В эти минуты никто не думал об опасности. А она была близка. Рядом проходила шоссейная дорога из Белой Церкви на Киев. Задерживаться здесь было рискованно. Но сразу пересекать дорогу наши командиры не решились. Вперед выслали несколько бойцов с лейтенантом Фоменко. Неподалеку от шоссе пограничники набрели на немецкий полевой караул. Они сняли одного часового, но другой, обнаружив разведчиков, поднял стрельбу. Гитлеровцы на дороге зашевелились. В небо полетели ракеты, ударил пулемет, застрекотали автоматы.

Неожиданная пальба вывела нас из оцепенения. Стало ясно: придется пробиваться с боем. Однако пока фашисты не видели нас. Расположившиеся рядом пограничники четвертой комендатуры во главе с капитаном Андриановым неожиданно устремились по берегу болота на север. Я тоже поднял заставу. За нами, не отставая, последовали остальные пограничники комендатуры. Перемахнув через шоссе правее места, откуда слышалась стрельба, мы оказались у какого-то села. Словно из-под земли перед нами выросла высокая, худая фигура одного из работников штаба отряда капитана Мирзиашвили. В руках он держал карабин.

- Стой! Зачем паника?

Мы остановились.

- Построиться! - приказал капитан.

Пока пограничники строились, немцы обнаружили нас. Одновременно из сел Гребенки и Пинчуки они открыли огонь. Но нас укрыл густой туман. Благодаря ему нам удалось незаметно выйти из зоны обстрела. Гитлеровцы завязали перестрелку между собой, а мы, воспользовавшись этим, благополучно преодолели небольшую речушку, оказавшуюся на нашем пути, и добрались до спасительного кустарника. Взошло солнце. Впереди показались дома. На всякий случай капитан Мирзиашвили развернул нас в цепь. Но немцев в селе не оказалось. Зато жители словно ожидали нас. Взрослые и дети - все высыпали на улицу.

Нам протягивали хлеб, сало, вареную картошку. Задерживаться, однако, было нельзя. Справа и слева уже слышалcя треск немецких мотоциклов.

Гитлеровцы, разобравшись, что под носом у них проскочило какое-то советское подразделение, решили догнать его. У насыпи железной дороги, что проходила в нескольких километрах от села, подвижная группа фашистов встретила нас пулеметным и автоматным огнем. Капитан Мирзиашвили приказал начальникам застав лейтенантам Рабовскому и Трушевскому смять вражеский заслон. Вместе с пограничниками своих застав Рабовский и Трушевский уничтожили врага. Но в короткой схватке погибли лейтенант Семен Рабовский и еще несколько пограничников.

Едва мы перевалили через насыпь узкоколейки, как снова ударили автоматы и пулеметы противника. На этот раз гитлеровцы засели в мелколесье. Мы уничтожили и этот заслон, но оставили на поле боя заместителя коменданта младшего политрука Николая Нестерова и многих других. Вражеская пуля сразила и нашего фельдшера Павла Бойко.

Теперь заставы двигались самостоятельно. Мелкими группами легче было просочиться сквозь вражеские заслоны. По посевам пшеницы, по оврагам, сторонясь дорог, пробирались и пограничники десятой заставы, пока на небольшой возвышенности между селами Григоровка и Матяшевка не встретили нескольких работников штаба отряда: Буланова, Королькова, Ребристого, Яковлева. С ними был майор Босый. Сюда же подходили и пограничники других застав.

Ярко светило солнце. От наших гимнастерок, не просохших за ночь после форсирования болота, шел пар. Из-за пригорка показалась колонна бойцов. Это были пограничники, которые еще в Сквире убыли в распоряжение замнаркома НКГБ УССР майора госбезопасности Ткаченко. Впереди .колонны шагал майор Иванов начальник штаба охраны тыла 26-й армии. Поражала исключительная дисциплина строя и отличная выправка бойцов. Иванов на ходу переговорил с начальником отряда майором Босым. Из дошедших фраз стало понятно, что майор Иванов с людьми следует в Мироновку для прикрытия каневских переправ через Днепр.

