Из сбивчивой речи подруги Зина поняла, что её бросил парень и Люба изрядно пьяна.

– Отвезёшь меня к Любе?

Женя не любил Любу. Ему не нравилась её манера совать нос в чужие дела. Но она была единственной подругой его жены, несмотря на полную противоположность их характеров.

Доехав до развилки, Женя повернул в сторону города и выехал на широкую улицу, которая вела к дому Любы.

– Беспокойная ты моя, всё о других печёшься. Ещё и домой не доехала, а уже спешишь кого-то там спасать, – увещевал он жену, поглаживая её руку.

– Не кого-то, а мою лучшую подругу Любашу! – возразила Зина.

– Твоя Любаша, кстати, ни разу тебя даже не проведала! – заметил Женя.

– Так я, вроде как, не в больнице лежала, – напомнила Зина.

В гостиной на столе стояла початая бутылка водки, кабачковая икра, обгрызенный батон и фотография темноволосого, смуглого парня в рамке. Любаша с растёкшейся тушью под глазами хлебала водку из стакана, зажмурив глаза и заедая кабачковой икрой, которую зачерпывала куском батона из банки.

Она не сразу заметила Зину, которая своим свежим, ухоженным видом составляла полный контраст пьяной, зарёванной Любаше.

– Так, что здесь за пьянство? – спросила Зина, отыскивая глазами вазу, чтобы пристроить розы.

Любаша кинулась к подруге, и, схватив ту в крепкие, пьяные объятия, проглатывая слова, затарахтела:

– Зина, Зинуля… как же мне жить теперь?! Я же спрашивала его: «ты женат»? А он: «нет, нет, не женат»! Я бы… да, если бы я знала, я бы давно его забыла. Я так любила его, любила… Зачем, Зина, зачем он так со мной? Я не знаю, как жить! Зина, что же мне делать теперь?! У него семья, понимаешь, дети! А я, я…

Зина почувствовала облегчение, когда Любаша выпустила её из объятий, – но, как оказалось, только лишь затем, чтобы наполнить стакан. Зина успела вовремя и, выхватив стакан уже, буквально, из рук Любаши, она пристыдила подругу:

– Нехорошо в одиночку! На, пей, подлец! – и выплеснула весь стакан в лицо парня на фотографии.

Любаша воззрилась на подругу обалделым взглядом. Но Зина невозмутимо наполнила стакан снова и подала его Любаше:

– А ну-ка, угости Дениску!

Любаша неуверенно взяла стакан из рук подруги, и, колеблясь всего пару секунд, вдруг со всей пьяной злостью вылила водку из стакана на фото парня. Зина подала ей мокрую фотографию:

– Давай, расскажи ему, всё расскажи, что на душе накипело! Поведай ему, что чувствует твоё разбитое сердце. Давай-давай, бери!

Любаша, сначала едва шевеля губами, но постепенно всё более входя в раж, стала тужить и выговаривать Дениске:

– Я же тебя спрашивала, а ты что говорил: «не женат, не женат…». Обманул. Страдать заставил…

Пока Любаша вела монолог своей души с фотографией, Зина приготовила ей ванну. Она набрала полную ванну тёплой воды, добавила туда салатовой пены, морской соли, на бордюре ванны зажгла свечи и поверх пены выложила розовые лепестки.

Зина возвратилась в гостиную. В её руках были голые, колючие стебли – это всё, что осталось от роз, которые ей сегодня утром вручил муж. Но ради подруги она готова была жертвовать чем угодно, только бы не видеть этих несчастных, заплаканных глаз.

Она села в сторонке, скрестив ноги по-турецки, и наблюдала за подругой, которая уже не могла остановиться и, икая, высказывала своему мокрому Дениске всё, что было на сердце:

– Помнишь, как нам хорошо было? Слушай, а Ялту помнишь? Я говорила тебе: «не пей». А ты не послушал, вот на пароходе тебя и укачало.

– Так он тебя ещё и не слушал? – возмущённо вставила Зина.

– Представляешь, не слушал! Он, конечно, потом сто раз пожалел…

Зина подала подруге голые стебли, которые всё ещё держала в руках:

– Негодяй! Так ты по морде, по морде его!

Любаша схватила колючие стебли и излупила ими фотографию, разрывая её в мелкие клочья. Когда на пол упала тонкая металлическая рамка, отдаваясь звонким эхом в гостиной, Зина решила, что на этом хватит.

