— Нет, у меня несколько пациентов в выходные, — заявил зеленоглазый, сделав еще пару глотков кофе. Он сказал правду, в его графике стоит несколько людей, которые должны прийти к нему в субботу.

Буржуа что-то пробубнила, снова надувшись. Скрестив руки на груди, голубоглазая отвернулась, всем видом показывая, что с ним она разговаривать не хочет. Адриану не хотелось ссориться сейчас со своей девушкой, поэтому, тяжело вздохнув, он поставил пустой стаканчик на стол, поднимаясь с места. Улыбнувшись, Агрест оперся руками на стол по обе стороны от блондинки, смотря прямо ей в лицо. Она не поворачивалась, хмуро сведя брови, но почувствовав поцелуй на щеке, улыбнулась. Повернувшись к парню, Хлоя обняла его за шею, пока тот говорил, чтобы она не расстраивалась, и если она так хочет на этот показ, то пусть идет только без него. Извинившись за то, что он не сможет пойти, Адриан, прихватив папку со стола, вместе с блондинкой покинул свой кабинет, закрывая его на ключ.

***

Когда за мистером Агрестом закрылась дверь, Маринетт потянуло в сон. Слишком она измоталась эмоционально. Хорош психолог, сразу в лоб и по больному. Хочется подумать, но глаза сами слипаются от того, что сил спокойно сидеть не хватает. Голова болит от разного времени сна, а ночью так и не удалось поспать. Мысли разлетаются тогда, когда голова с иссиня-темными волосами касается подушки. Сквозь царство Морфея до девушки долетают звуки открывающейся и закрывающейся двери, отдаленные голоса кого-то. Пытаясь открыть свои очи, Маринетт понимает, что этого сделать просто не может. Сон полностью завладевает девушкой, но в тоже время она и не может сказать, что спит. Звуки доносятся откуда-то, но точно разобрать их не получается.

Темные ресницы тихонько подрагивают, а через несколько секунд очи девушки открываются, и взгляд голубых глаз впивается в темный потолок своей палаты. Повернув медленно голову, Маринетт смотрит в окно, за которым темно, и только лучик лунного света освещает маленьким круглешком кафельный пол. Тяжело вздохнув, девушка смотрит в противоположную стену ее кровати. Кроме белого цвета каменной стены она ничего интересного не замечает. Прислушиваясь к звукам, Дюпен-Чен в очередной раз удивляется, что в такое время суток слишком тихо в больнице, будто все разом засыпают, оставляя все в распоряжение тех, кто в такое время не смыкает глаз. Как девушке надоело находиться в этом здании — одна и та же обстановка, медсестра, врач. Из палаты она выходит редко, в основном только на процедуры и по некоторым делам.

«Надоело. Хочу прогуляться, а лучше уйти отсюда. Почему мистер Анри не выпишет меня? Я ведь в порядке. Или нет? Чувствую себя нормально, голова работает, не психую, да и зачем? Ох, за что мне это все?»

На глаза неожиданно набежали слезы, вспоминая то, что произошло недавно. Как Маринетт устала от всего того, что происходит вокруг нее. Ей хочется домой, побыть одной в своей комнате с фотографиями в руках.

Родители. Слезы полились из глаз, и беззвучные всхлипы разнеслись по палате. Она их любила, продолжает любить, и хоть Дюпен-Чен осознала то, что мамы с папой больше нет, в груди это отзывается болью. В голове каждый раз проплывают счастливые воспоминания с семьей. Зачем она тогда пошла в туалет, Маринетт не могла объяснить, но Сабин и Том не одобрили бы дочь, да и по головке бы не погладили, узнай, что решила сделать дочь с собой. Но их нет, и узнать об этом они уже не смогут.

Друзья. Алия — ее лучшая подруга, которую Маринетт очень сильно любит. И своим поступкам перепугала Сезер, отчего нервничал и Нино. Дюпен-Чен уважала парня за то, что тот всегда готов поддержать свою девушку, несмотря на то, что иногда шатенка может быть и не права. Но их союз, кажется, ничто не разрушит. Вот только в тот момент брюнетка совсем не думала над тем, что произойдет с этими двумя, если она погибнет. Дюпен-Чен совсем не задумывалась над этим и тогда, когда Алия обнимала ее при встрече с бабушкой. Взгляд был ее грустный и загруженный, будто та не спала несколько дней. Какая же Маринетт глупая.

