На улице прохладно, но что до холода бессмертным существам? Аллата идёт перед вампиром, лицом к нему и, активно жестикулируя, что-то объясняет. Эта очень напоминает времена, когда они в последний раз навещали Грецию — 1701. Старик тогда решил найти новое место для своего гнезда, поскольку считал, что в Греции им поживиться нечем. Аллате было всё равно, она считала переезды очень интересным опытом. Но уехать они так и не смогла — на одной из яхт Бенни встретил греческую аристократку, Андреа Кормос, и ушел из гнезда. Они осели в Луизиане, а гнездо ненадолго перебралось в Болгарию, и Аллата всё ещё оставалась с ними. Она покинула гнездо после того, как Лафит был убит, и направилась в Швейцарию. Эта была любимая страна вампирши.

— Значит Швейцария, — Бенни усмехнулся. — Чего-нибудь нового не хочешь?

— Я была уже почти везде, — Милиссон улыбнулась и пожала плечами. Она поравнялась с вампиром и ловко взяла его под локоть. – Испания, Италия, Англия, Россия — 50 лет, это довольно большой срок.

— И что, нигде не задержалась дольше трёх месяцев? — поинтересовался вампир, ласково поглаживая ладонь девушки. Вряд ли он сам заметил своё действие, но Аллате на секунду показалось, что она может покраснеть.

— Да, как-то не задалось, — Аллата равнодушно пожала плечами, явно не жалея об этом. — Я задержалась только в Италии, потому что были кое-какие…обстоятельства.

Ветер усилился. Бенни напрягся.

— Какие же обстоятельства? — не смог сдержать любопытства Лафит, отмечая то, как резко сменилось выражение лица подруги. Оно приобрело отрешённо-холодное выражение, губы сжались в тонкую полоску, а брови сдвинулись на переносицу. Ей явно не хотелось что-то вспоминать, но вампиру хотелось узнать.

— Может всё-таки поделишься? — Бенни остановился, по-прежнему не выпуская её руку, заставляя смотреть на него. Аллата колебалась: как ей рассказать правду так, чтобы Сорренто не тронул её сына. Но если она сейчас не скажет, потеряет доверия того, кем дорожит больше всего. До ужаса неудобная ситуация, но вампирша не может отвести взгляд, поэтому начинает говорить тихо и неуверенно:

— Я жила в Швейцарии уже четвёртую неделю, что самый рекордный срок за эти года. А когда я вернулась домой в последний раз, то увидела на пороге корзинку с ребёнком, — на грустном лице Аллаты расползалось какое-то жалкое подобие улыбки. Если бы она могла плакать — уже бы плакала. — Я следовала законам, усыновила мальчика, дала ему имя Джеймс. Но сейчас я теряю сына.

Аллата осела на близлежащую корягу и подняла на вампира взгляд карих глаз. И без того тёмно-карие, в ночи они выглядели как две бездомных ямы. В них утонуть можно без всякого сожаления. И вампиру казалось, что он, после годов Чистилища, он вновь попал в эти ямы. А Аллате было очень больно. И даже страшно. Вероятно, в мире существуют закон, что горести и радости должно быть поровну. И в жизни Аллаты Милиссон этот закон был выделен более чем чётко: родилась в богатой семье — белая полоса, украли вампиры — чёрная, привязалась к Бенни — белая и так очень и очень много раз. Только вот, когда Лафит влюбился в эту гречанку, Андреа и был убит, и жизнь насквозь пропиталась чёрным цветом. Боль от потери была безумная. Именно так: Аллата словно обезумела, ничего не соображала, не понимала, что происходит. Разум пытался оградиться от боли, Милиссон снова и снова засасывало во тьму, которая на секунды или даже на целые минуты отрезала её от страданий, зато не давала воспринимать реальность. Реальность, где не было его — Бенджамина Лафита. И тогда Аллата впервые поняла, что такое вампирская привязанность. Вампирская любовь. К сожалению, разделить её тогда не было не с кем, а теперь уже сложно.

Аллата поднимается и смотрит в глаза Бенни. Она всё-таки закончит рассказ, чтобы потом он знал, почему она его предала:

— Прошло около пяти лет, это было самое счастливое время в моей жизни. Сын даже принял меня такой, — Аллата раскинула руки. — Но когда мы переехали сюда, Джеймс заболел. Болезнь можно вылечить, но если запустить, то мой мальчик умрёт. Я была очень разбита в первые месяцы, а потом… потом появился ты, и я решила, что твоё появление — начало белой полосы. Теперь я буду сражаться со всем с удвоенной силой.

