Она сжала пакет, прижимая его к груди. В самом деле, какое это имело значение?
Внутри был буфет с лсд, кокаином, психотропами, галлюциногенами, амфетаминами, опиатами и всем тем, что Влад, черт возьми, смог найти. Она обдумывала и пересматривала свои варианты, зная, что это был ее шанс вырваться на свободу, ее шанс, наконец, искупить свою вину, восстановить контроль над ситуацией.
Она раздвинула края пакета и заглянула внутрь.
- К ебеням всё, - сказала она прямо перед тем, как погрузить в него свое лицо, ее язык зачерпнул половину содержимого и втянул его обратно в глотку.
* * *
Это была одна из тех трагических реалий жизни, когда жертвы неизбежно становятся жертвами, когда они находят способ перенести свою боль и унижение на других. Больше не было причин сопротивляться. Теперь она была вне зависимости. Она существовала только для того, чтобы потреблять, развращать, уничтожать. Теперь она была сущим порождением Aда.
И ей было все равно.
Она оглянулась через плечо на блондина.
- Сегодня твой счастливый день, - сказала она дрожащему, съежившемуся человечку в углу комнаты.
Мысли о том, чтобы выпотрошить его, вылетели у нее из головы. Он не имел для неё никакого значения. Ничто не имело больше значения. Ничего, кроме этого невероятного ощущения экстаза, переполняющего ее мозг.
Светловолосый парень медленно поднял голову, его глаза прищурились, тело дрожало и было покрыто пятнами запекшейся крови мертвецов.
- Ч-ч-что? - спросил он почти шепотом.
- Убирайся отсюда! - закричала она, чувствуя себя виноватой за то, что сделала, но так сильно желая сделать это снова, почувствовать эту силу.
Сопротивляясь желанию из-за внезапного подавляющего чувства сопереживания, но зная, что это чувство может не продлиться долго. Он поступит мудро, если уберется отсюда, пока еще может.
Светловолосый мальчик, не теряя времени, вскочил на ноги и выбежал из комнаты, не потрудившись забрать одежду, которая была свалена в кучу где-то в комнате.
* * *
Влад был занят подготовкой комнаты для нее. Витиеватый стеклянный и золотой кальян, наполненный опиумом и марихуаной, стоял на расстоянии вытянутой руки. Она устроилась на груде подушек и сделала затяжку из вечно горящего кальяна. Затем она зачерпнула длинным когтем из миски, наполненной героином, и поднесла ее к носу, нюхая наркотик, покрытый засохшими пятнами крови из тонкого кишечника. До сих пор ей удавалось избегать наркотиков, полагая, что они будут последним катализатором к предельным глубинам извращения, которых она пыталась избежать. Секс - это одно, черт возьми, секс -это что-то теплое, знакомое и снисходительное, еще один кайф, еще одна из ее многочисленных зависимостей, но наркотики - это совсем другое. Что-то за пределами химического кайфа, за пределами эфемерного психоделического чувства желания, потребности, вершины понимания. Наркотики были жизненной силой, целью, чувством несравнимости с армией безмозглых, страдающих паразитов, которые окружали ее, когда все, чего она хотела, это действительно что-то чувствовать. Наркотики давали ей это. Наркотики давали ей ощущение цели. Наркотики заставляли ее забыть все, что она никогда не хотела вспоминать в первую очередь. Например, её тупую сучку дочь
* * *
Над подвальной комнатой, которую Влад превратил в безвкусное святилище для поклонения Глории, располагалась остальная часть церкви святой Бернадетты, одной из старейших в Нижнем Ист-Сайде Манхэттена. Закрытa уже много лет из-за старости и осыпающихся стен здания; место креста - привезенного из Парижа в конце 1800-х годов - оскверненo, разрушенo; резной мраморный алтарь, построенный монахом-бенедиктинцем, треснул и был разрушен людьми, погодой и явным пренебрежением. Но это оказалось идеальным убежищем для последователей Глории, местом, где дьяволопоклонники могли спокойно поклоняться ей, в покинутом соборе, который когда-то боролся за то, чтобы держать двери открытыми. Но город покинул его, и Легион Глории теперь называл его своим домом.