Покачав головой, брюнетка от бессилия хлопнула ладонью по одеялу, после чего вытерла глаза. У нее остались друзья и бабушка. Хоть этот психолог и задел за живое, но он был прав. Она не думала, разум был словно в тумане. А ведь ей надо жить, жить ради тех, кому она нужна, кто ее любит, и пусть ее покинули самые близкие, она сможет принять это и продолжить свой путь. Будет тяжело, она это понимала, но Маринетт должна справиться и будет делать все, чтобы попытаться вернуться в то течение ее жизни, в котором она была до всего случившегося.

Откинув одеяло в сторону, Дюпен-Чен накинула халат и стремительно покинула палату, выходя в темный коридор больницы. Маленькие лампочки освещали путь, а тишина давила, но не так, как было бы пару дней назад, когда девушка впервые покинула палату, чтобы прогуляться по тихому помещению. Ей хотелось пройтись, ведь сейчас самое время, когда на тебя не будут смотреть со всех сторон и просить вернуться в палату, чтобы отдохнуть.

Но сейчас, когда не встретишь медсестер и врачей, Дюпен-Чен чувствовала себя легко. Смотря по сторонам, девушка вышла в холл, где было несколько окон, где можно посидеть и посмотреть на звездное небо. Это, конечно, можно сделать и в своей палате, но девушке настолько это надоело, что она хочет побыть за пределами своего укрытия и посмотреть с другого ракурса на небо. Взобравшись с ногами на подоконник, Маринетт перевела взгляд голубых глаз на улицу, где горели фонари, освещая путь тем, кто едет в такой час домой или куда-нибудь еще. Луна завораживала, отчего хотелось смотреть на нее вечно. Полный круг чуть желтого оттенка висел высоко в темном полотне, а рядом россыпь миллиардов звезд, которые составляли компанию своему верному другу, который заменяет солнце.

Сколько Дюпен-Чен просидела на подоконнике, она точно сказать не могла. Вид, который был в небе, ее настолько завораживал, что она позабыла о своих мыслях. Но когда первые звезды стали пропадать, девушка поняла, что ей пора возвращаться в палату, что совсем делать не хотелось, но нужно казаться бодрой, чтобы лечащий врач ничего не заподозрил. Поэтому быстро встав на ноги, пациентка вернулась к себе.

Поспать ей удалось еще пару часиков, до тех пор, пока к ней не заглянул врач — проверить самочувствие, а следом и медсестра с подносом завтрака, будто Маринетт не может ходить, но это ее ничуть не смущало, лишний раз днем не нужно выходить из палаты, чтобы на тебя смотрели, а некоторые и перешептывались. Она понимала, что та ситуация, которая произошла, не оставляет людей без внимания. Но ей не хотелось бы знать, что о ней думают те или иные люди, которые находятся в больнице. Позавтракав кашей, подросток снова перевела свой взгляд на окно, за которым собирались тучи, предвещая, что может в любой момент пойти дождь. Странная погода в Париже — то солнце светит во всю, то в следующею секунду начинается ливень.

До обеда Дюпен-Чен нашла себе занятия, за последнее время она только сейчас вспомнила, что у нее есть планшет, который заменяет ей голос, но там есть и приложение, где можно рисовать. Это было сложней, чем выводить эскизы в альбоме, но тоже ничего. За этим занятием Маринетт и не заметила, как на часах было два часа дня и не заметила бы, если бы в дверь тихонько не постучали, а после и вошли. Неохотно оторвавшись от своего увлечения, которое затянуло девушку за последние дни, впервые почувствовав себя лучше, отвлекли. На пороге палаты стоял психолог — Адриан Агрест, в руках сжимавший папку.

— Добрый день, Маринетт. Как ты понимаешь, на одной беседе мы не остановимся, поэтому, попрошу высказывать свои мысли и мне, а то так мы не сдвинемся с места, — заявил парень, подходя к кровати и присаживаясь на край. Стул он проигнорировал, сделав вид, что не замечает предмет мебели, да и самой брюнетки было как-то, ей хотелось вернуться к рисунку, который остался недоделанным.

«Добрый. Я все понимаю.»

Мило улыбнувшись, девушке пришлось закрыть приложение и быстро напечатать ответ. Агрест улыбнулся в ответ и начал что-то ей говорить. Маринетт слушала его вполуха, переведя взгляд на окно, за которым уже шел вовсю дождь, его капли били по стеклам, а ветер за окном шатал ветки на деревьях. Изредка брюнетка кивала, печать что-либо не хотелось, да и пока сам психолог что-то объяснял, перебивать не стоило, а желания делиться своими переживаниями так и не появилось.