Джеймс Планкетт

ПРОСТЫЕ ЛЮДИ

За дверью раздались шаги Тонмана Бирна, и Маллиган отвлекся, перестал слушать сидевшую напротив него женщину. Он незаметно перевел взгляд на потолок, в глазах промелькнуло облегчение. Битый час он сидел в своем убогом кабинете за обшарпанным столом, на котором теснились телефон, посеревший от пыли диктофон и несколько амбарных книг, где велась регистрация всех дел шестого отделения их профсоюза, сидел и слушал эту женщину - о том, чтобы сбежать, не могло быть и речи. Она была вдова и искала работу для сына. Маллигана она посещала далеко не первый раз.

В общем-то Маллиган был человек терпеливый. За двадцать лет на посту скромного секретаря отделения он приобрел эту добродетель. И не питал никаких иллюзий. Он почти никогда не надеялся, что люди, с которыми ему приходится иметь дело, удовлетворятся вполне разумным объяснением или без боя примут чей-то отказ. Тем не менее это утро далось ему тяжело. После бессонной ночи трещала голова, потели ладони. Солнечные лучи, хотя и пробивались сквозь толстый слой пыли на окнах, слепили воспаленные глаза. На Маллигане был поношенный костюм, морщинистое лицо имело землистый оттенок. Сейчас он хотел одного: улизнуть отсюда хотя бы на десять минут в бар по соседству.

Раньше он преспокойно мог по дороге забежать в бар и перехватить кружку пива. В старые времена профсоюз был невелик и секретарю отделения жилось вольготно. Не то что теперь. Правление размещалось в солидном здании в модной части города, сотрудники сидели за полированными столами с телефонами и селекторами, полы были застелены мягкими коврами. А Маллиган остался в покосившемся филиале профсоюза около порта, поближе к своим несговорчивым подопечным. Однако, зная Маллигана, руководство не оставляло его без присмотра. С него требовали отчеты. Ему часто звонили, рассчитывая, что он будет на месте. А если его все-таки не было, значит, его заместитель Тонман должен знать, куда, черт возьми, он подевался.

Маллиган надеялся, что Тонман прервет их разговор, но тот, войдя, почтительно шагнул к стене и принялся ждать, когда вдова кончит, на что Маллиган давно перестал надеяться.

- Я прошу только, чтобы с моим сыном поступили по справедливости, мистер Маллиган, - твердила вдова.

- Но все и делается по справедливости, - в десятый раз сказал Маллиган. - Разве ваш сын не в списке?

- Он уже полтора года в списке.

И опять все сначала.

Маллиган с убийственной вежливостью взглянул на Тонмана.

- У вас какое-то дело? - почти прокричал он.

Тонман, встряхнувшись, наконец-то сориентировался.

- Очень срочное.

- Вы слышали? - спросил Маллиган. - Придется вам нас извинить.

Вдова неохотно поднялась. Когда дверь за ней закрылась, Маллиган, дав ей отойти, накинулся на Тонмана.

- Позже не мог явиться, черт тебя дери!

- Подожди минутку, - взмолился Тонман. - Во-первых, мне слегка не по себе...

- А мне, думаешь, по себе? - бушевал Маллиган. - После забегаловки, в которую ты меня вчера затащил?

Насколько помнил Тонман, все было как раз наоборот, но он не стал возражать. Он привык, что на него валят вину за все. Вдобавок имелось дело поважнее.

- Я вижу, ты ничего не слышал, - сказал он. - Укладчики объявили забастовку.

Лицо Маллигана, и без того длинное, еще больше вытянулось.

- Только этого не хватало.

- Хватало или нет, - угрюмо ответил Тонман, - а никуда не денешься.

- Где они работают?

- Они не работают.

- Не цепляйся к словам! - заорал на него Маллиган. - Мне сегодня не до шуток.

- Извини, - сказал Тонман. В облике этого здоровенного мужчины было что-то неуловимо печальное, он всегда казался запыхавшимся.

- Где они бастуют - если тебя так больше устраивает.

- Около бухты.

- Господи! - простонал Маллиган и потянулся за мятой шляпой.

Они вышли на залитую солнцем улицу. Бухта находилась у дальнего конца причала. Общественный транспорт туда не ходил. Так что придется две мили топать пешком по узким вонючим улочкам, мимо больницы для тех жертв любви, которые по бедности не могли скрыть свою болезнь от окружающих, сквозь строй жалобно ворчавших кранов, мимо позвякивавших ковшей, загрузочных помостов и дымивших судов. Маллиган зашел в бар под названием "Отдых моряка" и за кружкой с целительной жидкостью разузнал все подробности и молча обдумал положение. За три месяца это была третья забастовка в его отделении. В эту самую минуту на столе Маллигана лежало резкое письмо из исполкома по поводу неофициальных перерывов в работе. Среди прочего в письме указывалось, что причина подобных перерывов часто кроется в неспособности соответствующего работника предпринять своевременные и необходимые меры для разрешения незначительных конфликтов. Маллиган знал, что на исполком давит общественность. Пресса развернула язвительную кампанию: прежде всего страдают, как выражались газеты, "рядовые граждане". Правительство грозилось прибегнуть к законодательным мерам, если профсоюзы расписываются в собственной беспомощности. Профсоюзные вожаки произносили благонамеренные речи, уверяли, что полны решимости приструнить рабочих, которые плюют на законы. Предприниматели несколько раз грозились объявить локаут. Однако никому не хотелось делать первый шаг. Предприниматели боялись, что в знак солидарности прокатится волна забастовок. Автономные профсоюзы не спешили с действиями, которые могут побудить рабочих выйти из профсоюза. Правительство при шатком большинстве в парламенте опасалось проводить закон, который оппозиция тут же объявит попыткой ущемить интересы рабочих.

- И за что на нас такая напасть? - вопрошал Маллиган.

- Это же докеры, - отвечал Тонман. - Ни бога, ни черта не боятся.

- С ними не могут управиться ни правительство, ни предприниматели, ни исполком. Где уж тут, черт подери, нам с тобой управиться?

- Ну ладно, я пойду, - сказал Тонман. Он выгреб из кармана мелочь, озабоченно пересчитал монеты. Потом вздохнул с облегчением. - Выпей еще одну, - предложил он.

- Нет, - отказался Маллиган. - Потопаю туда. А ты возвращайся и отбивайся от правления сколько сможешь. Если позвонят, скажи, что я ушел по делу, а по какому, точно не знаешь.