Принцесса по ГОСТу

Я рождена, чтоб сказку сделать пылью,

преодолев пространство и позор!

– Что-то сильно смазливая получилась, вам не кажется, многоуважаемые министры? Такая еще и понравиться может! – опасливо прищурился первый министр, критически рассматривая портрет и потирая окладистую, стриженую бороду.

– Вот зря ты, Каспар, мне кажется, что сойдет! – прокашлялся в платочек министр финансов, потирая запотевшую лысину и поглядывая на часы.

– Сойти – не выйти! Там такие красавицы будут – глаз не отведешь! А нам надобно пострашнее! Понеказистей! Чтобы при виде нее перед смертью пить перехотелось! Чтобы при мысли о том, что наследники будут похожи на нее, хотелось спрятаться под одеяло, – сардонически заметил первый министр, присматриваясь к портрету. – Эй, художник! Мог бы что-нибудь с ее волосами сделать! Ну так, чтобы там три волосинки было? А то тут прямо локоны… Не порядок!

Придворный художник трагично закатил глаза, словно уже мысленно нарисовал посмертные портреты всех присутствующих.

– Опять? Вы мне за глаза доплатите? – поинтересовался он, снова наводя краску. – Идите вы в тюбик!

– Тебе за глаза хватит! Рисуй! Если к утру не будет готов портрет принцессы, пойдешь в первых рядах добровольцев на войну, которую нам объявят! – рявкнул тучный министр обороны, расстегивая пуговицу камзола и нервно обмахиваясь посланием.

***

– С вас двести рублей, – равнодушным голосом заметила усталая парикмахерша, подметая старой шваброй мои волосы и бросая фен на столик. – Зи-и-ин! Кто там следующий по записи?

Моя дрожащая рука потянулась к старенькой сумочке. Я боялась даже взглянуть на «подровнять концы». Мне очень хотелось подровнять тот конец, который объявил режим строжайшей экономии. Из зеркала на фоне красоток, вырезанных из журнала неизвестным маньяком, на меня смотрело лысоватое нечто. Радостный Голлум вздыхал с умилением, глядя на «мою прелессссть!», понимая, что даже его судьба не обделила потенциальной парой.

– Ну как? – поинтересовалась парикмахерша, пытаясь ободрить меня, дабы я не покончила с собой после выхода из салона красоты «Туа Летуаль». – Вам так идет! Теперь придется с собой носить паспорт!

Согласна! Паспорт нужен обязательно, чтобы доказывать, какого я пола! Я выдала две смятые купюры, проверяя стопку чеков.

– Не могу дозвониться следующей! – послышался ленивый голос из-за стола администратора, которая тем временем со скоростью станка пилила ногти нахохлившейся женщине за пятьдесят, и прижимала к уху телефон. – Инесса Абрамовна, вам красненьким, как обычно? С золотинками? Алло! Вы не забыли? У вас сегодня запись…

Я сглотнула, прижимая к груди свою старенькую шапочку с бубончиком, которая должна ближайшее обозримое будущее играть роль шапки – невидимки.

– Не хотите купить бальзамчик с кератином? Фирменный! – поинтересовалась парикмахерша, показывая на витрину. – Он у нас сейчас со скидками! Пятьсот рублей!

Сколько? Пятьсот рублей за бальзам? Да меня дома убьют!

– Нет, спасибо, – я выдавила улыбку, натягивая куртку и вылетая пулей из парикмахерской. Хоть бы не встретить никого из знакомых!

***

– В-о-от! Каспар! Взгляни! – пробасил министр обороны, когда усталый художник продемонстрировал результат. – Теперь другое дело! Три волосинки! Как и полагается! Пусть думает женишок, что больная она у нас! Наследственность плохая! Не растут у нее волосы!

– Ты прав, Андрес. Надо бы мешки под глазами нарисовать побольше! Или синяки! Чтобы точно знали, что она у нас пьет наравне с батюшкой! – звонко чихнул министр финансов, пытаясь отдышаться.

– А вдруг решат, что она не пьет, а о государстве думает? – критически заметил министр финансов, растирая мешки под глазами.

– Надо как-то подчеркнуть, что о государстве она совсем не думает! Чтобы по взгляду было понятно, что думать она вообще не умеет! – ударил кулаком по столу министр обороны.

