– Нет, старик. Маркиза самого богатого из уцелевших округов этого города прислала меня в этот сортир выслушивать бесполезные байки о никому не нужных монетах. И скажу прямо, я бы как-нибудь обошелся без этого. Но монета нужна твоему эрзац-губернатору. И тебе следовало бы подумать о том, что случится, если ты вызовешь ее неудовольствие…

– Фи! Да я куда больше внимания уделю любой сексуально озабоченной лахудре с эльфийскими ушами, если та вдруг решит, что ее проблемы важнее дела всей моей жизни. – Лапин рылся в одном из многочисленных ящичков, лениво перебирая подписанные и расположенные в сомнительном порядке картонные карточки, пока наконец не извлек на свет и гордо не продемонстрировал коричневый квадратик. – И еще, на Высотах Амелии никто не склоняет колен перед Лалловё Тьюи. Вот. Тысяча восемьсот девятый год, когеновская шестерка. Готов расстаться с ней в обмен на содержимое твоего кошелька.

Тэм швырнул кошель в дряхлого старика, стремясь как можно скорее покинуть душную лавку. Невзирая на возраст, Лапин весьма ловко поймал мешочек и ответным жестом метнул в посетителя картонный конверт.

– Могу я поинтересоваться, мисс Тэм, что пробудило внезапный интерес у столь благородной особы, как маркиза, к такому презренному увлечению, как нумизматика?

– Конечно же можете, сэр Лапин, – печально усмехнулся Тэм. – Вот только ответом будет разве что этот кошелек с мелочью; во всяком случае, именно его я получил сам, когда задал ей тот же вопрос. А у такой госпожи, как моя, было бы не слишком мудрым поступком переспрашивать.

– Кстати, – Лапин прищелкнул пальцами, – я же чуть было не отпустил тебя без связующего заклятия. Вообще, я предпочитаю производить эту операцию лично, но так я хотя бы не буду слышать угроз Тьюи и ее остроухих приспешников.

Старик извлек из ящика стола листок бумаги, а затем достал из кармана кителя ручку с зеленым пером.

– Это куда сложнее, чем им кажется, – заметил он, начиная что-то писать. – Поэтому-то я и оказался единственным, кто в наши дни оказывает подобные услуги. Эх, а ведь когда-то нас таких на Лысой горе было полно, но все мои коллеги с тех пор уплясали прочь, а я оказался здесь, ведь мое жилище захватили сумасшедшие головорезы. Вам понадобится капелька крови того, кого вы намереваетесь связать. Полагаю, для такой госпожи, как ваша, это не составит особого труда?

Лапин улыбнулся своей шутке и протянул Тэму листок, обращаясь с бумажкой намного бережнее, нежели с монетой.

– Разумеется, не составит. Я без ума от этой лисы. Впрочем, я даже рад, что вместо себя она прислала такую симпатичную феечку. – (При этих словах Тэм изумленно приподнял бровь.) – О, не сочтите за оскорбление, мисс Тэм. Но согласитесь, что, в конце концов, это лис трахает лисицу, а не наоборот?

– А это мы еще поглядим, господин Нумизмат. – По острому личику Тэма медленно расплылась улыбка. – Пока же, смею надеяться, вам хватит здравомыслия – будьте вы прокляты вместе с вашими каламбурами – держать рот на замке и продолжать пялиться в свою лупу туда, куда вам следует это делать. Хорошего дня.

Когда Тэм принялся протискиваться со своими разноцветными пакетами на узкую лестницу, Лапин согнулся в полупоклоне.

– Доброй охоты, маленькая гончая! – крикнул старик, едва Тэм оказался на верхней площадке.

– И тебе того же, старый козел! – отозвался посланник маркизы, а затем вышел на солнечный свет, растворяясь в уличной суете и унося с собой монету и чью-то жизнь.

На сей раз привидевшаяся ему белуха была покрыта морскими татуировками и носила залихватски заломленную матросскую бескозырку, странно смотревшуюся на ее голове. Животное лениво покачивалось в волнах серпантинного океана. На мгновение Куперу показалось, будто он вновь очутился в объятиях Клеопатры, но нет – каким-то образом он понимал, что что-то пошло не так, и произошло это в скором времени после того, как он вплотную познакомился с мультиверсумом.

– Насколько в скором? – спросил он вслух.