Бенни, проявляя необычайную нежность, провел рукой по гладкой щеке вампирши. Аллата подняла на него большие глаза, в которых вперемешку с удивлением плескалась такая безграничная любовь и преданность, что у вампира защемило сердце. Это можно было сравнить с теми чувствами, которые люди обычно испытывают на солнце посреди холодной зимы. Сердца Бенни тоже коснулось солнце, которое сейчас стояло перед ним. Бенни прикоснулся к её лицу обеими ладонями и наклонился — очень медленно, словно давая возможность отстраниться, подумать о том, что может случиться. Нужно ли ей это? Ему — да, Бенни был уверен в этом процентов на пятьдесят. Но Аллата лишь порывисто выдохнула и привстала на носочки. Сначала он поцеловал вампиршу мягко, едва ощутимо, а потом вдруг сильнее, более пылко. Аллата попыталась держать себя в руках, но под таким натиском чувств и ощущений было трудно о чём-либо помнить, трудно придерживаться связных мыслей. С Аллатой всё было несколько иначе, чем когда-то с Андреа. С человеком вампиру нужно быть более аккуратным, а вот с подругой более пылко, страстно, без страха сделать больно неаккуратным движением.

Руки Аллаты сжимают воротник чёрного плаща до такой степени, что вампирша чувствует собственные ногти. Бенни обвивает талию Аллаты, прижимая её к себе теснее, практически вжимая в себя. Хотя кислород был не нужен, дыхание участилось, стало быстрым. Мелькнула мысль, что Аллата должна заниматься вовсе не этим, но желание было сильнее, тем более, она не видела его целых пятьдесят лет. Эта мысль породила другую — что, если сейчас он исчезнет и Аллата вновь останется без Бенни? И вампирша сильнее вцепилась в воротник, на что Бенни смог рассмеяться сквозь поцелуй. Как будто они душу друг из друга пытаются высосать.

— Кх.

Сорренто. Его такое насмешливое кашлянье Аллата узнала бы теперь везде. Его низкий голос, шутливый и раздражённый одновременно, от которого хотелось рвать. Аллата отстранилась, но по-прежнему не выпустила ткань из рук, чувствуя, как обнимающий её вампир напрягается. Видно, тоже узнал бывшего собрата.

— Кажется, мы не вовремя.

А это уже Квентин. Чуткий нюх и слух уловили ещё пару вампиров, около четырех. Движения Бенни были не очень резкими, он мягко завёл Аллату за спину. Сорренто посмотрел на Аллату с насмешкой, Квентин — с презрением. Вампирша встретила их взгляды с гордо поднятой головой, но не попыталась выйти из-за спины Бенни.

— Квентин! Сорренто! — вампиры обратили своё внимание на окликнувшего их Лафита. — Не думал, что встречу вас так скоро.

— Мы обосновались неподалёку, — усмехнулся Сорренто. — Ну и как не могли не навестить старых друзей? Особенно тебя, Лотти. Мы же так соскучились! — заявил вампир, в словах которого невероятным образом слышалась похоть. Бенни угрожающе зарычал, и два других вампира, до этого рассредоточиваясь, чтобы при необходимости броситься на несговорчивого «собрата» с разных сторон, остановились. Молодняк, не иначе. Бенни был несколько крупнее, чем Сорренто и Квентин, но численный перевес был на стороне вампиров Старика. Аллату, конечно же, никто всерьёз не воспринимал.

— Давайте не при дамах, — всё же вставила свое слово вампирша, выглядывая из-за плеча Бенни и широко улыбаясь. Она видимо не надеялась на политический выход из ситуации, но «включить» маленькую наивную дурочку она могла. Это обезоруживало. — Мы же существа цивилизированные, можем и без драк.

Если бы Бенни не чувствовал, с какой силой она впивается в многострадальный ворот, он бы мог сказать, что Аллата совсем не боялась.

— Справедливо, — подал голос Квентин. — Так что попрошу даму удалиться.

Лат растерялась. Она думала, что её, наоборот, заставят сражаться, а бывший собрат так прозрачно намекнул, что ей надо валить отсюда. Аллата оглянулась на Бенни, словно спрашивая разрешения остаться и помочь ему. Но вампир не сводил взгляда с вампиров, стоящих перед ним. В его глазах горело желание отомстить, азарт, и Аллата сдавленно застонала. Теперь драки не миновать.