Скрывая досаду, коллега возражал:

– Скорее всего, постепенные изменения фенотипа человека и млекопитающих, похожие на мутации, происходили уже давно под влиянием неблагоприятных факторов среды, как результат болезней. Регрессивная эволюция организмов при переходе к сидячему образу жизни, паразитизму. А длительная и вынужденная замкнутость внутри Кольца лишь запустила катагенетические процессы. Изменения, стремительные и необратимые, породили существ, напоминающих одновременно и человека, и животное, – катаморфов…

… Как давно это было! Что бы он сказал теперь?

Как удивительно зыбок переход из одного состояния в другое. Но это утвердило Сатрэма в мысли, что сознательная жизнь может продолжаться независимо от формы физического тела. Ему снились сны, в которых сплеталось былое и еще не свершившееся…

---

Он часто возвращался туда, в полуразрушенную башню на окраине Актории.

Здесь давно царило запустение – повсюду толстый слой пыли, осклизлая грязь…

Растянувшись на полу, он мысленно вымаливал прощение у Милолики. Он считал себя виновным в ее гибели. Память вновь и вновь возвращала его к тому роковому дню…

…Сатрэму нравилась работа в Университете Актории. Общение со студентами, взаимодействие с коллегами – все это позволяло поддерживать баланс жизненной энергии и давало средства для содержания уютного дома в одном из самых престижных кварталов.

Милолика была образцовой женой. Она наводила порядок, готовила еду, встречала его с улыбкой. Возможно, она и догадывалась об его интрижках и знала о рыжеволосой преподавательнице с кафедры математической лингвистики, но никогда не заговаривала об этом. И все же он чувствовал себя виноватым.

Именно он спланировал ту поездку. Покупкой изысканного тура он словно извинялся перед женой, предполагая, что это поможет им вернуть утраченную близость.

В кругу преуспевающих акторианцев считалось хорошим тоном кутить и предаваться опасным развлечениям, пренебрегая любыми запретами. Излюбленным занятием представителей высшего общества было наблюдение эффектного вращения внешнего шлейфа Кольца возле самой его границы. Иногда в Кольце возникал разрыв, и можно было увидеть Древний Город.

«Откройте для себя величественную красоту Кольца! Приподнимите завесу волнующих тайн древности! Погрузитесь в волшебные миры прошлого!» – призывали рекламные табло.

Когда они с Милоликой поехали туда? Он не мог назвать точную дату. Да и незачем теперь считать дни. Но события хорошо помнил.

Около часа в поезде, и вот они на тихой станции, окруженной полями и перелесками, в которых уютно прятались небольшие коттеджи для персонала, обслуживающего Кольцо.

Стоял теплый майский вечер. Запахи расцветающей природы казались особенно сильными, волнующими.

Небоскреб, декорированный под живописные руины старинного готического замка с дозорной башней, напичканный дорогими бутиками, спа-салонами, с бассейном и солярием на крыше, будто испокон веков стоял там, среди девственных полей.

Поужинав в ресторане, они поднялись на специально оборудованную смотровую площадку и подошли к самой балюстраде.

То, что называли границей Кольца, представляло собой дорогу вдоль внутреннего шлейфа, более низкого и плотного чем внешний, и почти непрозрачного, выполнявшего функцию своего рода крепостной стены. Вдоль нее теснилась искусственная посадка гигантских аспарагусов и акаций, сверху виднелись их пышные кроны.

Из-за края Кольца вдруг набежали тучи. Ломаные линии молний вспарывали их толстые животы, и вниз хлынули водяные потоки.

Внешний шлейф вибрировал, излучая тепло, и вскоре раскалился докрасна. Оттуда полетели бесформенные куски какого-то полупрозрачного вещества, оставляя за собой полосы ослепительного света. Сатрэм схватил Милолику за руку и увлек под навес.

Вой ветра, треск ломающихся деревьев, крики людей – все слилось в мрачное созвучие.

– И звери пустыни будут встречаться с дикими кошками, и лешие будут перекликаться один с другим. Там будет отдыхать ночное привидение и находить себе покой [3]… – прошептала Милолика.

