Я подняла глаза к закатному небу, непроизвольно смяв лист со схемой. Всего по миру таких «закладок» знаний было штук двадцать, но часть поглотили морские глубины и землетрясения, часть затерялась в тайге да среди болот или заметена вечными песками пустынь так, что не подобраться. В относительно доступных местах – лишь пять капищ, и за каждым мы наблюдали очень пристально. И не один поход пресекали на корню. И лишь раз не справились… почти не справились.

Ехидна была уничтожена в гробнице сферы смерти и получила в честь неё своё прозвище. Почти уничтожена. Искалеченная схваткой и едва живая, она спряталась, пережила несколько крупных облав и забрала, защищаясь и используя знания из гробницы, множество жизней, чтобы однажды объявиться и в ритуале прицепиться ко мне. А прихвостни старой ведьмы унесли камни-защитники. Чтобы понять, когда возвращаться – когда точно начнётся выплеск, и быстрее пройти прежний путь. И мы всегда знали, что они вернутся – именно сюда, именно в это время. Именно они. Дожившие, презревшие законы природы. И научившиеся прятаться так, что не только меня обманули, но и нечисть.

Сколько Медуза пробыла в городе? У меня есть её кровь, но бес не учуял. И Циклоп упрямо не находится, хотя я чую, кожей ощущаю, что он здесь. Палача выбранная жертва не обманет. До конца – не обманет и не спрячется. Всё равно найду – из-под земли достану. Из-под земли… Я старательно обходила эту возможность стороной, однако…

Я нахмурилась, припоминая планы города. Катакомб здесь нет, если не считать подвалы бывшего научного института, они же – старые лаборатории… И не потому ли Циклоп крутился у больницы? Да, земля глушит большинство сигналов жизни. И силу ритуалов. И… тьма, как же я не люблю лазить по заброшенным местам… Я уже не в том возрасте, чтобы ищейкой носиться по грязным подвалам, высунув язык, и как же мне не хватает группы помощников…

Встав, я оправила плащ и неспешно побрела в сторону больницы. Пока мы выслеживали родственников Ехидны и ее помощников, у меня под рукой была прекрасная группа. Мелочь первой-третьей ступени – чтобы выслеживать, вынюхивать и собирать сплетни. Ребята постарше – четвертая-шестая ступени силы – проверяли, подтверждали, находили, следили за жертвой. И я, вишенка на торте.

Моя седьмая ступень, конечно, невесть что, ещё выше – Совет, они же – главы отделов, да сам глава наблюдателей… Но я – единственный работающий и опытный палач, и по полномочиям равна ему. Почти. А теперь… Наша с начальником авантюра карается смертной казнью, поэтому… Никакой доверительной помощи. И о деле знаем только мы вдвоём, даже моя семья не в курсе. Почти. Да, последние пять лет я живу в режиме «почти», хожу по лезвию ножа, играю с огнём…

По улицам лениво расползались весенние сумерки. Удлинялись тени на аллеях, гасло закатное зарево, возвращался прохладный ветер. Я уверенно шла в сторону больницы, хладнокровно планируя охоту. Ведьм пытать… не могу. Не всегда получается. Маги – совсем другое дело, особенно спятившие. Ведьмы – сёстры по силе, и пусть я выросла среди магов-наблюдателей, в мужской среде, наставница приучила к тому, что ведьмы своих не бросают. И пусть я для них изгой – наблюдатель, предатель, как заметила «скорпиошка». Простые истины, понятые и принятые, сидят внутри занозой и шагу не дают ступить без напоминаний о совести и ведьмовской чести.

Больничные корпуса терялись в старых тополях и берёзах, над кованой оградой склонялись душистые ветви цветущей черёмухи. Я глянула на приоткрытую калитку и пошла в обход вдоль ограды, ко второй калитке. Не хочу, чтобы сегодня меня здесь видели. И Стёпа, слава богу, спит. Завтра ему с шести утра на суточное дежурство, и крепкий сон очень кстати. Для нас обоих. И очень кстати бы поесть, и где-то в сумке валялось яблоко…

Со случайными встречами обошлось, и лишь раз я остановилась, прислушиваясь к голосам. Медсестры курили и сплетничали у бывшего геронтологического корпуса, а по соседству, у корпуса гинекологии, хихикали и целовались интерны. Не увидят. Мне – дальше, к сообщающимся корпусам онкологии и вирусологии. Стёпка как-то рассказывал, что там не то лекарство от рака изобретали, не то химическое оружие под видом лекарства. И под корпусами в целости и сохранности, если не считать вывезенных архивов и аппаратуры, пылилось два подземных этажа. Строили в те времена на совесть. К сожалению. Сейчас – к сожалению.