Много лет спустя из села Устиновка мне пришло письмо от Ивана Архиповича Кириченко, того возницы, что доставил нам в лес со своим сыном продукты и кого мы просили забрать раненых после нашего отхода. Вот что написал И. А. Кириченко: "В тот день, когда я привез пограничникам мешок с едой, меня попросили взять двух очень ослабевших от ран бойцов. Утром на подводе мы с сыном въехали в лес. Раненые находились в условленном месте. Мы положили их на повозку, прикрыли скошенной травой и привезли домой. Всего в нашем селе оказалось около десятка раненых пограничников. Всех их мы развезли по домам и спрятали".

Одного из тех, кто остался тогда в селе, удалось разыскать. Им оказался пограничник Вячеслав Владимирович Раевский.

- Я был очень слаб после перенесенной контузии 19 июля в селе Елисаветовка, - рассказал он. - Когда пришел в себя, то увидел военфельдшера комендатуры Михаила Даниловича Галушко. Он сделал мне укол, я вновь потерял сознание. Очнулся в каком-то доме. Как потом узнал, это был дом жителя села Устиновка И. А. Кириченко. Впоследствии я воевал в частях 2-го Белорусского фронта до дня нашей победы. В декабре 1946 года демобилизовался.

О судьбе другого раненого пограничника, командира отделения сержанта Андрея Венигдиктова, рассказывали в Устиновке, когда я наведался туда после войны. Тяжело раненного Венигдиктова местные жители укрыли от немецкой облавы. Он долго лечился, а когда Красная Армия освободила село, ушел на фронт. Командовал взводом, погиб в бою при освобождении Будапешта. Кто еще был с Раевским и Венигдиктовым, что стало с ними - неизвестно.

Итак, между селами Григоровка и Матяшевка мы наконец оторвались от преследования и, как оказалось, вырвались из окружейия. Приведя себя в порядок, пограничники построились в походную колонну. Майор Босый приказал доложить о количестве людей, и мы двинулись по берегу маленькой речушки на восток. Карт ни у меня, ни у других начальников застав не было, поэтому мы не знали, куда ведет эта речка. А она вела к Днепру, к известному своей трагедией в годы гражданской войны селу Триполью, находившемуся в пятидесяти километрах южнее Киева.

Туда мы пришли под вечер. Нам указали, где нужно занять временную оборону. Командование отряда снова попыталось связаться по местной телефонной линии со штабом пограничного округа. Нашей заставе приказали занять позиции на окраине Триполья, у дороги. Выставив наблюдателей, мы расположились у окраинного домика в саду.

Вечер стоял тихий, теплый. Слышался монотонный, убаюкивающий шум Днепра. После сытного ужина, которым нас накормили местные жители, пограничники пришли, как говорится, в себя. Наиболее бойкие Макаров и Хретинин начали выпытывать, куда пойдем дальше: за Днепр или в Киев? Чтобы уклониться от разговора, я заметил неопределенно, что "сверху" виднее, а наше дело - ждать новых распоряжений. Вместе с тем я понимал, что подчиненных надо как-то подбодрить. И тут мне вспомнилась прочитанная когда-то статья "Трипольская трагедия". В статье рассказывалось, как в июне 1919 года в селе, где мы сейчас находились, героически сражался с бандой атамана Зеленого партийно-комсомольский отряд. Бандитам удалось окружить горстку коммунистов и комсомольцев, но те не сдались. Неоднократно бросаясь в штыковую атаку, они сражались до последнего патрона. Захваченных в плен бандиты зверски замучили.

Я рассказал пограничникам о том, что произошло в Триполье более двадцати лет назад. Давний, но яркий подвиг тронул души людей. Бойцы начали обсуждать услышанное, а уроженец этих мест сержант Смолянец заметил:

- А ведь в 1938 году в Триполье установлен обелиск героям. Давайте, товарищ начальник, посмотрим на него.

Предложение было принято с восторгом. Пограничники единодушно решили отыскать обелиск. Возможно, несмотря на ночь, мы бы сделали это, но тут появился связной из штаба отряда и передал, чтобы застава срочно прибыла на берег Днепра. Когда мы подбежали к откосу, то увидели небольшой пароход у причала, на который грузились пограничники. Вскоре и мы оказались на палубе. Почти бесшумно пароход отошел от берега и заскользил вниз по течению.