— У тебя синяк, — безразличным голосом проговорила Нарцисса.

Мариса замолчала, взглянула на свою коленку, потом на подругу.

— Что в статье?

Нарцисса не хотела читать эти безликие строчки.

— Его вчера отправили в Азкабан, — сдавленно проговорила Мариса.

— В Азкабан? Так скоро?

Мариса пожала плечами.

— Мне нужно его увидеть, — внезапно проговорила Нарцисса и встала.

Мариса от неожиданности уселась на землю.

— Как?

Нарцисса посмотрела на подругу сверху вниз.

— Я попаду в Азкабан.

— Как?

Мариса обхватила колени руками и так и осталась сидеть на земле.

Нарцисса потеребила ворот халата.

— Я что-нибудь придумаю.

— Нарцисса, Мерлина ради! В Азкабан просто так не попадешь. Разве что меня убьешь, например.

Нелепость, произнесенная детским голосом, заставила отрезветь.

— Я поеду навестить Беллу. Белла в Азкабане.

— Нарцисса! — Мариса вскочила на ноги. — Во-первых, твое внезапное желание покажется всем странным. А во-вторых, навестить Беллу — значит признать ее сторону.

— Она моя сестра, — невозмутимо проговорила Нарцисса.

— Она — преступница. Как ты не понимаешь?! Люциус из кожи вон лезет, чтобы только не оказаться причастным к этому, а ты собираешься сделать такой подарок Министерству.

Нарцисса посмотрела на эту девочку. Впервые за столько лет она слышала, как Мариса одобряет хоть что-то в действиях брата.

— Подумай о Драко! — взмолилась девушка.

Нарцисса обхватила себя за плечи и отвернулась в сторону большого фонтана.

— К тому же женщины наверняка содержатся там отдельно от мужчин. Ну подумай. Дементоров нельзя подкупить, нельзя заколдовать. Твое посещение не приведет ни к чему, кроме нежелательных последствий для семьи и…

Нарцисса зажмурилась. Мариса права. Права на все двести процентов, но как же тяжело было прислушаться к здравому смыслу. Почему в жизни так? Почему она должна выбирать между благополучием сына и возможностью последней встречи с ним? Почему не поняла этого раньше? В ее голове вертелись миллионы «почему».

— Он погибнет там, — негромко проговорила она.

Мариса крепко обняла ее за плечи. Она не стала врать, что все наладится. Она просто промолчала.

Нарцисса почувствовала, как горячие капли потекли по щекам, падая на залитую соком газету. Две девушки плакали посреди большого ухоженного сада. Обе были молоды, красивы, носили знатную фамилию, жили в шикарных поместьях. Но Счастье не обращало на это внимание, Счастье частенько обходит стороной стены дорогих особняков.

*

Сириус Блэк сидел на… Если бы чувство юмора не изменило ему, он бы непременно придумал красочное определение этому, с позволения сказать, спальному месту. Но все чувства, включая чувство юмора, остались за стенами этой камеры.

Сколько дней он провел здесь? Сириус не помнил. Какое-то ощущение реальности стало возвращаться не так давно. Он смог наконец осознать, где он, и понять, во что именно влип. Хотя пока его это не волновало, как не волновало и то, что здесь отвратительная еда и не менее отвратительная вода. Он попытался вспомнить все, что они проходили об Азкабане. Конечно, сразу же в памяти всплыли строчки о дементорах — таких милых ребятах, которые высасывают счастливые воспоминания. Сириус Блэк зло усмехнулся.

Смотрите, не объешьтесь его счастливыми воспоминаниями. Их ведь так много, просто некуда девать!

Сириус потер лицо руками. Счастливые воспоминания? Уж не воспоминания ли о семье, которая прокляла его? Отреклась? Нет, если он и был счастлив в доме на улице Гриммо, то это было так давно, что воспоминания не сохранились. А что еще было в его жизни? Нарцисса? Счастье? Да, безудержное счастье, которое всегда отдавало горечью разочарования и потери. Что, милые дементоры? Невкусно? Сириус прижался затылком к холодной стене.

А еще в его жизни были друзья. «Были». Какое страшное слово.

Сириус в очередной раз поразился тому, как странно устроена человеческая память. Наверное, в какой-то момент она просто гуманно выключается и прячет что-то в закоулки сознания. Так Сириус во всех подробностях помнил последний день, проведенный в доме у Джима. День, когда сам хозяин был на дежурстве, а они с Ремом сидели на просторной кухне и грелись.

