Удача».

Причём, как я понял, боги в этом мире были чем-то вполне материальным, что неудивительно, ведь здесь имелась самая настоящая магия… А потому во время первого посещения храма я получил очень нехилый нагоняй от матери и отца, когда заулыбался во время благодарственного молебна Катиуще.

Ну а что я мог сделать, уж больно имечко этой юной небожительницы напоминало родное «Катюша». Вот только я так и не понял, как, собственно, попался, ведь мне явственно кто-то врезал под зад, из-за чего я, собственно, и ойкнул.

Не знаю уж, кто меня так подставил, но сидя в карете на обратном пути в особняк и потирая попу, жестоко пострадавшую не только от того пинка, но и после мессы от отца, поклялся найти и собственноручно выдрать виновника.

Между тем, как бы ни была велика обида на пока неизвестного мне шутника, я не забывал посматривать по сторонам. Всё-таки сегодня был первый раз в новой жизни, когда родители взяли меня с собой в близлежащий город.

К тому же у отца было какое-то дело к старосте одной из деревень, так что обратно мы ехали не по главной дороге, а сделали небольшой крюк, и карета в сопровождении десятка гвардейцев личной стражи маркиза катилась сейчас между колосящихся пшеничных полей.

Во всяком случае, я думал, что это «пшеница», хотя уверенности в этом не было, потому как местный хлеб сильно отличался по вкусу от привычного мне земного.

– Это что такое? – спросил я сидящую напротив мать, указывая в окно.

– А? – она вздрогнула, видимо, я оторвал её от раздумий, и посмотрела на меня. – Ты разве на нас не обиделся?

Ну да, после проведённой надо мной экзекуции они с отцом выходили из храма как в воду опущенные. Всё-таки это был первый раз, когда они отшлёпали меня, пусть даже и не прилюдно.

– Нет, – твёрдо сказал я. – Был виноват – осознал. Так что проехали. Так что это?

– Это поле, засеянное «де-грано» сын! – встрепенувшись, ответил сидевший рядом отец. – Из него делают муку, из которой потом пекут хлеб и…

– Да нет, бать, я не про это… – тряхнул я головой, перебивая маркиза. – Я вон про те штуковины.

– О Богиня… сколько раз я просил тебя не называть меня этим странным словом, – удручённо покачал головой д’Вергри-старший. – Почему ты, как все нормальные дети, не называешь меня «попо’нъ»…

– Потому что «батя» звучит гордо! – отрезал я. – Так вы скажете мне, что это за хреновины работают в поле?

– Это? – отец удивлённо посмотрел на меня, а затем в окно и немного растерянно произнёс: – Сельскохозяйственные големы-механоиды. Маломощные приспособления-констракты, которыми способны управлять даже не владеющие магией люди…

– Твой попо’нъ был так добр к своим крестьянам, что для того чтобы облегчить им жизнь, приобрёл целую партию этих машиноидов у гильдии конструкторов, – вставила мама. – Эти штуковины не только работают в поле, но в случае чего вполне могут защитить людей от слабых монстров или бандитов.

– Дорогая, давай будем честны, это всё-таки была твоя идея, – ласково возразил ей маркиз. – И она полностью оправдала себя, тем более что доходы с земли после перехода с ручной обработки на механизированную резко выросли!

– Ну да, ну да… – уже не слушая нежные воркования родителей, пробормотал я, рассматривая неуклюжих уродцев, поблескивающих на солнце медными боками и извергающих из себя облачка пара. – Промышленная революция рулит… Интересно, а у них есть танки?

По возвращении в особняк той же ночью мне в очередной раз приснился сон, в котором я опять увидел ту самую очень красивую девушку из бара, после ночи с которой внезапно заново родился в этом мире.

В этот раз она не просто сидела на берегу чудесного озера или прогуливалась в парке, как то случалось обычно, а была занята важным делом… Воспитывала прикладными методами какую-то ревущую русоволосую малявку.

