champagne et canapés
1
Наутро 7 апреля уже все жители небольшого городка Степаново были в курсе смерти Сёмы Айтенберга. И абсолютно каждый гражданин города считал своим долгом сообщить об этом всем тем, кто ещё не знал и тем, кто давным-давно уехал из Степанова или уже совсем позабыл о существование какого-то там Сёмы Айтенберга. Новость эта с такой скоростью разносилась по улицам, что уже наверняка даже голуби и чумные крысы скорбили по молодому парню, которого кто-то когда-то видел, кто-то его, кажется, припоминал и кто-то, кажется, с ним даже обедал в школьной столовой несколько лет назад.
Таким человеком был и я. Я тоже припоминал Сёму, помнил, как мы с ним хулиганили в школьной столовке и я даже вспомнил его родинку на его слоновой шее. Примерно в 6 часов утра меня разбудил мой телефон, который разрывался от перманентных звонков. Именно тогда я и узнал о смерти своего старого друга, которого я не видел несколько лет и с которым на протяжении этих самых нескольких лет ни разу не разговаривал.
Своевременно мне пришлось позабыть о занятиях, ждавших меня сегодня в институте и о работе, которая спрятавшись, поджидала меня вечером. На работе новость о моём скором отчаливании приняли вполне благоприятно и пожелали удачи. Александр Петрович, мой начальник, предложил мне выпить, но я отказался. Моё резкое «нет» он никак не воспринял и просто выпил за двоих, сказав, что за такое дело даже двух стопок не жалко. В институте же мне своевременно сообщили, что все свои прогулы я должен буду отработать, ведь без работы нет знаний! В этот момент я почувствовал себя героем Платоновского «Котлована».
Всё я делал в такой спешке, что совершенно забыл про умывание и про чистку зубов, поэтому, стоя в кабинете декана, я всячески пытался скрыть свои жёлтые зубы, которые бы наверняка как-нибудь засияли на ярком свете. Такой же в точности трюк я проделал и на работе, но стоит сказать, что Александр Петрович бы всё равно никак на это не отреагировал. Его полностью поработило чувство горя за незнакомого ему человека, поэтому взгляд его был размытым и несобранным. А мне это было на руку. Ради приличия я постоял с ним пару минут, совместными усилиями мы поскорбили, после чего я в спешке двинулся на вокзал.
Я поднапрягся, шёл достаточно быстро, иногда даже бежал, чтобы успеть на вокзал пораньше. Мне ещё, конечно, никто не сообщил о дате и времени проведения церемонии, но я любил всегда приходить за час, а, то и за два до начала какого-нибудь большого события. Поэтому я выпросил у билетера самый ранний рейс. Выпрашивать мне его пришлось потому, что она меня всячески от этого рейса, а точнее от поезда отговаривала. Мол, вагон страшный и кривой, и место у туалета и, кажется, даже машинист немного подвыпивший. Но мне было на это плевать, пунктуальность в моей иерархии ценностей стояла намного выше, чем плешивая брюзгливость и чувство самосохранения. Ехать мне, конечно, на похороны совершенно не хотелось, но я уже дал слово, и это означало то, что своё обещание я должен был выполнить на все двести процентов. Ровно в десять часов утра я уже сидел в вагоне поезда номер «144», который тихими ударами колёс о рельсы направлялся в маленький городок Степаново. К слову, женщина, отговаривавшая меня от данной поездки, не соврала. Место было у туалета, в вагоне пахло, а поезд прибыл как будто бы прямиком из советского союза. Слова о машинисте я, конечно же, подтвердить не могу, могу лишь сказать, что поезд как-то странно ехал и иногда пошатывался. Но тут уже дело дилеммы: пьяный машинист или отечественный производитель. Подъезжая к своей станции, я всё же почистил зубы в страшном и вонючем сортире, переоделся в чёрный традиционный костюм и причелся. Одним словом, выглядел я достойно и был уверен, что похороны Сёмы своим внешним видом я никак не испорчу.
