Первое время он ни в чем не сомневался – сказывалась выучка. Он даже был готов выполнять и другие, куда более рискованные задания. Но шли годы, и его романтический идеализм постепенно поблек и выветрился. Он все больше и больше сживался со страной, в которой поселился. Стал шведом. И перестал сознавать себя коммунистом, посвятившим жизнь борьбе за счастье всего человечества.

А очень скоро замолчал и Центр, как старый радиоприемник, в котором сгорела какая-то лампа.

Свернул на узкую грунтовую дорогу к Шельшё. Обломившийся сук, который он убрал с дороги в последний раз, так и лежал на обочине. Только теперь был покрыт толстым слоем снега.

Быстро стемнело. Он оставил машину около огромной ели и вышел в зимний мрак.

Очень холодно. Собачий холод, как говорит его сын Ханс. Ниже двадцати. Расход электроэнергии колоссальный. Сотрудники «Форсмарка» стараются изо всех сил, наращивают мощности. Если такие холода удержатся, придется покупать электроэнергию в соседних странах или, что еще хуже, запускать законсервированную мазутную ТЭС в Карлсхамне.

Он вышел на знакомую поляну с большим, оставшимся после ледникового периода валуном в центре. На снегу – цепочка следов, едва присыпанных снегом.

Кто-то из Центра.

Хайнц перевел дух, чувствуя, как в нем закипает злость.

А может быть, плюнуть на все, развернуться и ехать домой? И забыть все это дерьмо?

«Хорошо бы…», – подумал он, машинально надевая перчатку. Выгреб снег из щели в валуне и достал запаянный пластиковый конверт.

Подумал немного, осмотрел со всех сторон. Стандартный конверт, именно в таких почта отправляет боящиеся сырости предметы.

Когда Хайнц прочел, что там написано, он взвыл от ярости.

Они украли его молодость. Они напичкали его своей ложью. Они сделали его самого лжецом и предателем. Двадцать лет они забавлялись с ним, давая понять, что все, игра окончена – чтобы теперь за несколько дней разрушить все, что он с таким трудом создавал. Семью, карьеру… Друзей на станции. Они там, в Центре, хотят, чтобы он их предал? После стольких лет неомраченной никакой ложью дружбы? Неужели они считают его их слугой? Дворовым псом, выполняющим любой, даже самый пакостный приказ хозяина? Считают, что он по-прежнему верит той лживой пропаганде, которой они его напичкали?

Первым его желанием было выбросить этот конверт в снег, затопать ногами и выкрикнуть все, что он думает о своих работодателях. Разбить в кровь кулаки об этот проклятый валун.

Можно проще.

Он сунул руку в карман куртки, достал ручку и написал по-русски:

С МЕНЯ ХВАТИТ.

Сунул конверт в расщелину, расстегнул ширинку и помочился на свои следы.

Сонни отхлебнул глоток остывшего кофе и потихоньку оглядел присутствующих. Сотрудники внимательно слушали Бёрье – тот, не прекращая говорить, чертил на белой доске замысловатый алгоритм контртеррористической деятельности. Кружки и прямоугольники, соединенные бесчисленными и беспорядочными стрелками. Жизни не хватит разобраться. Наверняка вынес с последних курсов по менеджменту, куда их всех теперь регулярно посылают.

Перед глазами стоял окутанный снежной пеленой массивный силуэт русского посольства с таинственно светящимися окнами. Массивный и непостижимый, как и сама Россия.

Приоритеты изменились. Ради бога, ловите ваших террористов, но не думайте, что русские спят на печи только потому, что арабские подростки с промытыми мозгами мастерят самодельные бомбы в подвалах.

Скорее наоборот. Русский медведь проснулся. Он уже не лежит в берлоге, как в девяностые. Он бродит по городу, и каждый, у кого есть хоть капля аналитического ума, видит его. Беда в том, что принимают его за сбежавшего из цирка ручного мишку.

– Сонни?

Он встретился взглядом с Бёрье и вдруг сообразил, что в зале уже несколько секунд стоит полная тишина.

– Да?

– Ты спишь?

– Нет-нет… я только…

– Я спросил, как там дела у оперативников в Ринкебю. Ты же побывал там, надеюсь?

– Да… да. – Сонни вспомнил трех парней в наушниках. – Они сидят в железной коробке и ведут Ахмеда Хассана, гражданина Египта. Сидят и ведут.

