Кэти осторожно потянула его за руку. Гарри перевел на нее взгляд и… позволил себя увести. А что мешало остаться? Догнать девушку, поднявшуюся по каменным ступеням, и сказать что-то важное. Что-то, после чего весь мир перевернется. Обида? Гордость? Характер? В семнадцать лет именно эти слова кажутся важными. За максимализмом молодости не понимаешь, что у всех этих проявлений совсем другое имя — «Глупость».

*

Драко Малфой сидел на своей кровати и просматривал колдографии. Их прислала Нарцисса по его просьбе. Мать сейчас гостила у Марисы, поэтому за нее можно было не опасаться. Драко до сих пор не верил в это хрупкое равновесие. Но письма от нее приносили совы семьи Делоре из красивого поместья на юге Франции. Его хозяйкой уже несколько лет являлась Мариса.

Драко взял в руки очередной снимок. Красивая темноволосая женщина задорно смеется, держа в руках метлу. Ее одежда в пыли, вид изрядно потрепанный, но на лице счастливая улыбка. Драко слишком хорошо помнил причину этой улыбки. Собственно, даже если бы не помнил, она была очевидна. Рядом с ней с таким же потрепанным видом стоял он сам. Только на его лице не было счастливой улыбки: оно окаменело. Причина была проста. На его голове красовался ужасающий чепчик какой-то его прапрабабки. Он проиграл спор. Ему тогда было всего тринадцать, и в те минуты он просто ненавидел Марису.

А сейчас Драко почувствовал, что губы тронула улыбка. Это было и правда забавно. Мариса знала, на что спорить. А вообще-то он не просил этой колдографии. Перед мысленным взором тут же всплыла ехидная улыбочка любимой тетушки. Он даже явно представил себе их диалог с Нарциссой.

«— А может, не стоит ее посылать? Вспомни, как он злился. Вдруг опять расстроится?

— Стоит-стоит. Тем более, ведь было и правда весело. Сейчас он это оценит. К тому же вспомни, что он выкинул на мой день рождения».

Драко вновь улыбнулся. Мариса. Как здорово, что она есть. Она — единственный человек, который всегда мог сказать ему в лицо, что он — маленькая мерзость. Нарцисса, видимо, не хотела его ранить. К тому же она была слишком разочарована в нем. Сейчас Драко это понимал. Люциус же никогда не был искренен в словах. Все, что он говорил, служило той или иной цели. Драко не верил ему. А Мариса… Она никогда не сдерживала своих чувств, когда дело касалось племянника.

— А с чего ты взял, что ты чем-то лучше этого мальчика, Драко?

— Потому что я — Малфой!

— И что, у тебя в связи с этим сверхъестественные способности или что-то еще?

— Я — Малфой!

— Заладил, как попугай. Для меня это не аргумент. Найди что-нибудь поубедительнее.

В тот день разговор шел о Гарри Потере. О ненавистном Гарри Потере.

Вспоминая яростный блеск серых малфоевских глаз, Драко всегда задавался вопросом: «Как в их семье могла родиться она?». Такая непохожая, такая импульсивная, такая… другая. Она и Нарцисса были полными противоположностями. Одна — образец благоразумия и сдержанности, вторая — просто ураган какой-то. Но, тем не менее, Драко всегда любил гостить у нее. Там все было по-другому. Там была жизнь.

Здорово, что Нарцисса во Франции. В доме Марисы она в безопасности. Они не доберутся до нее.

Драко стал рассматривать другие снимки. Почему раньше у него не возникало желания их посмотреть? А ведь это его жизнь. Настоящая, а не та, что предложил Люциус.

«У меня были детские колдографии?» — спросил он в предпоследний день каникул у матери. Оказалось, были, просто они хранились у Марисы. Оказалось, он умел улыбаться. По-настоящему. Он мог быть беззаботным и счастливым. Живым. Какие красивые снимки.

Драко откинулся на подушки, рассматривая себя в три года. Забавный недовольный малыш на руках красивой девчушки. Правда, недовольный только пару секунд. Видимо, Мариса его пощекотала. Драко отчетливо представил себе звонкий смех. Свой, Марисы и Нарциссы, которая смотрела на них сквозь объектив камеры. А ведь она фотографировала. Она всегда фотографировала его. Драко только-только это вспомнил. У нее получались очень удачные снимки. Она словно видела мир сквозь объектив маленькой камеры. Странно… Почему он только сейчас об этом вспомнил?..

