Саша подошла ещё ближе. Убедившись, что брат надёжно охраняет их от неожиданных гостей, она нагнулась так, чтобы достать рукой воды. От прикосновения девичьих пальцев, она стала тёплой и пошла зелёными разводами. Через несколько мгновений показалась рыба. Она была мельче, чем Саша рассчитывала, но время было не то, чтобы крутить носом.

- Один, два, три, четыре, пять... - восторженно считал Миша, покинувший свой пост, и выглядывающий из-за плеча сестры.

- А что вы там делаете, а? - Саша молниеносно завернула рыбу в старую тряпку, которую брала с собой, и сунула брату под расстёгнутый отцовский кафтан, который он быстро запахнул. - Никак рыбу кличите, да?

- Да какая рыба, баба Настасья? - Саша показала соседке, не весть откуда взявшейся, пустые руки. - Сгинула она давно, это ж все знают.

Баба Настасья окинула брата с сестрой подозрительным взглядом. Сама-то она не спешила отвечать, куда это она ходила на рассвете, и что приносила, спрятанное под одеждой. Даже сейчас она на ней бугрилась, а пояс готов был развязаться.

- Что ж ты не у барина-то своего? - сменила тему баба Настасья, сделавшая свои выводы. - Совсем плох он, говорят. Того гляди и богу душу отдаст. - Саша побледнела, а соседка, меж тем уже уходя, перекрестилась и добавила: - Добрый человек уйдёт спокойно, хорошее место ждёт его, не то, что нас, грешных.

- Нельзя, Сашенька, нельзя идти тебе, - плакала мать. - Ему уже не помочь, а тебя, коли увидят там, ещё и обвинят.

Саша отдала матушке рыбу и наспех обтёрла руки.

- Ты не знаешь этого, - возразила она. Вопреки решению не вмешиваться, Саша не могла сделать вид, что ничего не слышала от соседки. Виденья одни хуже других сменялись перед её глазами, и уверенность в том, что дар ей был дан не просто так, крепла в ней вместе с верой в то, что сдолать хворь, какой бы сильной и запущенной она ни была, ей было по силам.

- Ночи хотя бы дождись, дочка, - вмешался отец, - чтобы глаза чужие не видели, да языки злые не болтали. Стемнеет, тогда пойдёшь. Спасёшь, так спасёшь, а нет - так хоть попрощаешься, - рассудил он, и Саша согласилась. С отцовской мудростью она спорить не решалась, да и матушка до вечера успокоится.

Сумерки спускались рано в эту пору года. Саша как можно тише выскользнула за дверь, стараясь не открывать её слишком широко, чтобы запах запечённой рыбы не распространялся на улицу. Соседи, те, что ещё могли поддерживать в себе жизнь, не должны были знать ни о таком богатстве, как рыба, ни о том, что кто-то уходит в ночь.

Запах смерти Саша ощутила ещё с порога. Опустевшие покои пропахли ею насквозь.

Соседка не обманула: плох был барин. Саша взяла его за руку, и она была холоднее льда, не смотря на то, что его сильно лихорадило. Горло барина было опухшим, а в груди при каждом вздохе судорожно булькало.

- Сашенька, это ты? Я ждал тебя. - Он зашёлся в кашле, и на губах появилась кровь.

Глаза его были обращены к ней, но, в то же время, они как бы смотрели сквозь неё, видя то, что было доступно только им.

Саша ему не ответила. Опустившись на колени, она положила ладонь на его мокрый лоб и погладила по тронутым сединой волосам.

Права была матушка - помочь барину она уже не могла. Жизнь покидала его. Мучительно давались ему вдохи, и тело его уже было практически мертво.

Он держался за жизнь столь привычную для него титаническими усилиями, как и многие другие, боясь того, что ждёт его после смерти. И та боль, которую он испытывал, убивала и его душу, а без неё после смерти точно не стоило ожидать чего-то хорошего.

Да, спасти его Саша уже не могла, но кое-что всё же было в её власти. Она могла подарить ему лёгкую смерть, спасти его душу и помочь ей уйти туда, откуда она сможет двигаться дальше. Такой дар был бесценным.

Саша ещё раз погладила барина по волосам и, поцеловав его руку, закрыла глаза. Комнату заполнил мягкий зелёный свет. Стало тепло и уютно. Два, три, четыре удара сердца и всё закончилось.

