Я кивнул головой, но ничего не сказал. После его высказывания возникла неловкая пауза, и чтобы её прервать Луиджи обратился с вопросом к Агнии, чтобы как-то привлечь её к разговору:

– Вы можете задать мне любой вопрос, и я вам с радостью отвечу.

Подумав, Агния спросила его:

– Что вы думаете о проблемах будущей математики и философии?

Услышав, этот вопрос Луиджи оживился и начал говорить увлечённо:

– Будущее математики и философии связано с музыкой, потому что ничто так благотворно не влияет на эволюцию человеческого духа, как музыка, ведь человеческая мысль всегда музыкальна. А стихи и пение – это законченная форма этой гармонии. Но и в отточенной и ясной мысли всегда звучит гармония. Музыка – это слепок самой нашей жизни, и она всегда органична и состоит из конкретизирующей математики и обобщающей философии, в ней всегда присутствуют элементы инвариантности, то есть, неизменности и релятивизма, то есть, относительности. Любое развитие всего, что бы это не было, опирается на две составляющие тенденции или два принципа. Это – внешнее оправдание и внутреннее совершенство, главный принцип этих тенденция: ни в чём не должно быть демагогии, которая возникает при ощущении достижения Абсолюта, когда мысль перестаёт двигаться и, возвращаясь к себе, отдаётся лишь своей шлифовки и коллекционированию аргументов в свою пользу. Критика должна присутствовать во всём, но она не должна заниматься отрицанием ради отрицания, только при таком движении бывает движение вперёд.

– Но меня интересует не это, – прервала его рассуждения Агния, – какое будущее будет у математики и философии, как они будут развиваться, и соединятся ли вместе?

Луиджи рассмеялся и сказал:

– Всё зависит от того, на что человек обратит своё внимание и захочет ли он узнать, что такое бесконечное будущее. Есть три учения, которые к этому понятию относятся по-разному. Например, онтология увлечена изучением бесконечного бытия, гносеология занята изучением бесконечного познания, аксиология изучает истину, доброту и красоту как воплощение бесконечного. У этих учений разные подходы к изучению действительности. Одни стараются почувствовать наш мир, а другие умозреть его. С глубокой древности философы разделялись на математиков и физиков, олицетворяя собой двуединое отображение Логоса и Сенсуса мироздания в своём осмыслении и чувствовании. Разрабатывая свою би-валентную логику, состоящую из двух логик, мыслители руководствовались двумя оценками: «истинно» и «ложно», основанной на законе исключения третьего. На вопрос о положении тела в его естественном месте можно дать два ответа, которые определяют покой или движение. Но правомерен ли такой подход к нашей действительности, когда мы переходим к бесконечно би-валентной логике? Ведь вместо двух качественных условий «здесь» и «не здесь» возникает бесконечное множество «здесь», допускающих оценки «истинно» и «ложно». Чтобы определить логический эквивалент теории относительности, нужно вспомнить, что положение движущейся частицы определяется четырьмя координатами, и таким образом входит ещё один параметр би-валентной логики – «размерность». В квантовой механике вводится третья оценка – «неопределённость», и этой ценой исключаем третью, неопределённую оценку для другой переменной. Би-валентная логика превращается в три-валентную, а при ультрамикроскопических трансмутациях и дискретном световом конусе, где частица, меняя место, прекращает своё существование как частица данного типа, что можно назвать моно-валентной логикой. Если учесть, что наш толстый дольний физический мир имеет в проекции ещё и тонкий горний духовный мир на базе тонкой энергетики, то мы придём к логике переменной валентности, где разум неограничен рассудочной устойчивостью категорий, и где существенны свои формальные определения. И в этой новой действительности речь может идти о новых преобразованиях, трансформациях, переходах и изменениях, где происходят изменения фундаментальных представлений, открываются связи картины Вселенной с локальными образами, математики и логики. Эти изменения и образуют то, что в своё время Бор назвал безумием современной физики, а со времён Шекспира мы знаем, что в безумии может быть система, и в эту систему можно найти вхождение, всё зависит от настройки нашего сознания. В классической науке функцией рассудка было установление законов, а функцией разума – переход к иным законам. Такие переходы означают переход познания через порог бесконечности. Разум, выходящий за пределы рассудка, становится непосредственно осязаемым. Лаплас, как мы помним, говорил, что разуму труднее углубиться в самого себя, чем идти вперёд. Когда мыслитель не только объясняет новые факты с помощью установившихся законов и математической логики познания, так сказать, когда его разум идёт вперёд, но и меняет эти законы, и вот тогда его разум углубляется в себя. Когда человек углубляется в себя, то он познаёт себя.