Расположившись на парящем в небесах облачке, девушка, переложив девчонку поперёк колен и задрав на ней коротенькую тунику, смачно охаживала её ладонью по уже раскрасневшейся попке, с каждым ударом приговаривая: «Что нужно сказать папе? Что нужно сказать папе?»

– Не буду! Я больше не буду! – ревя и размазывая по лицу слёзы и сопли, пищала малышка. – Папа прости меня! Катя будет хорошей девочкой! Катя больше не будет!

– Ну что? – девушка из бара серьёзно посмотрела на меня. – Простим засранку?

– Думаю, да, – услышал я сам себя, хотя и не собирался ничего говорить. – А там посмотрим, как будет себя вести… – Причём не ту детскую визглю, которая была у меня сейчас, а привычный мне голос тридцатилетнего мужика.

Одёрнув на девчонке тунику, женщина поставила её прямо на воздух, и та, ревя белугой, подбежала ко мне, обняв маленькими ручонками.

– Папка!!! Я так скучаю! Прости меня!

– Прощаю, дурочка, – мягко ответил я, потрепав малышку по макушке.

Утром, проснувшись в своей детской кроватке, я, как ни старался, так и не смог вспомнить, что же такое мне снилось, отчего на душе сейчас было так приятно и легко. Впрочем, после перерождения это было в порядке вещей.

Перестук двух пар девчачьих ботиночек за моей спиной, как обычно, преследовал меня с самого утра. Так повелось уже давно, с тех самых пор, как эти две куклы наконец-то научились ходить.

Ещё когда я был в «ползунковом» возрасте, дочки Милилиси уже не давали мне проходу в нашем общем манеже, ну а когда я начал выбираться из него на свои «тренировки», злорадно закрывая пузатую мелочь в клетке, они, пуская слюнявые пузыри, висели на прутьях вольера, хлопая огромными глазищами.

Я повернул в ближайший коридор и немного ускорился. Цоканье тоже зачастило, а когда я перешёл на бег, так и вовсе переросло в дробный стук каблучков по мраморному полу.

Убежать-то от них я, конечно, мог, немудрёное это дело запутать двух приставучих малявок, вот только… тяжело вздохнув, я остановился и медленно повернулся к преследовательницам.

На меня почти в упор смотрели две куколки в миленьких платьицах, стилизованных а-ля горничная. Аналиси унаследовала от отца зелёные волнистые волосы и кошачий хвост, а от матери длинные кроличьи уши. И Накалиси – кошкоухая синеволоска с кроличьим хвостом.

Если не обращать внимания на «звериные» различия, сёстры были близняшками, так что, будь они людьми, а не демибистами, их, наверное, очень трудно было бы отличить друг от друга.

Обе они числились моими «личными горничными», хотя толку от этих пятилеток было немного.

Я сделал шаг назад. Парочка дружно приблизилась, синхронно с правой ноги. Я шагнул вперёд, сёстры настолько же отступили.

– Так… – я потёр переносицу. – Что? Опять?

– Эсток! Дай нам задание! – бойко пропищала Аналиси.

– Во-первых, доброе утро… – произнёс я.

– Доброе утро, господин Эсток! – слегка покраснев хором ответили девчонки и низко поклонились.

– Во-вторых, вы разве сейчас не должны помогать Мисилиси? – нахмурился я.

– Но это скучно! – надулась Накалиси, куда более стеснительная, нежели сестра, но при этом отличающаяся очень непростым характером.

– Мы горничные господина Эстока! – гордо произнесла зайцеухая Аналиси.

– Вам же опять попадёт! – покачал я головой. – Я слышал вчера, что ваш папаня замочил с вечера розги…

Девчонки побелели, и их ощутимо затрясло. Насколько я знал, их однажды уже познакомили с таким средством воспитания, когда эти кошкокролики на пару расколотили какую-то вазу.

– М-м-мы г-г-горни… – замямлила синеволоска, на глазах которой проступили слёзы.

– Спокуха, девчонки, – я подошёл к сестричкам и положил руки на поникшие плечики. – Своих в обиду не дадим! Тем более что розги, насколько я знаю, заготовили для провинившихся конюхов.