Дверь бесшумно открылась, и в палату вплыл как белый пароход высокий дородный мужчина с благородной сединой в волосах. Его уверенные движения и королевская осанка выдавали в нем уверенного в своих силах профессионала.

– Ну, что у нас тут? – раздался зычный голос, который мог бы принадлежать оперному певцу или театральному актеру, – проснулся наш спящий красавец, значит. Это очень хорошо, очень. Вы даже не представляете себе, молодой человек, насколько это хорошо, даже не представляете. Итак, что у нас с самочувствием?

Давид с любопытством рассматривал доктора.

Если это сон, то очень четкая картинка, детальная проработка, прям пять баллов подсознанию. Если это шутка друзей, то актер шикарный, выглядит как самый настоящий врач из сериалов. И раз у меня есть возможность выбора, то буду молчать. Посмотрим, как он выкрутится.

– Сестра сказала, что вы с ней разговаривали, – проверяя показания приборов как бы в пространство сказал врач, – стало быть, либо вы не хотите именно со мной разговаривать, либо за две минуты, пока я шел, у вас резко ухудшилось состояние. Ни один, ни второй вариант меня не радует. Так что, юноша, сотрудничать будем или как?

– Где я мог вас видеть? – нарочито безразлично спросил Давид.

– Судя по вашей медицинской карте, нигде: таких здоровых людей я давно не встречал, возможно, и вовсе никогда, – поднял удивленно брови человек-пароход, – ваш вопрос меня радует и удивляет одновременно. Радует, потому что все-таки вы не потеряли способность говорить, и я вас не так уж и раздражаю, а удивляет, потому что выглядит это так, как будто вы со мной заигрываете.

Давид ухмыльнулся стене. И твердо решил вывести докторишку на чистую воду. Только пока не придумал, как именно.

– Так как вы себя чувствуете? – вернулся к разговору врач.

Давид попытался прислушаться к ощущениям в теле, но его прервал крик матери:

– Сыночек, боже мой, я так за тебя волновалась! Слава богу, ты в порядке!

Нет, ну это уж слишком. Они еще и маму подговорили. Хотя еще вчера она вела себя довольно адекватно и ни в каких спектаклях участвовать не собиралась. Скорее всего, это все-таки сон. Только почему никак не удается проснуться?

– Мам, что тут происходит? – не выдержал Давид.

Из глаз матери брызнули слезы. Настолько искренние, что версия с розыгрышем сразу отпала. За всю жизнь он всего два раза видел, чтобы мать плакала. Первый раз – когда умерла бабушка, и второй – когда Наташа уезжала в Штаты. Такое не подделаешь. Так что оставалась рабочей только версия про сон. Неправдоподобная, ненадежная, неестественная, но за неимением лучшего, пришлось зацепиться. Поверить в то, что происходящее вокруг реальность, решительно не было сил.

– Сыночек, я так рада, что ты в порядке, – всхлипнула Елена Николаевна, – вообще никаких прогнозов не было. Они говорили, что ты можешь неизвестно сколько пробыть в коме, или проснуться овощем, или вообще умереть! Но я им сразу сказала, такого быть не может – мой сын настоящий боец, он слишком любит жизнь, чтобы вот так взять и не прийти в себя. Я им сразу так и сказала, сыночек. Я ни минуты не сомневалась в тебе. Я знала, что ты так просто не сдашься.

Спектакль затягивался.

Становилось страшно.

– Мам, это правда? Это не сон?

– Ох, Давид, хотелось бы мне, чтобы это был страшный сон, – тяжко вздохнула Елена Николаевна, – но прямо сейчас я рада, что ты просто жив.

– Честно говоря, – вмешался врач, – этот юный джентльмен и правда везунчик и любимец богов. Шансы выжить были ничтожно малы. А он вон мало того, что жив, да еще и чувство юмора сохранил!

– Я молилась за тебя днем и ночью, – снова всхлипнула Елена Николаевна, и ее красивые глаза наполнились слезами.

– Уж не знаю, что именно тут помогло, но главное, что помогло, – осторожно продолжил врач, – есть, конечно, кое-что, что вам не понравится, но не забывайте, что вас вообще могло уже не быть с нами.

– Сергей Леонидович, – едва слышно прошептала мать.

– Да, я понимаю, что вам это горько слышать, но рано или поздно он и сам это поймет, поэтому полагаю, следует сказать Давиду, – отвел глаза врач.

