Эшер помедлил, прежде чем ответить:

– Разумеется, случаются и исключения из правил. Это люди отважные, амбициозные или, – серый человек ткнул пальцем в самого Купера, – несчастные тупицы. – Тут Эшер предпочел сменить направление разговора. – Бывают и другие виды исключений. К примеру, кровавые шлюхи или большинство членов городского парламента привязаны контрактом к этому миру, городу и своим телам-тюрьмам.

Купер испытывал страх и облегчение в одно и то же время. Облегчение – от того, что сельские байки про Бога и рай, которые ему рассказывали в детстве, оказались столь же далекими от правды, как истории про космических ниндзя из японской манги. И страх, поскольку ничто из опыта прежней жизни не могло подготовить его к этому дню. Даже его острый язык был сейчас бесполезен.

– Но насчет жизни… Сесстри же сказала, что она не вечна? Этот город, Неоглашенград, – ведь сюда люди приходят действительно умирать, по-настоящему?

– Верно. – Эшер старался говорить как можно мягче. – Люди живут ровно столько, сколько должны, хотят они того или нет. Ближе к концу они отправляются в… нечто вроде паломничества. Существует много путей покончить с собой, если тебе этого в самом деле хочется, но только Подлинная Смерть дарует полное забвение. Не так уж много мест разбросано по разным мирам, где Подлинная Смерть способна прийти к тому, кто в ней нуждается, и ее благословение заполучить весьма непросто. – Он помолчал и добавил: – Впрочем, в последнее время таких мест становится больше.

– Не понимаю… – Купер хотел задать вопрос, но слова застряли в его пересохшем горле.

Это было уже слишком; он не помнил своей смерти и не мог представить себе то… то, что не мог представить. Страхи других людей, нашептывавшие в его голове, теперь заглушил его собственный.

– Подлинная Смерть даруется лишь немногим достойным. Мало просто покончить с собой, прежде ты должен заслужить забвение. И наш город – одно из мест, где открываются врата, ведущие к Подлинной Смерти. Старейшее даже, если верить правительственной пропаганде, и совершенно определенно пользующееся самой дурной славой. Жемчужина в короне абсолютного уничтожения.

– Ого! – пробормотал Купер, прислушиваясь к своим страхам.

После этого разговора они какое-то время шли молча, и вскоре Купер понял, что сколь бы ни казались запутанными улицы Неподобия, но в их переплетении существовала определенная логика. Это позволило ему отвлечься от своих мыслей и переключиться на попытку хоть чуточку больше узнать о городе. Судя по всему, каждая улица имела собственное, особое назначение: сейчас они с Эшером торопливо шагали по дороге, вдоль которой тянулись ряды лавок, торгующих исключительно женской обувью. Здесь были выставлены ботинки всех мастей и качества, сапожки на острых, как стилет, каблуках, отороченные мехом мокасины, проржавевшие железные башмаки и туфли самых фантастических форм. На соседней улочке располагался птичий рынок, где пернатые создания всех мыслимых разновидностей либо сидели в узорных клетках, либо были прикованы цепочками к металлическим насестам. Воздух просто дрожал от трелей, чириканья и от криков торговцев – почерневших от загара мордоворотов, облаченных в тяжелые кожаные плащи и державших наиболее ценный товар на защищенных перчатками запястьях.

– Как ты вообще ориентируешься в этом термитнике? – нарушил молчание Купер, когда они очередной раз повернули.

За последние минуты они столь часто меняли направление движения, что Купер абсолютно уверился: они должны были уже как минимум дюжину раз вернуться туда, откуда пришли, но все-таки он не видел повторяющихся перекрестков или знакомых зданий.

– По запаху, – ответил Эшер и сунул руку в карман. – Спасибо, что напомнил. Возьми-ка это. – Он отсыпал в ладонь Купера восьмигранных монет разного размера. – Пригодится потом.

Обреченность, прозвучавшая при этом в голосе Эшера, заставила его спутника встревожиться.

– Деньги. Спасибо.

– Большие – грязные сребреники, а те, что поменьше, – мелочовка. На один грязный можно недорого перекусить. За мелочовку рикша согласится доставить тебя практически куда угодно. И не предлагай больше пяти грязных за комнату, а то ограбят – не успеешь оглянуться.

