Сестры. Во всяком случае, теперь ей приходится терпеть только одну из них.

Они все тонули. Именно так это и воспринимал Купер, когда вместе с Эшером и Сесстри мчался вниз по костяной лестнице. Стены вновь сомкнулись над его головой волнами мрачного океана, и слабые лампы светили, подобно угасающим огням гибнущих в буре кораблей. Беглецы миновали гаремы «Оттока», за дверями которых вопили узники, – кто-то кричал от отчаяния, а кто-то, возможно, пытаясь сбежать следом за эср. Купер спускался вглубь мрачных этажей, где свет удивительной проводки, встроенной в стены, постепенно тускнел, а затем пропадал вовсе, – какая бы энергия ни питала небоскреб, она определенно проникала только на верхние этажи, и, спускаясь к нижнему уровню, троица словно бы погружалась в морские пучины.

Воздух стал обжигающе холодным и затхлым, но крики преследователей из «Оттока» не стихали. Завывания и улюлюканье раздались за спинами беглецов, едва Купер увел своих товарищей с крыши. Мертвые Парни быстро оправились от смятения, охватившего их после того, как они менее чем за пять минут потеряли одного за другим сразу двух вожаков, и вместе с сестрами из Погребальных Девок устремились вниз по лестнице, пытаясь догнать уходящую от них троицу. Холод же исходил от небесных владык, облепивших все здание плотной бурлящей массой; Купер ощущал, как их хвосты облизывают стены, – твари уже знали его вкус.

Теперь, когда силы эср не отводили боль, он стал куда лучше осознавать, какое несчастье случилось с его спиной. Он чувствовал себя так, будто его провернули через мясорубку, и, судя по выражению, возникшему на лицах Сесстри и Эшера, когда те увидели раны, выглядел не лучше. Его кровь капала на ступени, отмечая их след, а зуд превратился в море кипящей боли, разлившееся между лопатками и далее вниз по всей спине; шаги становились все медленнее.

Сесстри шла впереди, волоча за собой по гулким коридорам оглушенного Эшера и бросая странные взгляды на Купера, который из последних сил старался не отставать. Он полагал, что выглядит сейчас сущей развалиной – не только без одежды, но и почти без кожи, с обнажившимися мышцами спины. Очень скоро ему понадобится, чтобы кто-нибудь занялся его ранами, если, конечно, удастся унести целым хотя бы то, что еще оставалось от их шкур.

Этажи сменялись в калейдоскопе адреналина, боли и синих стен, а затем, неожиданно для самих себя, Купер, Сесстри и Эшер обнаружили выход; в одном из боков здания была прорезана дыра высотой в целых три этажа, выводившая на улицу, и троица наконец вывалилась на свежий воздух. Они продолжали бежать, и Сесстри с Эшером теперь посматривали на Купера с чем-то вроде благоговейного ужаса. Взгляд серого человека был просто ошалелым. Когда они перевалили через груду обломков, замедлившую их бегство, Купер упал на разбитое зеркало, порезав руки, и отшатнулся от собственного отражения – его покрытое полузапекшейся кровавой коркой лицо застыло в некоем подобии звериного оскала.

«Неудивительно, что они так странно на меня смотрят».

Граница, за которой кончались башни и начинались целые районы развалин, как ни странно, заставила «Отток» прекратить преследование – хор надрывающихся в крике голосов призывал троицу вернуться, а стая черных мертвых владык заложила круг над головами беглецов, но только для того, чтобы вернуться к своим пылающим башням. Когда Купер, Сесстри и Эшер, пошатываясь, вышли из вечной ночи, окутавшей небоскребы, в более или менее натуральную ночь, опустившуюся на Неоглашенград, их приветствовала огромная оранжевая луна. Нет, не луна – планета, величественный газовый гигант, напомнивший Куперу Юпитер. Если, конечно, представить, что у Юпитера могут быть облака из ванильного мороженного и крем-соды. Ураганы леденцовых раскрасок взбалтывали беспокойную атмосферу планеты, перемещая гигантские скопления цвета мандарина, вишни, красного апельсина, кофе, масла и шоколада; невероятный и огромный газовый гигант занимал добрую треть неба. Тени беглецов дрожали в его свете, озарявшем проулки, будто бы отбрасываемые неустойчивым пламенем костра.

