[…]

Она не хотела отбирать его тело. Не пожелала поджечь. Поэтому вместо неё это сделали еретики. Одним простым заклинанием, образовав круг, они подожгли главу ковена.

Яркое пламя охватило серое лицо с такими прекрасными чертами лица. На секунду Рейн захотелось лечь к Каю и уснуть рядом с ним навсегда, но Годфри, словно прочитав её мысли, вдруг резко схватил девушку за запястье до боли сжимая, хотя она ещё даже не двинулась с места.

С родным телом горело всё блеклое существование.

Отныне человеческая жизнь — порок, наказание за предательство, которое она понесёт ровно столько, сколько ей позволят прожить на земле. А затем она уйдет к нему в Ад. И вот там уже никто не будет в силах отнять их друг у друга, даже они сами.

Сейчас Рейн больше всего на свете надеялась на то, что Ад существует, ведь только так, пускай даже спустя пятьдесят лет, они будут вместе.

***

С тех пор как Кая не стало, Рейн ушла в себя, что было вполне ожидаемо. Это понесло определенные последствия: стресс, недосып, головокружение из-за нерационального питания, она мало с кем говорила, обмениваясь лишь короткими репликами, и много всего другого.

Еретики все ещё не покинули территории рядом с домом и частенько захаживали в него, в том числе и Рейес. Она пыталась поддержать девушку, насколько это было возможно в силу её характера. У клана ещё были свои дела, но они решили, что как только покончат с ними — уберутся подальше.

Так в один день, когда блондинка, протеже своего создателя, навестила Рейн, чтобы оповестить о планах еретиков, она поинтересовалась:

— А что будешь делать дальше ты?

Тогда она принесла ей немного еды — лапшу и какой-то салат с морепродуктами, которые девушка на дух не переносила.

Вопрос обескуражил Рейн. У неё не было совершенно никакого плана. Она всё ещё не могла отойти от боли утраты. Да, истерики и слёзы прекратились, но нервозность осталась, а со временем стала превращаться в равнодушие. Не здоровое, которое появляется, когда ты свыкаешься с мыслью о смерти, а нездоровое — когда ты просто забываешь, что такое улыбка и смех.

Словом, да, планов не было. В её голове не появлялось ни одной мысли о будущем.

Годфри также захаживал достаточно часто, хотя первое время она оставалась у него под его чутким наблюдением. Но как-то девушка сочла хорошей мыслью посреди ночью сбежать в дом, в котором жила раньше. Наутро Роман нашёл её в постели на втором этаже. Дом не отапливался, так что она свернулась калачиком посреди холодного матраца, одетая всего лишь в тонкую пижаму, вязаный кардиган и старые кеды, а одно из окон было открыто, поэтому гулял ветер. Удивительно, что после того девушка отдалась только насморком, а не воспалением лёгких. В тот же день Годфри врубил отопление, а Рейн так и осталась там.

С каждой неделей он приходил реже — у него стали появляться свои дела. Но она не то чтобы особо придала этому значение.

На второй месяц своих скитаний девушка впервые обратила внимание на своё здоровье. Отсутствие критических дней не напугало её, лишь подтолкнуло к тому, чтобы записаться к врачу. Наверняка при таком режиме произошёл некий гормональный сбой.

Но доктор, проведя осмотр, пришла к выводу, что нужно отправить Рейн на ещё одну процедуру — УЗИ. Той это, конечно же, показалось забавным, но она не могла показать этого женщине, поэтому в назначенный день пришла.

И то, что она увидела повергло её в шок.

Маленький эмбрион. Размером с фасолину.

С того момента голова Рейн впервые была занята чем-то, кроме мыслей о Паркере.

Ребенок.

И было огромной ошибкой покидать город так нелепо распрощавшись с Годфри.

«Я ценю всё, что ты сделал для меня, пускай ты и не руководствовался добрыми намерениями. Спасибо, Роман», — аккуратный свёрток бумаги лежал на его рабочем столе рядом с небольшим фотоснимком.