Трехколесный велик, весь проржавевший от неправильного хранения, но все еще выполняющий свою основную функцию. Левая педаль постоянно слетает, заставляя седока соскакивать на землю и неумелыми руками прилаживать «непослушницу» на место. А ноги крутят, а колеса бегут, и клаксон гудит так громко! И снова широкая улыбка растягивает губы над теперь уже беззубым ртом. Мышка в этом году поживилась, что есть, то есть. Сразу восемь зубов ей отнес. Расставаться с зубами оказалось слегка грустно. Привык к ним, что ли? Наверное, привык. Без зубов неудобно, но весело. Особенно плеваться.
Дальше идет резкий скачок. На кадрах, существующих лишь в голове, карапуз превращается в худого, изможденного подростка. Не подростка, а как называют этот возраст? Отрочество? Может, и нет, но слово ему нравится. И думать о себе как об отроке прикольно. Детство немного потускнело, теперь кайф приходит вроде как урывками. Но все еще приходит.
Тарзанка над обрывом. Качаться на ней восхитительно и страшно одновременно. Это доставляет особое удовольствие. До колик в животе, до боли в паху. Прыжок в темную глубину – отдельная песня. Адреналин зашкаливает, как только руки отрываются от круглой, отполированной сотней таких же потных ладоней перекладины. Пока летишь вниз, в голове ни одной мысли. И это тоже замечательно. Как будто в космосе.
Арбузы на бахче. Круглые полосатые бока солнце нагрело так, что пальцы жжет. Катишь его к придорожной канаве, а сам ждешь: вот сейчас выскочит сторож, и мягкое место взорвется жуткой, но сладкой болью. Тут главное – не останавливаться. Уж если получил заряд соли в зад, так хоть арбузом заешь. Маскировочный головной убор, сделанный из арбузной корки, съезжает на глаза, сок от оставшейся мякоти рисует борозды на щеках. Черные от пыли, как траншеи…
Рыбалка на самодельную удочку. Первый карп, выловленный собственноручно. Руки изранены колючими плавниками, а на губах – улыбка. Ладони окрашены красным. Это кровь. Таков уж карп, без боя не сдается. Капли собираются в продолговатые полосы, рука сама тянется ко рту. Язык слизывает первую каплю. Она соленая и какая-то терпкая на вкус. И снова по телу мурашки, и снова спазм в животе. И это кайф! Неизмеримый кайф, до судорог в ногах, до рези в паху.
Острая боль вырывает из облака воспоминаний. Реальная, не воображаемая. Веки открываются. Черт! Снова это. Почему, ну почему все хорошее всегда заканчивается так плохо?! Теперь уже наяву он подносит ладонь к лицу. В тусклом свете карманного фонаря на ладонях видны тонкие кровавые полосы. Капли начинают капать на земляной пол, он машинально слизывает их, морщится, сплевывает. Волшебство закончилось, пришла реальность.
Он поднимается во весь рост, шагает к ступеням. Фонарь остается на гвозде. Зачем он ему? Это здесь тьма и сырость, а он идет туда, где солнце и позитив. Спустя три минуты он стоит возле белоснежной раковины. Красные капли с глухим звуком падают на эмалированную поверхность и превращаются в бесформенные кляксы. Он меланхолично открывает кран, смывает кровь сперва с ладоней, затем и с эмали. Сверху щедро поливает перекисью. С некоторых пор пол-литровая бутыль всегда стоит на полке возле мыла. Вместо мыла. Бесцветная жидкость пенится на ранах, затягивая травмированные участки. Двумя пальцами завинтить крышку, промокнуть ладони одноразовым полотенцем, и на этом все. До следующего сеанса.
Лотошинский участковый инспектор сидел на поваленном дереве и лениво жевал травинку. А что еще оставалось делать? Место происшествия он сигнальной лентой огородил еще в первый день, как только прибыл туда. Никанорыч, гордо именуемый местными властями «бригадой экспертов-криминалистов», управился за час и, загрузив вместе с санитаром морга тело в будку «труповозки», уехал. Да и сам он надолго не задержался. И вдруг, спустя три дня, высокое начальство обязало его охранять закрытый объект от несанкционированного вторжения. Так и сказали: ваша задача – воспрепятствовать несанкционированному вторжению. Как будто инопланетян ждут!