– Сказать что? Мам, о чем он? Что такое?

– Давид, – снова вкрадчиво начал врач, – вам очень повезло, что вас быстро доставили, и что у вас молодой здоровый организм, и что ваша мама молилась, потому что травмы, которые вы получили…

– А можно ближе к сути, – нетерпеливо перебил Давид.

– Да, конечно. У вас пострадал позвоночник. Вы не сможете ходить.

Сюр какой-то. Чушь. Что он такое говорит вообще?

– Это шутка? – попытался выдавить улыбку Давид.

– Нет, – твердо сказал врач, – это не шутка. То, что вы остались живы и практически здоровы, уже самое настоящее чудо.

– Чудо? Здоров? Что за чепуху вы городите? – закипел сын своего отца, – вы мне говорите, что я не смогу ходить, я не чувствую ног, и вы говорите, что я здоров??? Вы вообще в своем уме? Можно мне врача без психических проблем, пожалуйста?

– Давид, успокойся, – мягко сказала Елена Николаевна, – это один из лучших врачей Москвы, папа его специально вызвал, чтобы тебя обследовать.

– Мам, ты что, не слышишь его? Он говорит, что я здоров и не смогу ходить! Это же несовместимые вещи!

– Давид, сейчас очень много новых исследований, наука шагнула далеко вперед, мы будем искать варианты, отправим тебя за границу, – максимально спокойно утешала его мать, – я уверена, что диагноз не окончательный, нужно больше информации, и потом, прошли всего сутки после аварии, рано делать выводы.

– Ваша мать абсолютно права, – без особого энтузиазма подтвердил Сергей Леонидович, – каждый день появляется что-то новое в медицине, к тому же любой врач подтвердит, что иногда случаются чудеса. Но я бы не хотел вас обнадеживать. В истории медицины еще не было случаев, чтобы пациенты с вашим диагнозом вставали на ноги. И если вы станете первым, поверьте, я буду несказанно рад. И обязательно приглашу вас на партию в гольф.

– Идите вы знаете куда со своим гольфом! – взорвался Давид, – Какой к чертям собачьим гольф??? Как мне теперь жить? Зачем вы вообще меня спасали, если знали, что я не буду ходить? Оставили бы меня в покое и дали бы умереть нормально!

– Сыночек, что ты такое говоришь!

– Мама, я тебя умоляю, только не надо сейчас всей этой чуши, про то, что всяко можно жить! Если я не смогу ходить, какая жизнь меня ждет? Я даже думать об этом не хочу!

– Сыночек, я понимаю, ты сейчас шокирован и не можешь ни о чем думать, но умоляю, не говори о смерти! Если тебе плевать на себя, подумай хотя бы обо мне, о нашей семье! Ты понятия не имеешь, что такое терять ребенка!

– Прости, мам. Не хотел тебе сделать больно. Кажется, мне нужно побыть одному.

– Хорошо, мы оставим тебя.

Когда все вышли, в палате повисла гробовая тишина. Слышно было, как шуршат бахилы посетителей в коридоре.

Как такое могло случится? Это же бывает только в кино! Как можно вот так вот просто зайти к молодому здоровому человеку и сказать ему, что он больше не сможет ходить?

Давид попробовал пошевелить руками, потом ногами. Бесполезно. Руки в порядке. Ноги не слушались. Как будто их и вовсе не было. Откинул простыню. На месте, и даже без гипса. Только бинты. Пара ссадин, пара синяков. Выглядят совершенно здоровыми. Спина болит. И голова болит. И шея еле поворачивается. Руки трудно поднимать. А ноги в порядке. Ноги как ноги. Как такое возможно, что они не могут ходить?

Попытался дотянуться до окна, чтобы открыть жалюзи. Резкая боль пронзила спину от шеи до поясницы. Плохая была идея. Давид невольно вскрикнул. В комнату влетела медсестра:

– Что случилось? Вы в порядке?

– Ты что, подслушивала под дверью? – недовольно проворчал Давид.

Ему было непривычно оказываться в таком беспомощном положении, особенно в присутствии девушки. Даже когда он простужался, что случалось раз в несколько лет, он не позволял никому видеть себя в таком состоянии. Обычно ему было достаточно отлежаться пару дней в одиночестве, и он снова возвращался в строй.