– И что? – когда Бёрье раздражается, его сконский акцент становится особенно заметным. – Твоя оценка?

– Моя оценка вот какая: пока ничего существенного не высидели.

Бёрье коротко кивнул. Значит, не нарыли.

– Все свободны на сегодня… Сонни, ты не мог бы задержаться на минуту?

Коллеги, бросая любопытные взгляды, вышли за стеклянную перегородку, отделяющую кабинет шефа от общего конторского зала.

Бёрье поставил стул напротив Сонни, сел и уставился на него с той сочувственной и доверительной миной, которую всегда надевал, когда ему надо было сказать что-то неприятное.

– Как тебе у нас, антитеррористов?

Что он ждет? Чтобы я ответил: «Спасибо, все хуже и хуже»?

– Нормально.

– Ты уверен?

Сонни посмотрел в окно. Снегопад почти закончился. В воздухе плясали, как мотыльки, отдельные легкие снежинки.

– Ты же знаешь, что я специалист по России.

– Твоя зашкаливающая компетентность всем известна, Сонни. Но мир меняется, и мы должны уметь расставлять приоритеты. И некоторые сотрудники начинают сомневаться в твоей заинтересованности. Что я должен делать? В первую очередь поговорить с тобой. Ты же понимаешь, нашим ресурсам необходима абсолютная мотивация.

Ресурсы… Мотивация… Это он про меня. Я для него ресурс. Станок. Или счет в банке.

– У меня нет никаких проблем с мотивацией.

Бёрье вздохнул.

– Ты же понимаешь – вопрос безопасности. Мы должны стопроцентно доверять друг другу. Поэтому… поэтому у меня есть к тебе предложение. Ты перейдешь на другой проект… у тебя будет время разобраться, чего ты хочешь.

– Я прекрасно знаю, чего я хочу.

– Чего?

Сонни мотнул головой в сторону перегородки, за которой сотрудники сидели, уставившись на дисплеи компьютеров.

– Я хочу заниматься тем, чем занимался всегда. Делать то, что я умею и делаю хорошо.

Это было откровенное вранье. Он терпеть не мог просиживать штаны в канцелярии. И Бёрье тоже знал, что это вранье.

Шеф вздохнул еще раз, будто его тяготили все горести мира. Потер модно небритую щеку.

– Я предлагаю тебе перейти в проект «Многообразие и развитие».

– Ты шутишь? Ты предлагаешь мне работать в МИРе?

Очередная безумная затея. Упражнения в пустословии, выдумка политиков, старающихся неизвестно кому доказать, что они в фарватере современных взглядов на мироустройство. Худшего унижения и придумать нельзя. Лучше бы его просто-напросто уволили.

– Это очень важный проект, – продолжил Бёрье, делая вид, что не замечает реакции Сонни. – Координация всех отделов – антитерроризм, защита конституционных прав, обеспечение внутренней безопасности. Постоянные встречи с руководством – отменный случай показать себя.

Сонни закрыл глаза. Шведский военный летчик, задержанный им в почтовом отделении на Васагатан. Сочащийся дорогим виски Стиг Берлинг. Русский дипломат, которого он уговорил стать двойным агентом.

Вся его впечатляющая карьера закончится тотальным унижением. До пенсии просиживать стул и выслушивать нескончаемую и пустую трескотню. Гендерные трения, национальные трения… о господи.

– Не хочу, – коротко сказал он. – НЕ ХОЧУ.

Бёрье сочувственно улыбнулся, но что-то в его физиономии подсказало Сонни, что он втайне наслаждается этим разговором.

– Боюсь, у тебя нет выбора.

И в эту секунду в Сонни что-то взорвалось. Он вскочил, будто его подбросила пружина, бросился на Бёрье и схватил его за горло.

– Я увольняюсь, – тихо и яростно сказал он, глядя в его выпученные глаза. – С меня довольно этого дерьма.

Оттолкнул начальника и вышел из кабинета.

Ровно в семь часов вечера Хайнц Браунхаймер остановил свой «сааб» у растущего с каждым днем сугроба на участке. День выдался длинный. Плановая остановка одного из реакторов – контроль безопасности. И хотя реактор не работал всего двое суток, недопроизводство электроэнергии было довольно ощутимым для «Свекрафта». Как-никак, они недодавали тысяча двести мегаватт каждый час.