Саша открыла глаза. Лицо барина было светлым и спокойным, и многим моложе, чем при жизни. Всё, что его терзало, отошло. Отошёл и он. Туда, где не было боли и зла. Туда, куда попадали хорошие люди.

Прав был и отец. Теперь она могла попрощаться. Поцеловав барина в лоб, Саша удалилась.

На утро выпал первый снег. Белые хлопья скрывались в густом чёрном дыме, поднимавшимся над покоями, где только вчера испустил свой последний вдох добрый барин.

В город пришла чума.

- 2 -

Толстое бревно плавно покачивалось в такт широким шагам темноволосого молодца, нёсшего его на плече. Несмотря на середину осени, пришедшей ранее положенного, белая рубаха на нём взмокла.

Опустив бревно на землю рядом с другими, молодец вытер лоб рукой.

- Всё, братцы, последнее. Можно строгать.

- Ну, даёшь! - хохотнул один из рабочих, подошедших с топорами к брёвнам. - Девок тебе бы на плечах тягать, а не здесь прозябать!

Молодец лишь махнул рукой, мол, какие там девки, сначала дело, а потом уж и про девок подумать можно. Правда, девок-то было не так уж и много, да и так, чтоб в душу западали - тоже не сказать. Зато работы было полно. Северная резиденция царя сама себя построить не могла.

Каменный детинец (Дешный град, внутренняя крепость или цитадель) Вологды начал сооружаться в конце апреля 1566 года.

Территория его ограничивалась с севера рекой Вологдой. С юго-востока и юга были прорыты рвы, на западе насыпаны земляные валы.

Частично из камня была стена с северо-запада и полностью с юго-востока с девятью башнями и двумя башнями с пряслами (участок крепостной стены между двумя башнями) между ними на юго-западном углу. Внутри был построен каменный соборный храм - Софийский собор и деревянный царский дворец с церковью.

День и ночь держали стражу пять сотен стрельцов и около трёхсот пушек. И, несмотря на неожиданный отъезд царя, работы в ней продолжались: на месте недостроенных стен ставился деревянный острог (постоянный или временно населённый укреплённый пункт, обнесённый частоколом из заострённых сверху брёвен высотой 4-6 метров) с двумя десятками шатровых башен.

- Чего стоишь? Чего ждёшь? - спросил всё тот же рабочий у молодца.

- Топор жду. Пара рук лишними не будет.

- Топор тебе? Ишь ты! Иди уже! Смотреть на тебя холодно!

Молодец пожал плечами, мол, как хотите, и широким шагом пошёл по своим делам. Умывшись и переодевшись в чистую рубаху, он надеялся спокойно отобедать, но в дверь настойчиво заколотили и, не дождавшись ответа, вломились гости.

- Встречай гостей, добрый человек! - с порога прокричал первый.

- Мы не забыли про тебя, - подал голос второй, - и принесли тебе пожрать.

- Помер бы я без вас, братцы, - улыбнулся он.

- Помер бы, Ромка, не сомневайся.

Афоня и Димитрий были его давними друзьями: вместе осиротев, они попали в монастырь, где и выросли; вместе преодолевали любые преграды; вместе прибыли в Вологду в поисках лучшей жизни.

Отобедав, молодцы достали кружки и, тот, кого звали Димитрий, разлил по ним из принесённого запазухой красивого графина некую жидкость.

- Фу, гадость, - скривился Рома. - Вы где эту погань взяли?

- А нас угостил этот... Как его? Ну, тот короче, что по-нашему ни хрена не понимает, - ответил Димитрий.

- Ин-же-няр, или как-то так, - добавил Афоня.

- Угостил? - усмехнулся Рома. - А как же! Спёрли вы это, братцы мои грешные!

- Бог простит, - ответил Афоня и, под дружный смех товарищей, перекестился.

- Короче, смех - смехом, а мы к тебе с делом пришли. - Бородатое лицо Димитрия в миг приняло серьёзное выражение. - Молва ширится, что по землям нашим хворь какая-то ходит, да людей старых, да малых на тот свет сживает. Говорят, целые станы закрывают: не войти, не выйти.

- И что? Коли суждено так помереть, так и помрём, - ответил Рома.

- Может, и помрём, да только здеся я не хочу дух испускать.

- Мы не хотим, - добавил Афоня.

- Царь может и вовсе передумал здеся себе гнёздышко вить. Сам видишь: сначала камни были, а теперь дерево. А дальше чего будет?