*

Cеверус Снейп шел по коридору в сторону лазарета, с каждым шагом замедляя движение. Он — декан факультета. Он обязан навестить своего ученика, он… старательно пытался себя обмануть. В душе прочно поселилось давно позабытое и еле узнаваемое чувство. Волнение. Не то волнение, какое он испытывал, боясь разоблачения со стороны Лорда и находясь на волосок от смерти. Нет. То волнение было остро и мимолетно. Это же томительно и старо как мир. Волнение из-за чего-то, что важно только для него.

Он рассеянно поприветствовал мадам Помфри, даже не взглянув на второкурсника, «дымящегося» после Бодроперцового зелья. Он шел прямиком к задернутой ширме, за которой находился его ученик. Его… Это слово Северус не мог произнести даже мысленно. Слишком непонятно, неожиданно и необъяснимо.

Томас Уоррен лежал на кровати и читал большую книгу в цветной обложке. Из угла в угол по глянцевой поверхности быстро перемещались фигурки на метлах. Мальчик чему-то улыбался. Улыбка диковато смотрелась на бледном лице. Запястье перевязано. На лбу пластырь.

— Здравствуй, Том.

Мальчик мгновенно преобразился: исчезла улыбка, появилась затравленность во взгляде, готовность обороняться. Он совсем по-детски попытался спрятать книгу под одеяло, словно чтение здесь запрещено, и он не хочет навлекать на себя дополнительный гнев декана.

— Что читаешь? — Северус устроился на стуле для посетителей, мимоходом с горечью подумав, что вряд ли кто-то навещает этого мальчика.

— Книгу о квиддичной команде, — настороженно проговорил мальчик и, подумав, добавил: — мне Пэнси принесла.

Вот тебе и не навещают.

— Она приходила?

Кивок.

— А кто-нибудь еще?

Почему-то очень захотелось, чтобы у этого мальчика были друзья. Ведь это так много значит.

— Бутерброды, «шоколадные лягушки»… что еще? — белокурая девочка роется в рюкзачке, доставая сладости.

— Я в жизни столько не съем, — пятнадцатилетний Северус смотрит на горку еды у своей кровати.

К нему ходит всего один посетитель, но видимость создается такая, будто — толпа поклонников.

— Съешь, — рассеянная отмашка. — Что-то забыла… А-ай, лекции забыла. Ладно, принесу вторым заходом.

Северус улыбается, видя такую сосредоточенность. Он попал в лазарет по вине компании Блэка, как всегда. Но во всем этом был и плюс. Вот эта девочка, старательно записывающая на клочке пергамента, что ей нужно принести.

Профессор Снейп перевел взгляд от небольшой горки сладостей на тумбочке, стоявшей у кровати, на мальчика.

— Еще заходил Драко Малфой.

Вот и вся невеселая компания. Мальчик замолчал, Северус тоже. Он не умел обращаться с детьми. Он умел снимать баллы с факультетов, умел защищать своих студентов, умел объяснять новую тему. Но просто разговаривать с детьми не умел. Драко Малфой был, пожалуй, единственным мальчишкой, с которым Снейп изредка беседовал. Но ведь он все знал о Драко. Об этом же мальчике — ничего. Вглядываясь в бледное лицо, Северус пытался отыскать подтверждение своим опасениям или… надеждам. Худенький, болезненный. Но взгляд… Можно долго не верить, сомневаться, спорить. Но это — ее взгляд. И легкая горбинка на носу — тоже ее. А вот эта болезненность и нелюдимость скорее… его?

— Том, Уоррен — фамилия твоего отца?

Мальчик удивленно посмотрел на декана. Нахмурился и ничего не ответил..

— Я… как декан твоего факультета, должен знать о… своих студентах.

Северус чувствовал, что говорит не то и не так. Не те слова должен он сказать мальчику, но вот по-другому не умел. Однако Тома не насторожило и не обидело подобное заявление. Он не ждал теплых слов. Когда ничего не ждешь — сложно разочароваться.

— Эту фамилию мне дали в приюте, — негромко заговорил мальчик, — по просьбе мамы. Она не хотела оставлять мне фамилию Армонд.

При этих словах Северус внутренне содрогнулся. Мальчик же продолжил:

— В приюте мне предложили несколько фамилий на выбор. Все они были дурацкие, и ни одна не понравилась. Тогда директор рассердился и выбрал сам.

