Драко Малфой оторвал взгляд от одеяла и посмотрел на гриффиндорца. В зеленых глазах была злость. И впервые Драко видел, что она направлена не на него. «А ведь Поттер — тоже оружие», — неожиданно понял он. Только сам Драко узнал о себе неприятную подробность несколько часов назад, гриффиндорец же жил с этим всю жизнь. Без права на ошибку, без возможности выбора. Его ненависть подпитывали и культивировали, и все для того, чтобы однажды выставить его на почти безнадежный поединок ради светлого будущего всего волшебного мира. И им всем совершенно наплевать, сколько лет будет в тот момент Поттеру. Четырнадцать, как уже было на Кубке огня, пятнадцать — как в министерстве, семнадцать — как у той стены с чертой. Может быть, ему будет двадцать… Или тридцать. Только разве это жизнь? Это же вечное ожидание Судного дня. Не сегодня так завтра. Не завтра так послезавтра. Интересно, с какими мыслями Поттер засыпает по вечерам? И давно ли он перестал спрашивать себя «неужели завтра?». И перестал ли? Драко вдруг захотелось засыпать гриффиндорца кучей вопросов, но он подумал, что подобное можно позволить себе с другом, приятелем, но никак не с врагом. Пусть даже с таким знакомым, как мальчишка напротив. Поэтому он все же спросил то, ради чего затеял разговор:
— Поттер, а если выиграешь? Что ты будешь делать дальше?
— Это и есть твой вопрос? — устало отозвался Гарри.
Драко кивнул.
— Да не выиграю я, Малфой. Вернее, не выживу после этого.
Гарри произнес это спокойно, без истерики. Словно давно решенный вопрос. Драко стало неуютно от сухого безэмоционального тона.
— Ну, представь на минутку светлую картину, — юноша попытался придать голосу веселость, — Волдеморт — труп. А ты — жив-здоров.
— Мерлин! Никогда не думал, что Драко Малфой такой оптимист. Да еще с безграничной верой в мои силы.
Малфой хмыкнул, Гарри сделал вид, что задумался. Будь он с Роном или Гермионой, для пущей убедительности закрыл бы глаза. Но в присутствии врага делать этого не стал.
— Представил, — откликнулся он.
— И? Что ты будешь делать дальше? Потом…
Гарри усмехнулся. Чертов Малфой. Вот в самое же больное место. Он лукавил, когда говорил, что не верит в победу. Где-то на краю сознания всегда была мысль о собственной уникальности, подкрепленная верой десятков людей. И Гарри представлял себе ту самую радужную картину, о которой толковал Малфой. Вот только картина, как правило, заканчивалась процедурой поздравления, слезами умиления и прочими атрибутами победы. А дальше… пелена. Непроницаемая, непробиваемая. Гарри не знал, что делать дальше. Так получилось, что его жизнь была посвящена этому дню. Он жил ради этого. Может, отчасти поэтому он был готов умереть в этой борьбе, потому что не представлял себе, чем жить дальше.
— Не знаю, Малфой, — откликнулся он. — Я не думал.
— Врешь ведь, — прищурился слизеринец.
— Да ни фига не вру! Просто… не знаю.
— Ну квиддич там или диплом аврора? Хотя это тоже из той же песни. Преподавать там или… Или же… Стой. Ты не шутил? Ты правда не знаешь, где применить себя в мирное время?
Гарри передернул плечами, а Драко едва не присвистнул. Вот оно что. Золотой мальчик живет лишь войной и ради войны. И теперь, когда детство заканчивается, и стены Хогвартса больше не будут защитой от врагов и от собственного предназначения, он просто идет на эту войну, чтобы… погибнуть. Поэтому-то и шарахается от Грейнджер. Драко осенило. Поттер просто боится привязанности, потому что вычеркнул себя из списка живущих давным-давно. Драко смотрел на знакомое лицо и впервые думал, что они до чертиков похожи. Только Поттер боится привязанности потому, что не хочет причинять боль другим, а сам Драко боится причинить боль себе. Боится беспомощности и связанных рук, и…
— Картинка получается так себе… — неохотно произнес слизеринец.
— Да уж, — не стал возражать Гарри.