Слушая до этого момента внимательно, и услышав эти слова, я вдруг мысленно воскликнул: «Вот этот момент истины! Я не узнал себя до тех пор, пока мне не довелось встретиться с собой в другом измерении. Тот юноша совсем не походил на меня, так как он обитал в другой среде. Находясь здесь и сейчас, я отделён от него, но каким-то образом я нашёл переход в другое измерение и встретился с ним. И хоть живём мы с ним в разных действительностях, мы связаны с ним тесной связью. Но как же я попал туда, в ту реальность? Ведь получилось у меня какое-то вхождение, которое я не заметил, поэтому вряд ли могу его повторить».

А в это время Луиджи продолжал говорить:

– Так вот, самое важное в познании мира – это не постигать его своим умом, а почувствовать его своим существом. Любая мысль, которую мы произносим, – это отголосок другого мира. Мысль, сказанная вами или кем-то другим, – это всего лишь промежуточное звено между вами и Истиной. Но чтобы войти в Истину, нужно на неё настроиться, и задействовать Сенсус, а не Логос. Почему музыка действует на нас сильнее, чем любая зажигательная речь? Да потому, что люди слагают мысли из своих слов, а музыка приходит в виде звуков к нам неведомо откуда. Мы можем сочинить стихотворение, но даже композитор не способен сочинить музыку, она снисходит на него с Неба уже в полном своём законченном звучании, и принадлежать не ему, а высшему существу, которое вышло с ним на связь. Там, в некой стихии, кто-то подарил ему эту мелодию, потому что состоялось духовное соитие между Небом и землёй, той небесной сферой, именуемой Храмом, и площадью, на которой стоит человек. И это соитие произошло именно в Театре, где сходятся все концы. Я с этого и начал мою беседу с вами, когда сказал, что философы и математики рождает музыку.

– Так значит, будущее развитие математики и философии заключено в их слиянии? – спросила Агния. – И в будущем будет наличествовать только музыка?

– Совершенно верно, – согласился Луиджи, – об этом я и говорил. В музыке, как нигде, чувствуется бесконечность, где каким-то образом сочетаются соединяющие и разделяющие понятия локального объекта и интегрального бытия. В ней присутствуют и философия и математика, где исходные понятия отображают живую противоречивую сущность бытия, а значит, они могут быть мобильными. Если всё опосредственно, если нет непосредственных абсолютов, то значит их история обладает не только прошлым, но и будущем, и развитие их протекает органично в соответствии с гармонией общего мироздания.

– Всё, что я хотела знать, я услышала, – сказала Агния и встала, – а сейчас мне нужно идти.

Она поблагодарила за угощение. Я тоже встал, намереваясь её проводить. Но Луиджи нас остановил, заметив:

– Я не сказал самого главного. Я не сказал о трёх фундаментальных инвариантных коллизиях – онтологической, гносеологической и аксиологической и соответственно о трёх фундаментальных преобразованиях, которые вытекают из итоговых парадоксов бытия, познания и ценности.

Мы с Агнией продолжали стоять и не садились, а Луиджи продолжал говорить:

– Онтологический инвариант – неотделимость понятий дискретности и непрерывности, вещества и пространства-времени, конечного, локального «здесь-теперь-существования» и бесконечного «вне-здесь-теперь-существования».