За окном лил дождь, а в доме было уютно и радостно.

Малыш Гарри сидел за своим столиком и бессовестно кидался кашей в собственного крестного.

— Сириус! — звонкий голос Лили не предвещает ничего хорошего. — Прекрати его дразнить!

И с чего она взяла? Тем более стоит у плиты, к ним спиной.

— Или хотя бы не уворачивайся, — со смехом добавляет Рем, сидящий на подоконнике с кружкой дымящегося чаю, — а то попадешь на генеральную уборку кухни.

Лили невозмутимо направляет волшебную палочку на испачканную стену.

— Получите все трое.

— А я за что? — праведно возмущается Лунатик.

Всем четверым солнечно и радостно, несмотря на потоки дождя, стекающие по стеклу за спиной Рема.

Юноша почувствовал озноб — дементоры уловили тень светлого в его воспоминаниях. Это потом он научится не давать лишний повод приблизиться этим тварям. Пока же он лишь зябко поежился и попытался отогреть дыханием замерзшие руки.

Это был как раз тот день, когда Сириус упал с мотоцикла. Этот день Сириус помнил.

Еще он помнил, как ждал Питера, как обнаружил пресловутую царапину на мотоцикле. Помнил, как метался в поисках камина, помнил, как летел в Годрикову Лощину, не заботясь о мерах антимаггловской безопасности. Что было дальше?

Сириус не мог вспомнить, как ни старался. До тупой боли в висках, до хруста в сжатых кулаках. Он не помнил.

Не помнил, как с грохотом приземлился у дымящихся руин их гостеприимного дома.

Не помнил, как до хрипоты выкрикивал имя Сохатого, сдирая в кровь руки в попытках разгрести завалы. Не помнил, как повторял, что с ними все в порядке, как умолял Мерлина, чтобы их не оказалось дома в этот день, и как Мерлин снова его не услышал. Сириус не помнил, как увидел Джима. Такого до боли знакомого и незнакомого одновременно. Не помнил разводов грязи на бледном лице друга, не помнил, как в исступлении повторял «энервейт», хотя весь опыт аврора твердил о том, что ему уже не поможешь. Не помнил, как наконец его осенила мысль о Лили и Гарри. Не помнил, как звал теперь уже семью Джима, искал их среди разломанной мебели и детских игрушек, среди золы и пепла. А потом вдруг нашел и едва не сошел с ума от невероятности того, что увидел. Рыжие локоны на зеленом ковре, который они все вместе покупали в комнату Гарри…

И все повторялось снова и снова. Тот же перечень оживляющих заклинаний и отчаянная борьба здравого смысла с безумной Надеждой. А потом осознание. И среди этого отчаяния… детский плач. А потом? Потом он увидел исполинскую фигуру Рубеуса Хагрида — лесничего Хогвартса. А еще малыша Гарри, уцелевшего каким-то невероятным, необъяснимо-чудесным образом. Сириус не помнил, как отчаянно цеплялся за рукав лесничего и, давясь копотью вперемешку со слезами, пытался втолковать, что он крестный и должен забрать Гарри.

А потом вдруг Хагрид произнес имя Дамблдора, и Сириус успокоился. Это означало, что о Гарри сейчас позаботятся лучше, чем сможет он. У него же появилась другая цель — отомстить человеку, которого он называл другом десять лет своей жизни. Тогда он отдаст свой мотоцикл Хагриду, который не мог пользоваться магией, а сам попросится в соседний дом, к милому семейству, перепугав их насмерть своим видом, однако именно безумный взгляд на перемазанном сажей и кровью лице, не даст соседям отказать ему в просьбе воспользоваться камином.

Он не помнил, как вернулся в бар, где ждал Хвоста. Не помнил, как увидел его. Видимо, тот решил просто так прийти на встречу, будто ничего не случилось. Он собирался как-то это все объяснить? Сириус тогда посмотрел на знакомую фигуру у барной стойки и вдруг отчетливо понял, что Хвост — виноват. И что бы Питер Петтигрю сейчас ни говорил, как бы искусно ни врал — он, Сириус, не поверит. Потому что знает правду. Их было трое, посвященных в тайну. Теперь осталось двое, и это вина Хвоста.