Юноша отложил в сторону очередную колдографию и встал с постели. Прошелся по комнате. Две дорогих женщины. Он просто обязан их защитить. Для этого нужно взять себя в руки и не распыляться на мелочи. Не думать о перемазанных чернилами пальцах Грейнджер, которые исчезают в ладони Поттера. Не думать. Не думать.

Легко сказать.

*

Гермиона провела субботний день за чтением. Все было, как всегда. Хотя нет. Был небольшой инцидент.

Возвращаясь с обеда, она поравнялась с Брэндом, который тоже почему-то брел один.

— Как дела? — окликнула Гермиона первокурсника.

Он чуть притормозил, взглянул на нее и улыбнулся. На левой щечке вновь появилась миленькая ямочка.

— Нормально.

— У тебя улыбка очень жизнерадостная. Знаешь об этом?

— Это от мамы.

— Да? А чем занимается твоя мама?

Брэнд как-то странно дернулся и бросил на нее внимательный взгляд.

— Я просто не очень представляю, чем занимается женщина в волшебной семье, когда у нее нет кучи детей, которым ежеминутно необходимо ее внимание. Ты ведь единственный ребенок?

Она искренне старалась наладить с ним контакт и не заметила, как окаменело лицо мальчика.

— Да. Я единственный ребенок. А мама? — короткое молчание, вздох. — Она была врачом. Папа был против этого увлечения. Ей совсем необязательно было работать. Это было даже как-то странно.

Он говорил медленно, словно подбирая слова.

— Было? То есть, сейчас она не работает?

— Нет. Не работает.

— Все-таки папа настоял? — улыбнулась Гермиона, ожидая вновь увидеть ямочку на щечке от ответной улыбки.

— Нет… Она не работает, потому что… потому что… ее вообще нет.

— То есть? — не поняла Гермиона.

— Она умерла, — жестко сказал мальчик.

— Брэнд, прости. Я… Я… не думала…

— Никто не думал, — голос Брэндона прозвучал совсем по-взрослому.

Гермиона не знала, как выйти из этой ситуации, но первокурсник решил по-своему.

— Эмми, подожди! — окликнул он девочку, с которой дружил.

Не сказав ни слова Гермионе, он побежал догонять первокурсницу. А Гермиона смотрела вслед. В голове не укладывалось. Просто богатые волшебные семьи выглядели таким благополучными… И все проблемы, которые их настигали, они создавали себе сами. А смерть?.. Она была страшной и не зависящей от людей. Она как-то не укладывалась в общую идею всемогущей семьи, потому что приходила внезапно и была неотвратима. Откуда Гермионе было знать, как сильно она ошибается? Ведь даже смерть может быть предопределена принадлежностью к той или иной семье. И чем больше могущество и сила семьи, тем опаснее принадлежать ей.

Так прошел субботний день. А вечером в ее дверь снова постучали. На пороге стояла Джинни Уизли.

— Привет.

— Привет.

— Можно?

— Конечно.

— Я принесла твое любимое печенье.

— Спасибо.

Гермиона взяла протянутую коробку, посмотрела на веселую этикетку.

— Спасибо, — повторила она.

— Я встретила в Хогсмите Гарри и Рона. Тебя c ними не было, — негромко проговорила Джинни.

— Не было, — подтвердила Гермиона очевидный факт.

— Что-то произошло?

— Нет. Просто… я не захотела пойти.

— Потому что Гарри пригласил Кэти?

— Нет! — слишком яро бросилась оправдываться староста Гриффиндора.

— Нет? — Джинни улыбнулась.

— Джин, это правда не то. И вообще, с чего ты взяла, что у нас что-то случилось?

Гермиона и сама почувствовала, как зло звучит ее ответ. Ее устами говорила обида, а милая Джинни случайно оказалась крайней.

— А ты никогда не думала, что получила то, чего так добивалась?

Гермиона опешила. Милая? Глаза Джинни Уизли метали молнии.

— В каком смысле?

— В каком смысле?! — откликнулась Джинни. — Ты никогда не ценила ни Рона, ни Гарри. Ты считала, что они всегда будут рядом. Мчаться к тебе по первому зову, таскать твои неподъемные сумки и ловить каждое твое слово. Ты всегда пользовалась ими и считала, что это никогда не закончится. Что они никогда не вырвутся из-под этой зависимости.