– Фреди, кто это? – спрашиваю я знакомого инженера из «Аэроспасиаль», из баллистического отделения, что в Каннах на набережной Круазетт.

– Не знаю, – отвечает он.

Должно быть, она, действительно, иностранка, и здесь её не знают. Но Фреди не знает и многих из КНЕСа.

– Марк, познакомь меня с будущей космонавткой, – прошу я знакомого из медицинской группы. Мы выходим на свежий воздух, где у входа, прямо у крепостной стены расставлены столики, и подходим к Клоди Деэ. Она в составе французской медгруппы отвечает за эксперименты. Однако я видел её на фото в кнесовской газете, на ступеньках центрального офиса КНЕС в группе космонавтов. «Шестеро смелых» заголовком статьи. Кандидаты на космический полёт.

Во время очередной встречи в Тулузе нас пригласили в одну из комнат, где шло посвящение в рыцари. Прописывался космонавт. Кандидата на будущие полёты приняли в КНЕС и шло широкое застолье. В тарелках, в раскрытых коробках была принесённая еда, а угол комнаты был уставлен тяжёлыми бутылками шампанского. Когда подходила очередь, будущий космонавт брал в руки мачете и отсекал очередное горлышко.

Умеют веселиться французы, хотя на вечере в мэрии они ведут себя очень скромно и выпивают чуть-чуть: плеснут себе на самом донышке. Должно быть, французская житейская мудрость гласит: не веселись на виду у начальства. А мы? Море нам кажется по колено, хотя моря, как известно, очень глубокие. За одним из стоящих снаружи столиков мы с удивлением видим Ле Станга – одного из замов руководителя французского космического центра, мы рядом вместе с представленной нам будущей космонавткой. Мы говорим общие слова и пьём за совместный успех.

Существует точка резкого поворота судьбы, но мы её не замечаем и осознаём, как правило, задним числом, когда уже грош цена нашей наблюдательности. Началом нашего расхождения с шефом, наверное, можно считать разговор в тёмной и длинной комнате в конце коридора первого этажа единственно крупного здания третьей территории, куда заскочили торопящиеся Таисия и шеф. То было время общего опьянения без вина открывшихся шлюзов перестройки. Снялась вдруг разом система сдержек и противовесов, и всё, что держалось на поверхности стоячей воды, хлынуло в проран.

Шеф и Таисия – современные Лиса Алиса и Кот Базилио – вдруг замелькали вместе, готовя какие-то решения. Возможности будоражили всех. Казалось, всё теперь зависит только от тебя, от собственной энергии. Они составили деловой тандем.

Недавно закончился второй французский космический полёт. На Землю в числе возвращаемого оборудования вернулся французский блок электроники «Эркос». По протоколу блок этот не требовалось возвращать. Он экспонировался в космосе. Телеметрия регистрировала попадания в него тяжёлых заряженных частиц, и выяснялась возможность применения различных электронных схем в космосе. Но блок был спущен на Землю, и предстояло решить, как поступить с ним теперь: вернуть французам или извлечь какую-то собственную пользу.

Что могла предложить Таисия? По скудости ума или прежние связи так требовали она предложила отдать «Эркос» в какие-то отечественные разведывательные лаборатории. Мол, там, покопавшись в нём, его снова соберут и передадут по назначению. Конечно, было это по-детски наивно и беспочвенно: не просечёшь чужие схемы и своих попыток не скроешь. Нужно просто по-моему передать французам их блок и по-хорошему договориться с ними поделиться результатами.

Столкнулись мы лбами в длинной и тёмной комнате, и не вопрос Таисии: «Кто это предложил?», я ответил шефу, словно её и в помине не было: «Может, мы обсудим этот вопрос не на уровне «домохозяек»? Я сказал «домохозяек», хотя слово «домработниц» вертелось у меня на языке. С ним вышло бы обидней, хотя и этого оказалось достаточно. Она умела держать удар и проглотила мои слова. Однако всё проходило прилюдно. И пошло-поехало.

Оскорблённое женское самолюбие не сравнишь с мужским. Мужчины поругались, грохнули по столу кулаками, послали друг друга, как говориться «вдоль забора», и дальше по делу. А женщины… Не даром сказано, что если бы войны велись женщинами, они бы закончились полным уничтожением. Женщины последовательны. И у нас началось последовательное расхождение.

