– И ты боишься этого? – резко спросил он барона.

– Бояться не боюсь, но их много, и воюют они на удивление умело.

– А у тебя душа в пятки прячется, Иван Карлович? – И Елагин презрительно рассмеялся.

Билов покраснел и хотел что-то ответить, но в это время лагерь мятежников пришёл в движение. Послышались крики. Сидевшие вокруг костров казаки вскакивали и приветствовали радостными криками медленно приближающийся к лагерю обоз.

– Вот и артиллерия пожаловала, – вздохнул полковник и посмотрел на притихшего у бойницы Билова. – Вы тут присмотрите, Иван Карлович, а я пойду, пожалуй, попрощаюсь с семьёй.

– Зря, государь, ты меня не послушал, – вздохнул Анжели, хмуря брови. – Эта крепостица сама бы покорилась тебе без боя, когда её защитнички прознали бы, что ты уже завладел Оренбургом.

– Что мне теперь Оренбург, господа советчики! – ухмыльнулся самодовольно Пугачёв, глядя на него и притихшего Флорана. – Мы ещё до столицы дойдём и ковырнём Катьку! Сейчас вот возьмём Татищеву крепостицу, апосля Чернореченскую, и Оренбург у моих ног!

– Сейчас самое время на столицу двинуть, – высказал своё мнение Флоран. – Царица погрязла в войне с Турцией, и там задействованы лучшие войска. Дошагав только до Москвы, мы соберём такое войско, что императрице и не снилось! А когда мы с Божьей помощью усилимся, то и ударим по Петербургу.

Пугачёв задумался, а слово взял Анжели.

– Людей посылать надо, государь! – сказал он. – Пусть поднимают народ по тем областям, где потом пойдём мы, поднимайте его и дальше, у башкир, у Самары. Сейчас все крепостные ненавидят своих господ. Потому-то и война ваша с успехом набирает силу! У вас есть деньги на содержание войска. Офицеры получают плату в десять раз больше, чем офицеры в армии Екатерины.

– Ваши советы мудры и предусмотрительны, господа, – ласково посмотрел на французов Пугачёв. – Я пошлю людей везде, куды укажете.

Флоран и Анжели делали вид, что внимательно слушают «ампиратора», потягивая вино. Но при последних словах Пугачёва Флоран поднял голову:

– Послушай, государь, ещё один мой совет. У вас будет большое войско, но состоящее не из кадровых военных, а из народа; народ же, знаете, колеблется, как ковылинка на ветру. Войско могут и разбить. А потому не следует казнить офицеров, которые добровольно согласятся перейти к вам на службу!

– Штой-то я не вразумляю, об чём бормочешь, Егор? – сказал Пугачёв.

– Надо убеждать пленных офицеров в том, что вы истинный царь, а не палач! – продолжил Флоран. – Вы же казните их направо и налево, даже не пытаясь переманить к себе на службу.

– Дык вороги они все проклятущие! – воскликнул Пугачёв удивлённо. – Они же Катьке-лярве уже присягнули?

– Как присягнули, так и отмахнутся от присяги той, если в вас настоящего царя увидят.

– Да ты что, ошалел что ль, Егор? – вспылил Пугачёв. – Апосля жди от них предательства али удара в спину? Я что, хороших полковников средь казаков не сыщу?

– Государь, прав Егор, – вступился за Флорана Анжели.

– Слухай ты, советчик, – вскочил Иван Зарубин-Чика, – ежели твой паршивый язык ещё эдак болтать будет, я тебе и Егорке зараз сдавлю бошки так, што мозги сами наружу вытекут! Офицеров щадить… Да разве можно верить этим гавнюкам в париках с косичками? Подите вы к чертям на рога, советчики хреновы!

Анжели, побледнев, пожал плечами и промолчал. В шатёр вбежал замешкавшийся Андрей Овчинников.

– Государь, пушки подвезли! – выпалил он, сорвав с головы шапку.

– Вот это ужо по-нашенски! – воскликнул Пугачёв, вскакивая. – Теперь за дело, господа. Сейчас покажем пердуну старому Елагину, на чьей стороне сила и правда!

Защитники крепости пришли в смятение. Намерения бунтовщиков, устанавливающих пушки, были слишком красноречивы. Ни у кого не оставалось сомнений, что скоро начнётся штурм.

– Сдаваться надо! – вопили одни в отчаянии. – У царя-то вон войско какое. Вооружённое с ног до головы! А у нас какое оружие? И помощи ждать нам неоткуда.