– …и зарастут дворцы ее колючими растениями, крапивою и репейником – твердыни ее; и будет она жилищем шакалов [4], – продолжил слова древнего пророчества Сатрэм.

Гроза бушевала минут тридцать, и оборвалась также внезапно, как началась. Место будущего разрыва расчертила сверкающая линия, просвет медленно увеличивался. В появившейся бреши возникли мрачные силуэты: базальтовые блоки, сложенные в огромные тяжелые сооружения.

– Пойдем поближе, – прошептал Сатрэм.

Милолика бросила на него испуганный взгляд.

– Не бойся, – сказал он как можно спокойнее.

Ее трясло, но она кивнула и пошла за ним к балюстраде.

На фоне бледного неба перемещались какие-то темно-серые точки. Мир праотцев – мрачный, хмурый, холодный – жил за пределами Кольца своей жизнью.

Вдруг раздался оглушительный грохот. Сатрэма подбросило и отшвырнуло в сторону. Сверху полетели искры и бесформенные выплески странной серой субстанции. Обжигающая боль разлилась по всей поверхности кожи. Потом наступил миг абсолютной тишины и пустоты.

Все исчезло внезапно. И он увидел, что все куда-то бегут.

Долго осыпалась бетонная крошка, летела удушливая пыль. Сатрэм ничего не мог понять, только вдруг почувствовал, что его опущенная вниз рука пуста.

И тело Милолики под обломками.

В отчаянии он ползал по полу, наугад хватал что-то, пытаясь вытащить ее...

Дом как злобное насмешливое существо выставлял напоказ бурые камни, обгоревшие стены.

Он ощущал поднимавшийся снизу удушливый запах гниения и распада…

…У вины ужасный привкус…

Он оставался во рту каждый раз после того, как проходил очередной приступ ярости, в порыве которого он желал себе самой изощренной смерти. И каждый отправлял его все ближе к перерождению.

Он страдал из-за невосполнимой потери, от постоянного самоистязания, тяготился обществом старых друзей, избегал знакомых, а вскоре оставил работу в университете.

Сатрэм не помнил, когда впервые им овладела эмоция разрушения, влекущая за собой энергетический сбой: паника, страх, сменяющийся жалостью к себе, а затем ненавистью к окружающим. А потом жажда власти, затмевающая разум.

Теперь его не покидало ощущение, что все окружающее имеет скрытую сторону, изнанку. Чем больше он знакомился с закоулками собственного подсознания, тем яснее понимал, что он отнюдь не гость на темной стороне.

Кем он был? Кем стал?

Пища питала тело, но дух постоянно требовал иных источников восполнения энергии. Требовал, но не находил. Этот дисбаланс изматывал. Вскоре он начал помышлять о смерти.

Через месяц после катастрофы у Кольца Сатрэма стали беспокоить странные ощущения между грудью и спиной: сначала ощущение пустоты внутри, после чего сердце замирало, будто он резко и высоко взлетал, а потом дикий неконтролируемый страх.

Но однажды ему стало страшно как никогда. Он услыхал чье-то дыхание, завывающее словно ветер в туннеле, отчаянные крики, мольбы о помощи, предсмертные стоны.

Есть истины, соприкосновения с которыми не следует избегать. Он понял, что уже не тот, кем был прежде…

…В огромном холле, отделанном чёрным мрамором, среди стен, заставленных копиями античных статуй, украшенных фресками и зеркалами, Сатрэму удалось немного успокоиться.

Но от ада, который внутри, никуда не скрыться.

Консультация и возможное лечение у нейропсихолога неприятная, но необходимая мера. И это решение он принял сам.

Сатрэм глядел на себя в зеркало: неподвижные глаза, холодный взгляд из-под нахмуренных бровей, высокий лоб. Спокойное лицо состоявшегося человека. Но он и сам отлично понимал, что опасен.

Внезапно он увидел в своих чёрных расширенных зрачках лицо Милолики. Сатрэм опустил веки, и словно из сумерек погрузился во тьму. Ему вспомнилось, как он разглядывал гроб, цветы, вырытую могилу и удивлялся, зачем Милолике накрасили лицо перед тем, как зарыть в землю.