В Ницце был этому очередной поворот. Но в тот вечер мы этого не чувствовали. Мы возвращались ущельями местных улиц в тумане подпития. Где-то пересёк нам дорогу битком набитый автомобиль, и за рулём была эта самая «девушка моей мечты». Я и случайный попутчик из нашей группы выбирались наугад лабиринтами ступенчатых улиц. Дома торопливо спускались к морю, теснились по сторонам, оставляя узкий проход пешеходам. Мы зашли в какую-то ярко освещённую фруктово-винную лавку с непривычным для нас стандартным набором специй и овощей, консервов, напитков и вин, удивляясь, что всё здесь не так, как у нас, взяли по баночке пива и пошли дальше, и эхо вторило нашим шагам и русским взлётам речи.

Затем многие купались, вызывая, должно быть, местное изумление: «Ах, эти русские» купаются в ноябре, но вода по-летнему была тепла. Я поплыл в направлении застывшего посреди залива парохода и нарочно так бил руками по воде, что брызги летели до небес. И не понять: то ли это сверкают они, то ли такие близкие южные звёзды?

На берегу шеф спрашивает меня:

– Куда ты плыл?

– Я плыл, как рыба на свет, как бабочка на огонь, потому, что влюблён в американку. Я мечтал встретить такую и полюбить.

– Тогда женись, – советует шеф, словно нужны мне его паршивые советы. Море теперь мне по колено и хочется продолжение праздника. А тут парень, что с нами из комитета. Он говорит: «Я никого здесь не знаю, пригласи кого-нибудь…» Ради бога, мне всё равно уже кого и с кем. Приглашаю продолжить вечер знакомых француженек-переводчиц.

Мы сидим на балконе и шутим, и этот парень из комитета ведёт себя, как все. Впрочем мне это, как говорится, по барабану. У нас просты отношения с режимом. Не диссиденты мы, просто работаем в режимной области, связанной с секретами, и они охраняют их. И по сути эти приставленные к нам люди – обслуживающий персонал. Мы, конечно, их побаиваемся. Они как сторожевые собаки, что по сути своей – жестоки

и злы, и нам приходится с ними сосуществовать.

Мы сидим теперь у меня на балконе и пьём вино: две хорошенькие французские переводчицы и мы – я и парень из комитета госбезопасности, который, может быть, и в это время работает на своё известное только ему задание. А мне всё равно. Под конец я дарю девушкам привезённые памятные медали. Достаю их из холодильника, чем вызываю смех. Просто вёз их с консервами и до сих пор не распаковывал. Они хранились вместе с продуктами и холодны, как лёд.

В это время продолжилось начатое расслоение. Шеф, Таисия, Крутов и Сонька бесплатным к ним приложением приглашены на узкий приём, а мы сидим на балконе и шутим, как будто это нас не касается и вовсе не мы – причина всего. Такого до этого у нас не было. Все были равны, и только взаимные симпатии чуть различали нас. А здесь налицо – плоды субординации и тайной политики «разделяй и властвуй», с которой нам неизбежно придётся мириться теперь.

Ребята – коллеги с французской стороны приехали, видимо, позже, когда мы закончили балконное «суаре», и я в глухой, изолированной спальне провалился в глубокий сон.

И потекли дни похожие. Доклады днём в украшенном русскими картинами зале и коллективные вечера. Доклады были для нас повторением пройденного с подтекстом, что сделано всё не зря и впереди совершенствование лётного оборудования и предстоящие полёты с частотой запусков не менее одного полёта в год.

Мишель Тонини в кандидатах на следующий полёт. Но кто его дублёр? Возможно эта прекрасная женщина, что так волнует меня. И это было бы правильно. Ведь космонавты этикетками наших работ, а на носу уже полёты челночных кораблей: нашего «Бурана», а может когда-нибудь и французского «Гермеса», который в проекте пока, но кстати уже пора заняться совместными средствами сближения и стыковки этих кораблей. Как говориться, готовить задел на будущее. Но для кого? Ведь подросла новая поросль. Занимаясь этим проектом, мы поотстали, а рядом новая поросль, страждущая и жаждущая. И впереди сложный выбор, ситуация не из простых.