– Спасибо, Эшер, – произнес Купер, смущенный такой щедростью. – Но, полагаю, я пока предпочту держаться поближе к тебе.

Он пересыпал монеты в пустой карман; укладываясь спать тогда, еще дома, он положил в карман с другой стороны гигиеническую помаду, но сейчас обнаружил, что где-то умудрился ее потерять. Просто, мать его, здорово! Губы его настолько пересохли, что ему отчаянно хотелось прибегнуть к ее помощи.

Из лавки впереди, пошатываясь, вывалился нечленораздельно завывающий мужчина: темно-желтая кожа, глаза навыкате. Лицо под копной спутанных волос искажала дикая, уродливая гримаса, а одежда казалась слишком новой, чтобы быть настолько грязной. Следом за умалишенным выскочила женщина, одетая в кюлоты и потрепанную футболку, с криком:

– Проваливай, чокнутый паломник, твое Умирающее безумие плохо сказывается на торговле! – Подгоняя, она отвесила ему пинок. – Колокола! И на кой черт тебе вообще сдалась фата?!

Сумасшедший метнулся сначала в одну сторону, затем в другую, двигаясь удивительной раскачивающейся, дерганой походкой. Увидев Эшера, он испуганно отшатнулся, и взгляд его стремительно скользнул в сторону, остановившись на Купере. В глазах умалишенного вспыхнула внезапная ненависть. Он бросился вперед, протягивая руки к горлу Купера.

Но Эшер оказался немного проворнее. Он перенес весь вес на одну ногу, а вторую вскинул подобно шлагбауму между незнакомцем и Купером. В следующее мгновение длинная серая ладонь сжалась на горле сумасшедшего, одновременно удушая того и сбивая с ног. Все произошло так быстро, что Куперу показалось, будто Эшер просто превратился в облако дыма, гонимое ветром со скоростью, неподвластной человеку. Нападавший остановился на полушаге, когда его шея издала неприятный хруст. Ладонь Эшера обхватывала ее почти полностью, и псих, задыхаясь, принялся судорожно взмахивать руками, но длинная лапища Эшера удерживала его на безопасном расстоянии.

Безумец словно стремился прожечь Купера взглядом и неистовствовал, пытаясь кричать, хотя его трахея и была уже почти перебита.

– Ты обладаешь! – хрипел незнакомец. – Да, да, тебя не должно быть здесь. Тьма… Ты зришь во тьму и слышишь страхи! То тьма глубин, никогда не видывавших света. Мы умираем, мы живем! Ликуем, угасаем!

Эшер – все так же держа его за горло – отшвырнул сумасшедшего на другую сторону улицы, прямо на стоящие рядком мусорные баки.

– Отвянь, паломник, или мне придется порезать тебя на куски.

Незнакомец, постанывая, распростерся в луже помоев.

– СестренкаГдеЖеТы? – услышал Купер его голос так явственно, словно тот нашептывал прямо в ухо. – ЯБольшеНеСлышуТебяИМнеБольноСестра! – Страх завывал подобно сирене. – АстернаксСестренкаТакБольноЖитьБезТебяЯТакОдинок.

– Я потерял сестру, – пробормотал чужак, словно обращаясь к своей подушке из мусорного бака.

Вспомнив предостережения Эшера, Купер решил придержать язык.

– Я не потерял сестру! – вдруг снова пришел в бешенство незнакомец. – Ее похитили! Или она… она Умерла. Или я? Я не Умер, не могу Умереть. Ничего не выходит, кроме новых ударов сердца в моей истерзанной груди. Куда же подевалась моя сестра? Астернакс? Астернакс, где ты? – Безумец хохотал, оглядываясь по сторонам невидящим взором, словно проигрывал в прятки. – Зачем ты украл мою сестру? Зачем?

– Купер-ОмфалЯПроклинаюТебяПроклинаю!

Купера словно пыльным мешком огрели. «Он знает, как меня зовут?»

– Я… я… я ничего не делал твоей сестре, – пробормотал он.

– Лжец! – закричал сумасшедший подобно хищной птице. Вдоль всей улицы задрожали окна, когда по ней будто бы прокатилась волна боли. Течение толпы остановилось; не было никого, кто не почувствовал бы это.