Те, кто не был убит Глорией, верили, что они в безопасности, неприкосновенны, что она по какой-то причине пощадила их, сделав более преданными. Они ежедневно привозили ей новых рекрутов, продлевая тем самым их собственные жизни. Они обожали этого демона, эту богиню, маяк света, который избавит их от мирского, который доставит их в глубины Aда и дальше.
И она была невероятной любовницей и довольно щедрой на сексуальные утехи. Она была ненасытна, она была совершенством. Она была их Богиней.
Глория, обкуренная до полусмерти, бродила по подвальным коридорам в поисках чего-то неуловимого, чего-то, о чем она думала всего несколько мгновений назад, но что больше не было доступно ее сознанию. Но это не имело значения. Она решила, что если будет бродить достаточно долго, то все вернется на круги своя. Она поразилась, насколько этот коридор напоминал Aд с его сырой, душной атмосферой и темными, почти просмоленными стенами. Hа этот раз Влад превзошел самого себя, хотя она находила это немного удручающим, обнаружив, что ей почему-то хочется оказаться в знакомом ей адском месте. Это окружение, это тело, возвращение на Землю... все это было как-то тревожно. Она чувствовала себя потерянной, лишенной смысла и цели. Наркотики помогли заполнить эту пустоту, но даже этого не хватало. Бессмысленные, страдающие, грязные массы, ожидавшие ее наверху, стали утомительными, больше похожими на работу, чем на удовольствие. Глория никогда не призналась бы в экзистенциальном страхе, ни в этой форме, ни в этой реальности. Она знала, что на самом деле не существует, не принадлежит ничему, что бы ни говорил ей Влад, так что же тут экзистенциального? Или, если уж на то пошло, она была охвачена тоской.
Ее последователям было запрещено входить в подвал без приглашения. Глория поднялась по лестнице и вошла в притвор, ожидая в тени. Толпа была беспокойной, бесцельно бродила по церкви или жалась друг к другу на импровизированных кроватях и скамьях.
Никто не заметил Глорию, когда она впервые приблизилась. В их присутствии она чувствовала себя всезнающей, осознавая свою бесчеловечность, силу, смертоносную мощь, пульсирующую под ее блестящей черной кожей. Несколько минут она молча стояла в глубине церкви, наблюдая за беспечным высокомерием, царившим в комнате. Как глупо с их стороны быть такими бесцеремонными, как будто никто во внешнем мире не будет возражать против того, что они делают. Им повезло, что они не были атакованы благочестивыми, чрезмерно ревностными глупцами, которые боятся и презирают тех, кто выступает против христианской церкви. Это было более чем неосторожно, это было болезненно глупо.
Наконец кто-то заметил ее, прежде чем она заговорила. Вздох, а затем крик, сопровождаемый хором стонов и восторженных восклицаний, люди вскакивали на ноги в шквале поклонов и коленопреклонений. Глория покачала головой и щелкнула когтями по дереву задней скамьи. В комнате воцарилась тишина, теперь они ждали, когда Глория заговорит.
- Что вы делаете? - тихо спросила она, все еще не зная, как поступить.
Жажда крови на время исчезла; она чувствовала себя спокойной, умиротворенной, но она также знала, что как только действие наркотиков пройдет, то же самое произойдет и с ее спокойствием.
Никто не ответил. Они смотрели друг на друга с выражением боли и недоумения на лицах.
- Я задала вам вопрос! - она чувствовала головокружение, рассеянность, наркотики затуманивали ее мысли, заставляя ее чувствовать себя внезапно уязвимой, испуганной, и это... делало ее злой, как раненое животное.
Никто не вызвался ответить. Они опустили головы и стояли в ошеломленном молчании.
Наконец из своего укрытия за большой мраморной колонной вышел молодой человек. Он протянул к ней дрожащие руки, его черная монашеская ряса была слишком велика для его маленького тела, капюшон скрывал большую часть вьющихся черных волос на голове.