– Молчать, ироды! – загремел Елагин, выбегая из дома.

Он успел переодеться в свой парадный мундир с боевыми наградами и шагал к воротам твёрдой походкой уверенного в себе человека. Бодрые возгласы со всех сторон поддержали его боевой настрой.

Но и сторонники «сдаться» не остались без поддержки, причём значительной. Многие из тех, на чью храбрость уповал комендант, оказались трусами и паникёрами.

– Не слухайте его, люди! – орал кто-то из толпы, прячась за спинами других. – Всех, кто сдастся, государь всенепременно пощадит! Разве вы желаете, чтоб ваши избы пожгли, а вас перевешали?

– Пусть жгут, пусть вешают! – гремел Елагин. – Но живым я не сдамся! Лучше пусть меня убьют, чем я самозванцу в ноги буду кланяться!

В крепости поднялся невообразимый шум. Люди спорили и кричали. Все были так возбуждены, шум и гам был такой, что никто не слышал упреждающих возгласов караульных.

Вдруг раздался оглушительный выстрел, и голоса разом стихли. Следом за первым выстрелом грохнул другой, третий… По степи прокатился грохот пушечной пальбы. Белые дымки выстрелов, клубясь, сползали на землю.

Возле орудий сотнями выстраивались казаки. Пока прильнувшие к бойницам защитники, поражённые и растерянные, смотрели на построение бунтовщиков, комендант подбежал к бригадиру Билову, который с побелевшим лицом осматривал свои пистолеты.

– Ну, и вы ещё собираетесь воевать? – крикнул взволнованно барон, указывая на готовящихся к штурму пугачёвцев.

– Я собираюсь подороже продать свою жизнь и жизни моих близких! – закричал в ответ Елагин. – И тебе советую того же. Хватит труса праздновать, и все те, кто ещё верен присяге, за мной!

Дочь коменданта Елагина, одетая в чёрное вдовье платье, горько плакала в объятиях матери. Из её глаз катились слёзы, а губы вышёптывали молитвы. На улице грянула пушка. Лидия Фёдоровна вздрогнула, изменилась в лице и вскочила. Второй выстрел, третий… Зазвучал церковный колокол. Лидия Фёдоровна задрожала. С улицы, через распахнутое окно, слышались крики и бряцание оружия. В испуге она подбежала к окну и закрыла створки.

В комнату ворвался бледный слуга Гришка.

– Барыня, – закричал он в отчаянии, – мы пропали! Казаки идут стеной на крепость!

– Пусть идут, – воскликнула в гневе комендантша, и глаза её засверкали, – мы будем защищаться!

– Не выдюжить нам, барыня! Не выдюжить! – зарыдал слуга. – Казаки с Тимошкой Падуровым предали нас и к самозванцу переметнулись. А сейчас разбойники уже ворота топорами ломают и, как тараканы, на стены лезут!

– Ничего, этих собак пушками посшибают! – закричала комендантша в остервенении.

– Господин полковник уж этим занят. Но всё напрасно. Ядра летят в толпу бунтовщиков, десяток их падает, а взамен пять десятков лезет.

Громче зазвонил колокол. С улицы в дом просочился запах гари. Это наступающие подожгли намётанные возле крепостных стен большие стога сена. Теперь раздавались выстрелы из ружей; пушки слышались лишь изредка.

Вдруг раздался такой треск и грохот, что казалось, изба подпрыгнула на месте. Крепостные ворота были сломаны, и полная торжества толпа казаков хлынула в крепость. В комнату ворвался бледный, окровавленный сержант Сбруев.

– Спасайтесь, барыни, Бога ради, спасайтесь! – закричал он. – Казаки перебили почти всех солдатушек.

– Нет! – дрожа от гнева, но гордо ответила комендантша. – Нет, никуда я отсюда не пойду! Здеся смерть свою дождуся! А ты, доченька, – она обняла Лидию Фёдоровну и жавшегося к её ногам семилетнего сынишку Коленьку. – А вы, детки мои, уходите. Могёт статься, что Господь пощадит вас, ежели родители уберечь не смогли!

Пожар охватил погибающую крепость. Люди, объятые ужасом, спасались от удушья, срывая с себя одежду и обматывая ею головы. Спасали скот, скудные пожитки. Спасали детей.

Поддавшись панике, жители Татищева умоляли Елагина и преданных ему солдат прекратить сопротивление.