– Ты не прав, Андрес! Женское дело – смирно лежать и детей рожать! Умная интриги плести начнет, или даже отравит, чтобы короной завладеть! – предположил первый министр, потирая руки. – Наша принцесса(, и писать, и даже считать умеет! Любому министру фору даст! Даже тебе, Оджерс!

***

В гипермаркете радостно со всех колонок неслись канувшие в небытие финансового произвола новогодние праздники, пока я застыла возле стеллажа с краской для волос. Нет, это дорогая… Меня убьют! Двести рублей за краску – дорого! Так, а что у нас на нижних полочках… Краска для волос «Принцесса». Что тут у нас по палитре? «Мореный дуб», «Огненный каштан», «Холодный Каштан» и … «Ольха». Отлично! Берем ольху. Будем ольхой за сто рублей!

С потертой упаковки фальшиво оскалилась девушка – бревно, намекая на то, что через три часа я себя в зеркале не узнаю! На меня будет смотреть не вселенское невысыпающееся зло, а настоящая принцесса!

– Назвался ольхой – полезай в лукошко, – пробурчала я, проходя мимо стеллажей с дорогущей краской. Пройти, не поднимая глаз – вот наш скромный семейный девиз.

О! Просрочка по скидке! Молочко, творожок и какой-то йогурт. Несем-несем на кассу!

– Вам пакетик какой? – равнодушно интересуется кассир, поднимая глаза на меня. – Средний или маленький?

– Пакетик не надо, – вздохнула я, доставая кошелек и пересчитывая деньги. – У меня свой есть! А можно краску отдельным чеком пробить? Чтобы не в общий?

– Поздно, я уже пробила! С вас восемьсот девяносто шесть рублей! – устало выдохнула кассирша, поглядывая дальше на ленту, а я достала деньги, отсчитывая сумму.

– Погодите! – прокашлялась я, шурша чеком. – А почему картошка по тридцать рублей? У вас там по двадцать написано!

– Потому что по тридцать! Ценник забыли поменять! – скривилась кассирша, пробивая кому-то апельсины, копченую скумбрию и прочие лакомства, от которых голодный желудок скорбно заурчал, срочно требуя домой.

***

– Если наша принцесса больная, то пусть худой будет! – подсказывал министр финансов, снова чихая. – Чих… чих… чихоточная! И росточку маленького! В детстве болела много, вот и не выросла! И такая вся, как воробышек! Чтобы не то, что корону… Веер не подымет!

Художник вздохнул, глядя на соблазнительные формы, обрисованные дорогим платьем, и стоически достал скипидар.

***

Зависть берет в тот момент, когда вытаскиваешься с пакетами и видишь, как счастливые пары укладывают в багажник покупки, садятся в машину и уезжают с парковки, а тебе предстоит чавкать позапрошлогодними сапогами по хлюпающей чаче талого снега, неся в каждой руке по десять килограммов. Чертыхаясь так, что где-то испуганно жались друг к другу все обитатели ада, я тащила покупки домой, чувствуя, как руки превращаются в веревочки, а спина в знак вопроса. Опыт подсказывает, что именно в моменты, когда у тебя заняты руки, о тебе вспоминают двоюродные тетки, бывшие одноклассницы, подруги, с которыми уже пять лет не виделись, родственники и все-все-все, внезапно поймавшие себя на мысли «а не позвонить ли …?».

Пришлось поставить пакеты на снег, доставая из сумки старый, треснутый, дребезжащий дурацкой задорной мелодией кнопочный телефон.

– Да! – устало выдохнула я, провожая завистливым взглядом проезжающие машины. – Я просто пакеты несу. Нет, не слышала, как ты звонил! Что значит, обиделся? Я не поняла? Обиделся на то, что я не хочу с тобой разговаривать? А ничего, что у меня руки заняты!? Мог бы и встре…

Где-то в серости неба рождался снег, а на светофоре снова гудела пробка.

– Давай дома поговорим! Мне просто неудобно! – закатила глаза я, чувствуя, как чавкает гримпинской трясиной правый сапог. – Да, купила! Чеки сохранила! Все сохранила! Я же сказала, что мне неу…

Трубку бросили, а я снова впряглась в пакеты.

***

– Видели принцессу Ильвину? – крякнул от восхищения, подкручивая ус, министр обороны. – Не баба, а мечта! Волосы до пояса, глаза… А! Не умею красоту описывать! Но, короче, баба – хоть куда!