– В очень, очень скором, – услужливо подсказала белуха.

«Быть может, это просто совпадение?»

– Вовсе нет!

Похоже, белуха умела читать мысли.

– Ты не Марвин, – попытался Купер нанести ответный удар этому подводному психоаналитику-медиуму, купающемуся в волнах… гофрированной бумаги.

– Конечно же нет, дурачок.

Белуха взмахнула коротеньким ластом в жесте, какой был способен привидеться разве что обкурившемуся Диснею, и подняла бескозырку, словно юная танцовщица из водевиля, а затем раздалось громкое «Та-да!», когда из ниоткуда материализовался старый пианист, в следующую секунду уже вновь сгинувший вместе со своим инструментом.

– Но у тебя его татуировки.

– У каждого свои недостатки.

Если представить себе, что морское млекопитающее способно подло усмехнуться, то именно это выражение проступило на морде белухи.

– Но ты и не Клеопатра. – Купер сражался с серпантинным течением.

– Клеопатра! – закатила белуха черные глазки. – Эта жируха свое отквакала.

– Тогда кто ты? Мой тотемный зверь?

– Купер, это же сразу два таких различных вопроса.

– Ладно, тогда кто ты? Какое-то животное-гид?

Купер сдавил в кулаке губчатый мячик для снятия стресса, возникший в его ладони на счет три, затем увидел крокус из сада своей мамы в феврале, а потом все лишнее опять исчезло.

– А зачем тебе это знать?

– Понимаешь, последний раз, когда я тебя встречал, – точнее, это была вообще первая наша встреча – ты носила очки и разговаривала со мной в точности как психотерапевт. – Внезапно он вспомнил недавние события во всех подробностях: Марвина, Гестора и прекрасное создание, о котором не раз слышал в последние дни. – А теперь у тебя кожа того парня, который меня, как я понимаю, только что предал. И еще вся эта суета вокруг моего шаманического дара. Как-то все сильно совпало по времени.

– Вот тут ты прав, как никогда. Все действительно совпало как надо. – Белуха вдруг схватилась ластами за неведомо откуда взявшийся корабельный канат и повисла на нем всем весом.

– Но я не могу быть шаманом. Я – иудей.

– Мазл тов! – Над головой белухи прогудел свисток для празднования Пурима, и она отпустила канат.

– Не ехидничай. Сейчас я как хрупкий цветок.

– Давай это обсудим. Почему у тебя столько образов, связанных с цветами? Взять хотя бы тот крокус…

– Он из сада моей мамы. – Купер заложил руки за голову и откинулся на возникшую под ним кушетку фисташкового цвета. Кем он был? Гомосексуальным невротиком из Нью-Йорка, города, где на него не набрасывались из мультиверсума всякие китообразные. – Багряные цветы… мой любимый сорт. Они распускаются за несколько недель до всех прочих ранних растений, таких, как желтые нарциссы или церцисы. И вот посреди мартовских, а то еще и февральских холодов ты выходишь и видишь эти зеленые стебли, на которых уже раскрываются подобные карликовым тюльпанам цветы.

– И что, как ты думаешь, это…

– Моя мать, идиотка! Дом, безопасность, природа, уют и все прочее знакомое мне дерьмо, которого я полностью лишился или был лишен – если уж так хочется провести комплексный анализ. А если ты сторонница фрейдизма – хотя читали ли в вашем дремучем захолустье Фрейда? – то можешь добавить сюда еще и «насилие», ведь багряный цвет служит его олицетворением, хотя как по мне, так это уже явный перебор. Не требуется морская зверюга со свистком и дипломом психолога, чтобы понять, что в последние дни насилие стало постоянным спутником моей жизни, так ведь? И как бы то ни было – да, я скучаю по мамочке. Есть у тебя таблетка от этого?

Белуха пробормотала что-то себе под нос, обнажив крошечные белые зубки.

– Надо бы нам поработать над твоим воображаемым собственным образом, Купер. Понимаешь, ты ведь можешь быть чем-то большим, чем просто замерзшая камелия. Все просто, нужно только решиться.

Купер рассмеялся, что было довольно забавным, учитывая, что он находился под водой. Спирали пузырьков вырвались из его рта, обвивая его запястья и почему-то заставляя почувствовать себя кем-то вроде жертвенного быка.