– Значит, убит собственным ножом? – пожал Лайтоллер плечами. – Бывает! Помню в Глазго… Впрочем, неважно! – пробормотал он полушепотом.
Стряпчий, тем временем поднявшись и смахнув с фланели брюк несуществующие пылинки, повернулся к маячившему у дверей стюарду.
– Мистер…
– Макартур, сэр! – откликнулся тот.
– Да, разумеется! Будьте добры, это ведь вы нашли труп?
– Не совсем так, сэр! Дело в том, что господин Нольде еще утром попросил обязательно его разбудить в определенное время. Он очень настаивал и даже дал заранее полкроны на чай. Когда пришел условленный час, я позвонил в каюту, но никто не отозвался. Я предположил, что с господином Нольде могла случиться какая-то неприятность, и обратился к мистеру Лайтоллеру, после чего мы открыли каюту и сразу доложили капитану о… случившемся.
– Кстати, вы ничего здесь не трогали? – осведомился Юрий у стюарда. – В смысле – тело?
– Никак нет, сэр, – коротко отрапортовал англичанин. – Я знаю правила на такой случай. Кроме того, я видел, что мистеру Нольде уже ничем не поможешь.
– А вы уверены, мистер… – пришла в голову стряпчего некая мысль.
– Макартур, сэр!
– Мистер Макартур, вы уверены, что он был мертв, когда вы вошли?
– Да, сэр! Я достаточно хорошо разбираюсь в покойниках…
И отвечая на незаданный вопрос, стюард уточнил:
– Бурская кампания, 2-й Королевский ланкастерский полк, сэр. Прошел от начала и до конца!
Ростовцев кивнул. Пожалуй, человек с таким послужным списком и в самом деле разбирался в покойниках.
– Как вы думаете, давно ли его прикончили? – вмешался Лайтоллер, обращаясь не то к Макартуру, не то к Ростовцеву.
– Труп еще не окоченел, стало быть, три или четыре часа тому назад. Хотя…
У мертвеца из кармана пижамы свисала часовая цепочка.
Вытянув золотой брегет на свет электрических ламп, Юрий увидел, что стекло циферблата треснуло от удара об пол. Стрелки остановились на 05.33.
– Вот как? А сейчас у нас сколько?
– Три часа сорок одна минута, – сообщил Лайтоллер, сверившись со своим морским хронометром…
– Старый, как мир, и тем не менее действенный прием, – прокомментировал Юрий.
Кто-то явно хотел запутать следствие.
Стоп, подумал он. А зачем вообще эта возня с часами?
Ростовцев подошел к иллюминатору, отдернул занавеску. Несколько секунд изучал толстое закаленное стекло в никелированной раме. Тронул фигурные оголовки болтов. Завернуты намертво! Странно, однако! Их даже не пытались отвинтить, а, казалось бы, выкинь труп в море – и воистину концы в воду! Или убийцу кто-то или что-то спугнуло? Впрочем, если убийство не было заранее обдуманным, преступник мог просто растеряться. Вспомнил уголовную хронику или полицейский роман, наскоро обтер рукоять, кокнул часы и сбежал.
Раздумчиво подойдя к столику, он некоторое время созерцал расставленные на нем предметы.
Фотография фон Нольде в рамке – видимо, уже давняя. На ней лощеный морской офицер выглядел косматым, заросшим, как медведь, бородачом-викингом. В грубом свитере и распахнутой штормовке он стоял у мачты какого-то судна. На заднем плане – низкий берег и черные заснеженные скалы.
Должно быть, снимок тех времен, когда старший лейтенант флота бороздил полярные моря. Юрий повертел снимок в руках и вернул на место, еще раз поразившись, как сильно изменился прежний здоровяк-моряк.
Открытый несессер, неприятно напомнивший Юрию его собственный, может, даже купленный в том же парижском магазине. «Вечное перо» Паркера.
Портмоне – проверив его, Ростовцев обнаружил в нем нетолстую пачку однодолларовых купюр, несколько десятишиллинговых британских банкнот, а в секретном отделении – аккредитив на Нью-Йоркское отделение Русско-азиатского банка и пару «петров»[4]. Значит, это не ограбление, если, конечно, барон не вез что-то более ценное.
Хотя грабители и воры вряд ли прошли бы мимо валяющего кошелька…
Он поглядел в сторону молча созерцавших его работу Лайтоллера и Макартура.