Северус посмотрел на мальчика, и его сердце сжалось. Одиннадцатилетний ребенок так спокойно, без истерик и попыток разжалобить рассказывал чудовищную историю своего детства. Детства, которое могло быть другим, окажись рядом он, Северус. Постепенно все вставало на свои места.

Последняя встреча. Правда, в тот день Северус не знал, что она последняя. Властимила была неординарной женщиной. Пропадала на месяцы без предупреждения. Так же внезапно возвращалась, извещая запиской. В тот раз все было не так.

За окном шел дождь. Моросящий осенний дождь. Как раз такой, который Властимила любила меньше всего. Она вообще хандрила в непогоду. Становилась тихой, молчаливой и грустной. Вот и в тот день она была рассеянной. Исчезла привычная колкость, которой она регулярно отвечала на его сарказм. Она вообще вела себя странно. Смотрела иначе, говорила что-то совсем не то.

Северус попытался вспомнить, но не смог. Он вообще смутно помнил тот вечер. Зато очень часто возвращался мысленно в его окончание и последовавшую за ним ночь.

Все потому, что его планы полетели к чертям. Он уже надевал мантию, собираясь отправиться пешком до ближайшего бара, чтобы воспользоваться камином и вернуться в Хогвартс. Каминные сети в домах, некогда попавших под наблюдение Аврората, продолжали отслеживать, поэтому он не рисковал перемещаться из ее имения. В хорошую погоду он уходил подальше. Сегодня сойдет и ближайший бар. Хотя… может, и прогуляется. За этими мыслями Северус не сразу услышал, как она окликнула.

Он оглянулся. Потерянный взгляд и что-то совсем новое в интонациях:

— Я уезжаю.

Застежка мантии зацепилась за воротник, и он принялся ее распутывать.

— Хорошо.

Он должен спросить или нет?

— Надолго?

Все-таки спросил.

— Навсегда.

Застежка наконец распуталась, больно уколов палец.

— То есть? — юноша поднял голову.

— Я так решила.

Она вправду решила всерьез — уговаривать бессмысленно. Он вдруг отчетливо это понял.

— Есть причина?

Кивок.

— Во мне?

— Во мне, — улыбка.

Он тогда не понял, чему она улыбнулась. А фраза-то была буквальной.

— Я могу как-то повлиять на твое решение?

— А зачем?

Он задумался. Действительно, зачем? Он никогда не размышлял об их жизни всерьез. Никогда не строил планов. Он вообще считал это все временным. И… Она права. Зачем? Будет ли он скучать? Северус не знал ответа на этот вопрос. Во время ее отсутствия он… вспоминал о ней порой с улыбкой, порой с досадой. Но всегда знал, что не сегодня-завтра получит записку, написанную ровным почерком. А теперь… навсегда. Северус посмотрел на женщину.

— Как-то ты сказала, что навсегда — это слишком большой срок.

— Не для меня, ты же знаешь.

Он потер внезапно занывший висок, посмотрел на дождь за окном и сдернул мантию, отбросил ее в сторону вешалки, промахнулся, но поднимать с пола не стал.

— Я останусь. Вернусь в школу утром. Не против?

— Как хочешь, — однако ее губ коснулась улыбка. — Только зачем?

— Ты не любишь дождь, помнишь?

— Помню.

Больше не было сказано ни слова. Были руки, губы, нетерпеливые объятия и волна нежности, а еще горечь, непонятная горечь от этого «навсегда». И надежда, что она передумает. Ведь такое бывает. И взгляд карих глаз, погасивший эту надежду, — не передумает.

Она действительно не передумала. У нее была причина, оказавшаяся сильнее тепла его рук и нетерпеливости его губ. Других аргументов он найти не смог. Слишком мало они знали друг о друге для того, чтобы удержать.

С того дня минуло около двенадцати лет.

Северус расстегнул верхнюю пуговицу воротничка. Как-то стало трудно дышать. Он не любил стены лазарета. Здесь всегда душно и горько.

— Ты знал своего отца? — вот так одним ударом разрубить узел.

Том помотал головой, скручивая в трубочку угол одеяла. Он не смотрел на мужчину. Снейп понимал, что мальчику не доставляет удовольствия этот разговор. Но Северус Снейп знал, что на повторный шаг он не решится.