– Что значит – бить больно? Это зависит от техники спортсмена. Элегантность, а не сила удара ценится на дорожке. Но порой специально бьют больно, чтобы вывести соперника из себя. Тут важно не идти на провокацию. Если ты не идёшь на провокацию, ты побеждаешь. Хотя иногда я отвечал, давал достойный ответ. Это не совсем корректно, но это возможно. Иначе говоря, надо, несмотря на сильные удары, продолжать плести фехтовальную канву, не терять её от перевозбуждения. Это лучший ответ на грубую силу или на недостаточно высокий уровень соперника. Был в моей практике один спортсмен очень высокого класса. Иногда бил саблей больно! Ну, что ж, я терпел, но почти всегда побеждал его…
Первым тренером Ракиты был Лев Петрович Мацукевич. Человек героической биографии: он побывал в плену, трижды бежал и чудом избежал посадки в лагеря. Стал чемпионом СССР по фехтованию. Лев Петрович отметил в юноше любознательность и помогал сделать первые шаги будущему олимпийскому чемпиону. Тренер фехтовал на всех видах оружия – шпаге, рапире и сабле. Прежде чем окончательно выбрать саблю, Марк тоже попробовал все виды оружия. Лев Петрович позаботился, чтобы юноша получил общее представление о фехтовании. Он рассказывал и показывал новичку:
– В сабле и рапире есть три права – право атаки, право защиты и право выигрыша времени. В шпаге нет этих трёх прав. Есть только одно – право выигрыша времени. Бой – в пределах ограниченного поля. Грубые действия оружием и столкновения вне правил пресекаются. Неэтичное поведение тоже.
Юношу захватывал сам ритуал начала поединка. Соперники салютуют друг другу и судьям поднятыми вверх клинками.
– Прэ? (готовы?) – спрашивает старший судья.
– Прэ! – отвечают бойцы.
– Алле! (начинайте!) – командует арбитр.
Схватки скоротечны, насыщены маневром и ложными действиями оружием. Кстати, об оружии. Марку пришлось освоить азы слесарного дела, чтобы учиться подгонять инвентарь. Это должен уметь делать сам спортсмен, наставлял Лев Петрович. Идеальное соответствие клинка потребностям бойца не может рассчитать ни один инженер. Надо придать клинку нужный изгиб, подкрутить гайку, выправить гарду, подобрать маску с удобным подбородником. Современный фехтовальный костюм защищает спортсмена, предохраняет от удара саблей. А удар может быть очень болезненным. Потому и с костюмом надо повозиться, подшить, подправить нагрудник.
Забегая вперёд, отметим: доводку оружия Марк практиковал в течение всей спортивной карьеры. Учиться было у кого: это скрупулёзно делал перед ответственными соревнованиями его тренер, Давид Тышлер. Позже, когда Марк стал тренером, и он возился с саблями Кровопускова, Бурцева, других своих воспитанников. Пока же за консультациями с подгонкой амуниции пытливый ученик обращался ко Льву Петровичу. Он знакомил Марка с устройством оружия, помогал усваивать правила тренировок. Терпеливо объяснял, в каких видах оружия, какие удары и уколы засчитываются. В сабле идут в зачёт удары в туловище, а также в руку и голову. Удары следует наносить раньше противника, опережая его возможное нападение. Опережение должно быть столь продолжительным, чтобы его успели зафиксировать не только судьи, но и зрители, и тренеры. При ударах, нанесённых одновременно, а такое бывает, арбитр может отдать предпочтение спортсмену, начавшему нападение раньше или тому, кто парировал атаку, отбив своим клинком оружие противника и нанёсшему ответный удар. И только в шпаге допустимы взаимные одновременные нападения, которые засчитываются обоим соперникам.
Всё, чему учил тренер, Марк старательно осваивал на фехтовальной дорожке. Звон клинков, схватки противников, стремительные атаки окончательно захватили воображение впечатлительного юноши. Доспехи, оружие, костюмы снились ему ночами. Он уже мечтал о победах.