Они замолчали. В лазарете стало тихо. Где-то там, в коридорах Хогвартса, бродили ученики. Готовились к праздничному ужину, на котором все, оставшиеся в замке, усядутся за один большой стол, будут поздравлять друг друга, взрывать хлопушки и веселиться или делать вид, что им весело. А еще дальше, в большом мире, люди как раз в эту минуту, может быть, обменивались подарками, признавались друг другу в любви, смеялись, грустили… Одним словом, там была жизнь. А здесь… здесь мир становился с ног на голову, потому что впервые за почти семь лет два врага, два семнадцатилетних мальчишки, искренне разговаривали, пожалуй, о самом важном. И кажется, впервые им удалось что-то понять друг в друге и в себе.
— Ладно, Малфой, пожалуй, я у тебя загостился.
Гарри встал, глядя на слизеринца, а потом проговорил:
— Один вопрос напоследок. Раз уж пошла игра в вопросы-ответы.
— Валяй.
— Почему у тебя нет Метки?
— С чего ты взял, что ее нет? — быстро спросил Драко. И настолько серьезным были его взгляд и тон, что Гарри вдруг засомневался.
— Мне… показалось.
Драко выдержал паузу, а потом рассмеялся:
— Ладно. Расслабься. Я пошутил.
— Так почему?
— Она мне не пойдет. Да и вообще не люблю татуировки.
Гарри возвел глаза к потолку:
— Я серьезно спрашиваю.
— Серьезно спрашиваю, — передразнил Драко. — Не хочу я, Поттер. Просто не-хо-чу.
— То есть, у тебя был выбор?
— Выбор есть всегда.
— Выбор — лишь иллюзия.
— Что ты сказал? — Драко даже приподнялся с подушек.
— Выбор — это иллюзия, Малфой. На тебя всегда можно будет надавить, заставить, или же… Почему ты так смотришь?
— Нет… ничего, — Драко закусил губу, посмотрел в сторону, словно размышляя.
— Малфой, в чем дело?
— Эту же фразу мне сказал Волдеморт несколько часов назад.
— Шутишь?
— Ну посмейся.
Гарри вновь сел.
— А ты что ему ответил?
— Ничего. Он прав, наверное.
— То есть, ты решил стать под знамена Дамблдора? — усмехнулся Гарри. — Это и есть твой выбор, отсутствием которого так пугал Волдеморт?
— Нет уж. Я не хочу быть живым заслоном революции. Увольте.
— Хочешь быть мертвым заслоном Пожирателей?
— Я вообще не хочу на баррикады.
— Да ты у нас трус.
— У меня просто есть мозги, Поттер, — беззлобно откликнулся Драко. — Эта война обречена. Вернее мы в ней обречены. Играть будем мы, а выигрывать они. Или ты думаешь, что Лорд или Дамблдор сами схватят палочки и ринутся в битву?
— Дамблдор ринется.
— Если Дамблдор ринется, значит, вы будете проигрывать.
Гарри отметил это «вы». Значит, Малфой по другую сторону.
— Он не боится умереть.
— Да при чем здесь страх, Поттер! Отбрось свои геройские замашки. Он — координатор. На фига ему рисковать? У него есть ты.
— А у Волдеморта ты? Раз уж на тебе там какое-то заклятие?
— Льщу себя мыслью, что я не у Волдеморта.
— А у кого? — приподнял брови Гарри.
— У себя. Я все еще надеюсь остаться в стороне.
— Так все уже завертелось! Ты уже не в стороне. Ты должен быть за кого-то.
— Мне не нравится ни одна из сторон, Поттер. Если у тебя все понятно: Лорд убил твоих родителей, и…
— Спасибо, что напомнил, — съязвил Гарри.
— Я излагаю факты. То я…
— Из-за Волдеморта погиб твой отец.
— Спасибо, что напомнил.
— Я излагаю факты. К тому же…
— Авроры убили мою тетю, которая уж точно была в стороне от всего этого. Только за фамилию.
— Я не знал.
— Проехали.
— И все же, Малфой, неужели ты всерьез думаешь остаться вот так — посередине. Один. Против всех?
— Я не против всех… Я… не знаю, Поттер. Время покажет.
— Время покажет, — протянул Гарри. — Только ни черта оно не покажет. Все равно решать придется самим.
— Ну, вот когда придется, тогда и придется.
— Ладно, если вопросов больше нет, пойду я, пожалуй. И так половину праздничного дня испортил созерцанием твоей физиономии.
— Ты хотел сказать: украсил?
— Я сказал то, что хотел, — отмахнулся Гарри.