В России его бы давно замучили советами и вылили на голову ворох версий: кто убил, зачем убил и что все это значит. Юрий вспомнил непристойный анекдот про разницу между парижскими и питерским любителями свального греха.
А тут воистину настоящий английский характер – человек делает свое дело и нечего лезть с советами, куда не просят.
О, а вот это уже интереснее. На столике у фото лежала пара ключей со знакомой латунной биркой. Странно… Если, конечно, стюард не врет, то чем же тогда убийца запер дверь?
– А дверь точно была закрыта? – переспросил он зачем-то.
– Да, сэр! – Макартур сейчас был живим воплощением главного принципа британской прислуги: «джентльмен в услужении у джентльменов».
– А у кого еще есть ключи от пассажирских кают? – справился Юрий.
– Второй комплект ключей имеется у пассажирского помощника, мистера Лоу, но он только полчаса назад сменился с ходовой вахты, а до того все время был на мостике, – по-военному четко отрапортовал Лайтоллер. – Имеется еще мастер-ключ у капитана и старшего офицера. Еще иногда пассажиры доверяют ключи прислуге или стюардам, – при этом мистер Чарльз, как на миг почудилось Юрию, как-то нехорошо покосился на Макартура.
Сыщик поднял ключи и рассмотрел внимательнее. Замки тут, однако, довольно простые, сам Ростовцев смог бы за десять минут соорудить подручными средствами подходящую отмычку.
Впрочем, это как раз не показатель – наставником его в «науке» работы с ключами и замками был ни кто-нибудь, знаменитый питерский «маз» – домушник Иван Рыло, отчаянно маявшийся вынужденным бездельем в сибирской глухомани и от тоски взявшийся обучать барича-«политицкого» любимому делу.
– Мистер Макартур, – попросил он. – Все же попытайтесь вспомнить, было ли что-то еще в каюте в ваш утренний визит, чего сейчас нет?
Макартур сосредоточенно свел брови, обводя глазами роскошный интерьер.
– Кажется, был еще небольшой бювар темно-красной кожи. Да, он лежал на столе там же, где стоит фотография, – сообщил он минуту спустя. – Хотя простите, но с точностью утверждать не могу.
Взгляд Юрия уперся в сиротливо лежащую паркеровскую ручку, поблескивающую золотым пером. Накануне смерти Нольде, вероятно, собирался что-то писать.
Короткий осмотр чемоданов ничего не дал. Костюмы, хорошо пошитые и в меру дорогие, старинное лютеранское распятье из источенного червями дуба – не иначе семейная реликвия; белье, включая полосатый купальный костюм, две картонки со шляпами – в одной было три котелка, вдвинутых один в другой, как суповые тарелки.
Башмаки и летние туфли – все добротное и дорогое. Бамбуковая трость, в которой обнаружился острый двадцатидюймовый клинок. Лакированная японская коробочка, пустая, наверное, тоже память о плене.
А это что? Небольшая шкатулка – резная из слоновой – а нет – таки из мамонтовой кости. Тоже память о северных странствиях? Хотя вряд ли – рельефы на ней явно восточные – японские или еще какие в этом же роде.
На ней висел крошечный никелированный замочек, но отпертый. И ключик рядом – на связке… Осторожно открыл шкатулку.
В ней уютно устроились небольшие изящные вещицы – длинная, длиннее обычной, курительная трубка с крошечной нефритовой чашечкой на черепаховом мундштуке, обильно украшенная резьбой и инкрустацией позолоченная маленькая лампа на фарфоровой подставке и фарфоровая же пиала, – из которой сподручнее пить новорожденному котенку. Рядом – длинная бронзовая игла с бронзовым шариком на конце и потемневшим острием.
Трубку, что ли, прочищать?
Лайтоллер, заглянув через плечо, вдруг ухмыльнулся.
– Та-ак – протянул он, – а ваш кэптэн был еще и opium master?[5]
Видал я такое в портовых вертепах – и в Азии, и в Америке и в старушке – Англии.
Юрий неопределенно пожал плечами. Курение китайского зелья на Руси не особо привилось – наш человек все больше на горькую налегает. Но, видать, в своих плаваниях Отто Оттович подхватил и этот порок… Кто б мог подумать – блестящий офицер, дворянин и умница – и словно какой-то грязный рикша дурманит себе разум?!