Замка на неприметной ржавой двери не было. Первый знак… опять предвестник. А вторым знаком стало сердце. Едва я спустилась на десять ступеней вниз, как ощутила жизнь – мощную, человеческую. Сильное сердце билось учащённо, торопливо. А я вовремя… Но за годы работы я привыкла приходить вовремя, научилась инстинктивно ловить верные для появления моменты. И редко опаздывала.

Узкие и пыльные тёмные коридоры, закрытые двери, слабо мигающая «аварийка» и никакой живности – ни пауков, ни крыс. И слабый-слабый запах заброшенности. И лекарств. И – крови. Я остановилась, невольно ёжась. Кровь была повсюду. Казалось, она стекает по стенам, собирается лужицами на полу, пульсирует живой силой. Ибо кровь отдавал «хозяин» живого сердца. И мне хватило пары секунд, чтобы разгадать замысел. Ах, стервец…

Подобрав юбку и на ходу сбросив туфли, я побежала туда, где сильнее чувствовалась пульсация. Далеко он не ушёл – метров двести прямо, к обшарпанным дверям бывшей, кажется, операционной… Я распахнула створки и огляделась. Большое и пустое помещение, мигающая «аварийка» и следующие двери. Из щели по полу стелился ярко-синий свет, по стенам прыгали мрачные тени. И я лишний раз убедилась в верности догадки. Они делают всё возможное и невозможное, чтобы усложнить жизнь ведьмам, которые прибудут к выплеску… и мне.

Я невольно замерла у дверей, успокаиваясь. Синий свет от ритуала я помнила очень хорошо – до ужаса хорошо. И сейчас этот ужас всплывал давним воспоминанием и путал мысли, атаковал паникой… и старой болью. Тридцать лет прошло, а я помню каждую мелочь – и собственное бессилие, и оскал на лице Ехидны, и её смех, и синий свет на горячих ладонях… И не к месту вспыхнули болью ожоги на руках.

«Однажды, – пообещала она, – когда сила выплеснется наружу, я обрету новое тело. Твоё тело».

Зажмурившись, я с трудом поборола страх и взяла себя в руки. В руки дрожащие, но уже не бессильные. В тринадцать лет я могла только царапаться, кусаться и рычать загнанным зверем, а сейчас… Сейчас мне подвластно многое. А главное из этого «многого» – боль. Это лучшая защита и лучшее нападение. Боль и двухсотлетних колдунов гнёт и ломает, как простых смертных – природные законы устройства организмов одинаковы для всех. Просто для двухсотлетних боли надо чуть больше.

Циклоп, конечно, почуял меня, и сияние стало глуше. Он быстро перекрывал заклятье, но ни потушить костёр, ни разжечь его как следует не успевал. Я резко толкнула двери, уже зная, что увижу. Пламя цвета индиго, тлеющие кости, черепа с горящими синим пустыми глазницами, рассыпанный прах и ручьи крови на полу, по прочерченному символу. Костёр для погибших душ. Маяк. Он созывал всех, кого мы когда-то убрали. Чтобы, напившись силы выплеска, ведьмы и колдуны на одну ночь обрели материальные тела и прежнюю мощь.

Обойдётся.

Циклоп, прижав к груди порезанную руку, оскалился.

– Добрый вечер, Юрий Семёнович, – поздоровалась я привычно и ударила сгустком чёрного пламени.

Он попятился к стене, уклоняясь. Невзрачный, сутулый, лысый, увешанный амулетами. Но я и не такое ломала, пробиваясь к вожделенному сердцу. Я сжала кулаки. Скрежет, хруст… вспышка. Я выругалась, отшатнувшись к стене. Там, где только что стоял Циклоп, дымилось тёмное пятно. Удрал, сволочь… Менталист, а прыгать с места на место стараниями Ехидны научился, хотя у всех магов и ведьм есть только один профиль – и одна сфера силы. Но Ехидна освоила вторую сферу и шайку свою подучила, дрянь…

Я тряхнула головой, унимая злость, и посмотрела на пол, на ручьи крови. Ладно… Как бы далеко ты ни ускакал, Циклоп, ты возьмешь с собой меня – своей тенью. Оставлять палачу столько полезного материала очень недальновидно. И – как же я не люблю свою работу…