Сказать честно, я совершенно забыл Сёму. Можете назвать это когнитивным искажением, но в один момент мне даже показалось, будто бы я и вовсе никогда его не знал. И на самом деле, возможно, это даже было правдой, ведь мы не виделись уже так много лет. Люди меняются и я уверен, что Сёма уже совсем не тот, каким он был прежде. Вместе с Сёмой за компанию, я позабыл и остальных своих друзей, с которыми мы дружили с самого детства и с которыми мы преодолели, действительно, незабываемые и сложные жизненные трудности. Но, я никогда не винил себя в этом и тем более не винил в этом своих бывших товарищей, потому что считал это обычным жизненным процессом. Так уж получилось, что мне удалось вырваться в ЛЮДИ: уехать из маленького и пыльного города учиться в большую и респектабельную столицу, и мне дико хотелось удержаться в этом самом прорыве, позабыв тем самым всё, что было до него, а если уж не позабыть, то хотя бы на небольшой срок отречься от своего прошлого. Я поступил на доктора в медицинский университет. Мне всё нравилось и всё казалось жутко новым даже после нескольких лет жизни и обучения в Москве. Новая жизнь сияла разноцветными красками. Новые друзья, девушки, амбиции – всё это завлекало меня и не хотело отпускать, точнее я сам не хотел вырываться из этих крепких объятий. Поэтому сам отъезд, обратно в Степаново, пускай и ненадолго, отдавал для меня чем-то нафталиновым и отталкивающим. Представьте себе, что вы открыли свой гардероб и, начав рыться в вещах, случайно наткнулись на старый заплесневелый пиджак. И вам так стало плохо, так противно и душно, потому что вы вдруг вспомнили тот ужасный день, когда с небес на вас полил сильнейший ливень, а ещё вы проиграли все свои деньги, тоже находясь в том пиджаке. Такое же чувство ощутил и я, правда отсутствия денег и ливни были не самыми страшными проблемами моего родного города!
Когда двери вагона отварились, и передо мной открылся вид на запыханный и помятый вокзал, то меня схватил лёгкий мандраж и страх, лезущий прямо из моего прошлого. Страх этот заключался в боязни не вернуться обратно. Меня посещали мысли о том, что этот сыпучий песок вновь затянет меня и уже никогда не отпустит на свежий приятный воздух.
Я увидел белую “kia riu» и двух мужчин, вылезших из машины и машущих мне. Это были мои позабытые друзья. Сашка Каверин и Петя Клинов. Саша за эти 6 лет успел потолстеть и полысеть, наверно было трудно, без смеха, сказать ему фразу: «С двадцати трёхлетием тебя, Санёк!» Он улыбался мне и махал. Улыбкой он был в маму, лысиной в отца, а своей полнотой был обязан обмену веществ. Петька же никак не изменился. До сих пор на его голове жили густые чёрные волосы, он был худощавым, как спичка и до ужаса ленивым, поскольку за эти 6 долгих лет, его руки так и не дотянулись до бритвы, чтобы сбрить мерзкие слизкие усики, танцующие у него прямо под носом.
Смотря на своих друзей, как в прошлое, я стоял на ступеньках вагона. Меня подтолкнула старушка с двумя большими сумками в руках. Я неловко приземлился на землю, поправил свои белокурые непослушные волосы и направился к своим приятелям, у которых ещё до сих пор не затекли руки радостно махать мне!
2
В первое время, после моего отъезда, мы ещё немного общались и рассказывали друг-друг о своей жизни и о своих жизненных успехах. Петя Клинов, с которым я общался лучше и чаще всего, теперь являлся владельцем похоронного агентства, доставшегося ему от родителей. Сам он говорил, что оно ему не больно то и нужно, да и не совсем ему по нраву с трупами работать, но жить на что-то нужно. Стоит сказать, что со временем он все же привык к своей работе и даже не стеснялся говорить о ней с гордостью. Петя мне всегда нравился своей добротой и открытостью. Возможно, он был топорным, прямолинейным, не самым умным, но при этом всегда оставался порядочным человеком. Эти качества у него проявились и в ситуации с Сёмой. Ещё в детстве он потерял отца, а несколько месяцев назад у него умерла мать. Братьев и сестёр не было, а вся остальная семейка или погибла где-то или разъехалась по разным уголкам, поэтому Петя остался совсем один. Он взял на себя все расходы на похороны, всё сам организовал, и вообще повёл себя очень достойно и красиво. К Семёну Клинов всегда относился положительно. Он считал его хорошим парнем и, когда Сёмы не стало, Петя ушёл в себя, поскольку очередная потеря была для него, как новая рана на коже. Вроде бы всё тоже самое, но кровь то льётся и ранка эта по – сильному постанывает.