Купер мог только надеяться, что теперь им ничего не угрожает; он слышал страх Сесстри, отражавший эту его надежду: «НикакихБольшеКриковПожалуйстаПожалуйста ПустьНеБудетБольшеКриков». Во всяком случае, ему показалось, что именно об этом она думала. Посмотрев на нее, Купер вдруг понял, что его спутницу озаряет не одна только гигантская планета, захватившая небосвод, – вокруг нее на уровне груди извивались куда более странные струи призрачного света. На его глазах они вдруг поднялись и сплели во лбу Сесстри сверкающую бронзовую печать, изображающую расправленный свиток и длинное перо. Что все это могло означать?

Когда «Отток» отстал, Эшер казался сбитым с толку. Он продолжал всматриваться в небо, что-то бормоча себе под нос и покачивая головой.

И Сесстри, и Купер понимали, что его поведение как-то связано с тем существом, что сбежало, воспользовавшись дракой на крыше, но у каждого был свой повод не нарушать молчания. Сесстри ничего не говорила, поскольку ощущала бурлящую ярость, готовую выплеснуться из Эшера, а еще ее сейчас куда больше заботило, как бы им всем добраться до безопасного места. Она надеялась, что к тому времени серый великан успеет прийти в себя, а тогда уже можно будет предаться досужим рассуждениям о том, что с ними произошло, почему ее друг так беснуется и что это за огненный шар они видели с крыши. У Купера же появилось время задуматься, и он опасался, что погубил сияющее создание, что ее взрыв и побег были всего лишь реакцией эср на отраженную пытку, которую та перенесла по его вине. По правде сказать, ему совсем не хотелось добавлять пункт «Прикиньте, я видел сверхсущество вымершего вида, перед тем как оно взорвалось» в свой список неисправимых ошибок и дурацких поступков.

Троица остановилась у развилки, разглядывая пустые окна домов. Каждый беглец был изранен, устал и не понимал, что делать дальше.

– Прикройся, – вздохнула Сесстри, доставая из рюкзака шелковый халатик и протягивая его Куперу. – Я уже налюбовалась.

Тот обернул желтый шелк вокруг бедер, стараясь не тревожить израненный зад, и завязал рукава. Во всяком случае, этот импровизированный саронг прикрыл самую ценную часть.

– Кому-то хочется, чтобы мы пошли налево, – заметил Купер, указывая на что-то.

На стене заброшенного кирпичного строения, когда-то служившего складом, а когда-то и жильем, на фасаде поблескивала полоска еще свежей красной краски. Стилизованная лента длиной в тридцать футов.

Сесстри мрачно посмотрела туда и побагровела так, что, казалось, ее сейчас хватит удар.

– Так теперь она, значит, решила вмешаться? Не тогда, когда за нами гонялись головорезы, психопаты и летучие дохлые паразиты, а только теперь?

Сесстри пнула камушек, и тот полетел в сторону огромной красной ленты, но легче от этого не стало, а потому женщина запрокинула голову и обратила к нависшей над ними планете бессловесный крик. Сесстри выла. И когда наблюдавший за ней Эшер даже не улыбнулся, Купер всерьез обеспокоился состоянием серого человека.

– Замечательно! Просто великолепно! – Сесстри устремилась в том направлении, которое указывала им протянувшаяся вдоль всего здания лента. – Она дергает за поводок – и мы послушно трусим следом.

Купер последовал за ней, не произнося ни слова.

Они прошли несколько заваленных обломками перекрестков, оставляя за спиной пылающие башни и сияющую сферу, поднимавшуюся в небо, и благодаря установившемуся молчанию Купер в некотором роде смог прийти в себя. Все случившееся с того момента, как он проснулся в Ля Джокондетт, казалось теперь просто скверным сном. Леди, умопомрачительное путешествие с Марвином, горечь предательства, эср, лич, труп Марвина, скатывающийся в бездну, – чем еще все это могло быть, как не обрывочными воспоминаниями о дурацком сне? И только одно указывало, что все это произошло взаправду: он был гол, а его спина представляла собой кровавое месиво.