– Пойдём, – взяла она за руку подругу.

– Куда…? – не поняла та.

– В новую жизнь.

Зина завела Любашу в ванную, не включая там свет. Горящие свечи освещали салатовую воду, усыпанную лепестками роз. Любаша ахнула.

Пока подруга принимала ванну, Зина нашла в её гардеробной несколько подходящих нарядов. Завидя вышедшую из ванной, практически, отрезвевшую с полотенцем на голове Любашу, она усадила её перед зеркалом. Причёска и лёгкий макияж, искусству которого Зину научила в санатории Александра Романовна, тут же преобразили Любашу.

– А теперь примерь-ка вот это платьице! – попросила её Зина. – Подожди, подожди, не снимай, дай-ка я тебя сфоткаю. А теперь вот это!

Люба с радостью примеряла одежду, рассматривая себя новую в зеркале и позировала без устали, ощущая себя совершенно другим человеком. А Зина, направляя объектив цифрового фотоаппарата, руководила:

– Протягивай руки навстречу новой жизни! Улыбайся! Обнимай, обнимай счастье! Так, так, веселей лицо! К тебе идёт новая любовь – встречай её!

Подруги тут же на компьютере просмотрели получившиеся фотографии, отметив, что Любаша на всех фото вышла и впрямь, как заново родившаяся.

Уже прощаясь на лестничной площадке, Зина обняла подругу и напомнила:

– Запомни, впереди у тебя только счастье.

– Да, да! – согласилась Любаша и вдруг всплеснула руками: – Слушай, я с этим своим Дениской забыла тебе сказать: ты так хорошо выглядишь! Теперь всегда будь такой.

– Буду. А по-другому и быть не может, – ответила Зина. – У меня теперь тоже новая жизнь начинается.

Спустя несколько недель счастливой жизни, Зина так и не поняла, зачем ей надо ехать в какую-то клинику. Но, конечно, если там дела у мужа и это не займёт много времени, она не откажется прокатиться с ним. Тем более, как она поняла, заведует клиникой родная сестра Александры Романовны. А всё, что касалось этой женщины, было для неё свято. И Зина, приготовив на дорогу по паре бутербродов и пол литровый термос чая с лимоном, запрыгнула в машину.

Она полностью доверялась мужу. В последнее время он сильно изменился и даже не подпускал её к делам типографии. С одной стороны, она скучала по работе, с другой – разве не она мечтала видеть мужа деятельным и предприимчивым? А ей пока хватало и работы по дому.

По завершении сегодняшней поездки, Зина наметила взяться за глажку, после двух последних стирок скопилось две больших стопки белья. Потом она приготовит окрошку, которую она обещала мужу и как раз к вечеру успеет до своего сериала.

Зина смотрела на дорогу и начинала нервничать. Они всё дальше отдалялись от города, виляя по каким-то просёлочным дорогам. С такой отдалённостью, она не то, чтобы окрошку, но и сериал пропустит.

Возле ворот их встретил охранник и сообщил, что их ждут. Зина заметила, что охранник узнал её мужа и поняла, что те раньше встречались. Женя взял её под руку и, заметно нервничая, повёл в глубь двора, в котором находилось несколько корпусов. Возле центрального корпуса их ждала высокая темноволосая женщина, – Зина поняла, что это и есть сестра Александры Романовны. Внешнее сходство было разительным. Только та, которая встречала их сейчас, была старше и грубее. Её взгляд был оценивающим. Она смотрела на Зину, как смотрят на кролика в клетке, которого хотят купить, но не уверены, доживёт ли он до зимы.

– Знакомься, это Антонина Романовна, – наконец, заговорил Женя.

Антонина Романовна отмахнулась от Жени, демонстрируя напрасность его потуг. Дескать, не в высшем обществе, обойдёмся без приличий. Она махнула головой в сторону двери, где стояла женщина лет сорока – сорока пяти в белом халате, видимо, медсестра.

– Светка, прими гостей, – бросила она.

Женя, не отпуская локтя Зины, повёл её по ступенькам к двери здания. Она попыталась освободиться, не понимая излишнего внимания мужа. Но тот крепко держал её, и тут Зине стало не по себе. Она оглянулась назад, надеясь, что сестра Александры Романовны всё ещё здесь и ей ничего не грозит.