В те годы на мировой арене блистали фехтовальщики Венгрии. Венгры были ведущей командой мира. Имена Пала Ковача, Аладара Геревича, Рудольфа Карпати завораживали. Становление советской фехтовальной школы пятидесятых годов происходило под влиянием венгерских фехтовальщиков. В 1955 году, когда Марку едва исполнилось 17 лет, он записался на курсы ДОСААФ по изучению азбуки Морзе – чтобы по Дунаю сплавать на корабле в Венгрию и познакомиться с фехтовальной школой страны. Марк хотел попасть в армию только ради того, чтобы служить в Венгрии. На любых условиях он хотел оказаться в Будапеште и получать там фехтовальные уроки…
Тут я спохватился: а ведь нынешним читателям надо объяснить намерение Марка попасть в армию, чтобы служить в Венгрии. По крайней мере напомнить, что Группа советских войск, кажется, находилась в Венгрии до самого 1991-го года. Возможность тогда служить за границей советскому юноше представлялось удачей. А вот внесло ли подавление восстания в Венгрии 1956 года какие-то коррективы в такие желания? Я помню соседа Мишу Лукинцева, который служил в танковых войсках и оказался в Будапеште. Вернулся оттуда осенью того же 1956-го года. Выходя во двор, не хотел рассказывать, что там произошло. Видимо, дал подписку при демобилизации. Ходил угрюмым, замкнутым.
У меня нет повода искать даже намёка на прозрение. Марк не испытывал никаких колебаний. Окружение, увлечённость спортом не оставляли зазоров, чтобы в чём-то сомневаться. Всё было ясно. Контрреволюция, которую Советский Союз обязан подавить. А введение войск, уличные бои в Будапеште, об этом мы мало что знали. Цензура была жёсткой. Я попробовал вспомнить себя в 17 лет у приёмника, ловящего иностранные голоса. Ничего такого не было в моей биографии тех лет, как и у Марка. Мы строили свою жизнь в рамках той системы, в которой родились и жили. В бараке никакого приёмника у нас в семье не было. Тарелка радио висела на стене над кроватью. Оттуда голосом Левитана сообщалось то, что происходило в августе 1956-го. Тем не менее, я спросил Марка, был ли у них в семье приёмник, слушали ли родители вражьи голоса. Нет, конечно, отвечал Марк, всем и так всё понятно – мы венграм помогали, а они ответили на нашу помощь контрреволюцией.
Да, нам было по 17-18 лет. Выставлять в этом возрасте себя инакомыслящими сегодня, когда нам за 80 – глупость высокомерная и чушь несусветная. Но вот выясняется, что каталог о тогдашних протестах в 43 регионах Советского Союза и 13 республиках – на уровне разговоров и ругани, включает почти 250 человек. Социальный состав протестовавших разнородный – рабочие, интеллигенция, школьные учителя, журналисты, студенты… Формы протеста были разнообразными – листовки, стихи, публицистические статьи (распространявшиеся в молодежных кружках и еще не ставшие самиздатом), записи в дневниках, частные письма и письма в советские государственные и партийные органы (и, разумеется, в редакции газет). Демонстрации были только одиночными. Я прошёлся по этому списку, выставленному в интернете. И к своему удивлению нашёл десяток наших с Марком сверстников – в Кирове, Ленинграде, Литве, Тбилиси, Ярославле, Дмитрове (Московской области). Все они были осуждены на разные сроки и отправлены в лагеря. Их обвиняли не только за протесты и осуждение подавления восстания в Венгрии, с требованием вывода советских войск из Венгрии, но и за систематическое прослушивание иностранных радиостанций…
Не надеясь на свою осведомленность и умение быстро найти то, что мне надо, я обратился за помощью к А., человеку сведущему – в самом деле, прав ли мой друг, полагая и сегодня, что Советский Союз помогал Венгрии. На следующий день А. прислала мне ответ: «Про Венгрию – думаю, Ваш герой имеет в виду «политическую» помощь: выгнали немцев, установили «правильное» правительство, создавали «правильные» структуры и институты власти, поддерживая их вооруженной силой. Но в Википедии утверждается также, что жизненный уровень в Венгрии в послевоенный период стремительно падал: «Экономическая ситуация в стране осложнялась тем, что Венгрия как союзник Германии по Второй мировой войне была обязана несколько лет выплачивать СССР, ЧССР и Югославии контрибуцию, иногда доходившую до четверти национального продукта». Свои рассуждения о причинах восстания в 1956-м А. заключила энергичной фразой: «В общем, не с жиру взбесились товарищи венгры».