А что тут охранять? Три былинки, две тростинки и один булыжник? Все, что было можно, ретивые школьники, как только обнаружили труп, затоптали и на камеры наснимали. А потом еще всей деревне раззвонили, что у Хамова пруда мертвяк лежит. Толпа любопытных ломанула к пруду, и только потом весть дошла до полицейского отдела. Никанорыч так и сказал: похерили все улики, безмозглые ротозеи. Ну, или что-то близкое к этому, если исключить из пространной речи бранные слова.
Ругаться Никанорыч умеет. Можно сказать, виртуоз ненормативной лексики. Из соседних деревень молодые парни как на научно-практическую конференцию в Лотошино ездят. Перенимают опыт, так сказать. Да только для такого дела особый талант требуется. Не у каждого получится. У Никанорыча получается. Он, старший лейтенант полиции Сергей Щипачев, тоже учился, но потом бросил, не потянул.
Сегодня, услышав про новый приказ, Никанорыч эмоции не сдерживал. Проматерившись, выразил сочувствие и пошел по своим делам. Сочувствие Никанорыча оказалось к месту. Похоже, ему здесь куковать и куковать. Когда еще гонцы из Москвы прибудут? Может, и не сегодня даже. И ладно бы еще в первый день, когда труп нашли, а то два дня ни о какой охране не думали, а как узнали, что москвичи едут, так опомнились. Рисовщики хреновы!
Но сидеть придется, иначе начальник отдела его с потрохами сожрет. Хорошо, хоть пацаны прискакали, хотели видео с места преступления отснять, чтобы было что в Ютюб выкладывать. Видео снимать он запретил, но воды и харч из деревни ему все равно приволокли, сам как-то не озаботился. Для деревни такая забота дело привычное. Все знают: Земля круглая, когда-нибудь и он пригодится.
Мужика жалко, не старик еще, жить бы да жить. Интересно, что его погнало в их края? Работы в Лотошине своим не хватает, баб симпатичных по пальцам пересчитать, картины писать и ближе к Москве места красивые найти можно. Непонятно. Хотя, возможно, он и не к ним вовсе ехал. Это хорошо, что родственники чухнулись вовремя, а то бы в неопознанных мужик остался. Невостребованным трупом быть плохо. Валяешься, как кусок мяса некондиционного, и выкинуть жалко, и продать некому.
Сам он от такой участи застрахован. С его многочисленной родней в невостребованных надолго не задержишься. Пятый ребенок в семье, у отца три брата, у матери четверо. Да у каждого детей от трех до пяти, а у этих детей мужья-жены и свои дети. Кровной родни под сотню набегает, а ведь есть еще друзья, приятели, знакомые и сослуживцы. Хотя на сослуживцев, как оказалось, надежда слабая. Вот мужика этого напарник и не думал искать. Так дядька представительный, что в морг на опознание приезжал, сказал. Нет, говорит, человека на работе, а они и в ус не дуют. Хреново!
Хотя его-то коллеги в теме, может, и забили бы тревогу, а по своим каналам проще пробить. Вот, к примеру, года два назад у них в Лотошине комбайнер пропал, так его на следующий день в розыск объявили. Правда, там самая страда для комбайнеров была, может, этот фактор решающую роль сыграл. Но думать приятнее, что люди в Лотошине заботливые и до чужой беды отзывчивые. А комбайнер нашелся. За сто километров от Лотошина, но нашелся. Спьяну на попутке вместо Лотошина в Клушино укатил. Видать, выговорить название толком не смог, вот его и увезли.
Тогда все смехом обошлось, а ведь могло случиться, как с этим мужиком. Деньгами бы соблазнились, или просто на отморозков нарвался бы. Прибили бы по дороге и в канаву выкинули. Такое сплошь и рядом случается. Этот мужик вон тоже из простых, сразу видно. Одежонка дешевенькая, стрижка «бобрик», только ногти на руках чистые и ботинки добротные, кожаные, на высоком протекторе и не из дешевых. В прошлом году он себе хотел такие купить, чтобы на охоту с деверем гонять, но по зарплате не потянул. Накосячил, премии лишился, а матери постыдился признаться. Пришлось часть зарплаты как премию ей отдать. У них с матерью три года как уговор действует. С получки он ей на хозяйство половину отстегивает, и каждая премия – ее. На автомобиль копит. Мечтает, чтобы он по деревне не ногами ходил, а на колесах разъезжал. Ему по барабану, хоть пешком, хоть ползком, а ей приятно.
