– И кем я буду после этого?
– Человеком, который сделал все для людей, которых любит… Очень богатым, кстати, человеком.
Я сверлила фотографа почти ненавидящим взглядом. Но кого ненавидела в этот момент? Райана, который в действительности был шансом для моего папы, шансом, который я даже не рассматривала, себя, от того, что в глубине души испытываю интерес к этому мерзкому эгоисту или Дюка, который рубил неприглядную правду вот так вот запросто, прямо мне в лицо.
– Проституткой я тогда буду. К тому же, с чего ты решил, что он прямо горит в жены меня взять? Да, у него есть какой-то странный интерес, но не жениться ведь!
– А ты сними с себя всю эту мешковину, стань самой собой и шансы стать его избранницей резко повысятся.
– Знаешь, если я и опущусь до того, чтобы таскаться за мужиком, так пусть полюбит меня такой, какая я есть, а не такой, какой ему хотелось бы меня видеть. Моя настоящая внешность станет ему наградой. Ну, а если не полюбит – значит не судьба. Все. Либо на таких условиях, либо ни на каких. Я не могу переступить через себя. Просто не могу!
– Делай как знаешь. Только не пожалей, Лира. Ведь мы живем всего лишь раз. А такого мужика как Макнамара ты вряд ли когда еще встретишь.
– Не встречу. И не надо таких!
Остальное время до аэропорта ехали молча. Дюк не приставал, понимая, что сейчас внутри меня бурлят серьезные моральные противоречия. Я действительно варилась в собственном соку. С одной стороны, он прав. Я могла вернуть себе прежний облик, броситься в постель к блондину и выпросить нужную сумму. Он от нее не обеднеет, если в десять раз больше заплатил Линдси лишь за то, чтобы я поехала в турне. С другой стороны, отец спросит, откуда средства и не успокоится, пока не узнает правду. А узнав, откажется их брать. Я слишком хорошо его знаю. Умирать будет, а таких денег не примет. Конечно, от меня не убудет от одной или парочки ночей в объятиях красавца-мужчины, но моральная сторона вопроса рвала на куски. Меня вынудили заниматься журналистской проституцией. Но заниматься еще и натуральной – не стану. Никогда и ни за что. Либо пусть полюбит такой, какая есть, либо никак. Все. Я приняла решение.
В аэропорту творилось невообразимое. Толпы фанаток с плакатами и фотографиями Райана кричали, вопили и истерили в надежде, что звезда к ним выйдет. Но звезде было некогда. Дюк попросил водителя остановиться, чтобы сделать фотографии, хоть я и заявляла, что писать об этом не стану. Затем нас через специальный пункт пропуска подвезли прямо к двухпалубному частному самолету Макнамары. Выйдя из машины, я приспустила очки и присвистнула.
– Нифига себе.
– Ага, – щелкая фотоаппаратом, подтвердил Дюк.
Во весь правый борт – портретное фото блондина и надпись «Райан Макнамара». Сам самолет внушительных размеров, наверняка мест на 200, а то и больше. Возле трапа стояли стюардессы в красивых фирменных нарядах, с красными пилотками и платочками на шеях, рядом с ними пассажиры. Как я поняла, часть уже расположилась в самолете, поскольку то и дело кто-то выглядывал наружу, спускался, решал какие-то вопросы.
Стоял возле трапа и сам виновник перемен в моей жизни. Его окружало одиннадцать девиц и все как на подбор: высокие красивые блондинки с карими глазами. В душе кольнуло нехорошее предчувствие. Он говорил, что я полечу в качестве его невесты… единственной ли невестой я бы стала, согласившись на подобную авантюру?
– Кобель, – вырвалось, когда мы подошли почти вплотную и прошли мимо нашего нового, но временного работодателя. К слову, его лицо вытянулось, поскольку мой образ, благодаря работе над стилем, стал еще более «притягательным». Гордо вздернула носик и даже не поздоровалась.
Для нас с фотографом отвели места на нижней палубе, где, как я поняла, летел весь обслуживающий персонал. Верхняя, гораздо меньшая палуба, предназначалась для Райана с его «фаворитками», как выразилась Луна в нашу первую встречу. Администратор и сейчас смотрела на меня ничуть не более дружелюбно, чем тогда. Пересчитав пассажиров и отметив что-то в своей папке, она поднялась на верхнюю палубу. Решив, что уцеплюсь за идею с невестами, как за возможный сюжет, откинула спинку кресла и уставилась в иллюминатор. Впрочем, Дюк, словно прочитав мои мысли, подкинул еще одну идею:
– Из этого может получиться неплохой сюжет.
– Из того, как обломился мой отпуск в Испании?
– Из того, как обычная девчонка, что не соответствует стандартам красоты, покорила сердце звезды.
– Ты прямо так уверен, что покорю? Ты видел этих породистых кобылок? Ни единого шанса. Наше пари отменяется, а мое загаданное желание не более чем бред воспаленного сознания.
– Я так не думаю, – загадочно улыбнулся Дюк и вставил в уши наушники.
Мы оба занялись своими делами, предвосхищая долгий полет и надеясь на спокойную посадку уже в Лондоне, до которого лететь четыре часа. Но нас ждала неприятность: разница во времени. Мы вылетаем в двенадцать, а прилетим в час дня. Концерт состоится в восемь вечера, а это значит, что у нас будет семь часов на подготовку. Точнее, не у нас, а у Райана и его команды. Я же в это время планирую заняться сбором компромата и провести, как минимум, одно интервью с крайне неудобными вопросами. Мне даже стало жаль Макнамару. Он и не представляет, что я для него приготовила.
Но суть не в том… Три потерянных часа, которые просто растворятся в вечности, пока мы летим. Словно время отматывается назад, но утекает сквозь пальцы. Словно перед носом машут желанной вещью, но не дают ее. После бессонной ночи, благодаря звезде, я едва держалась на ногах. А как он отыграет концерт и вовсе не представляла. И, если я смогу поспать во время полета, то Райан занят сейчас явно не сном. В компании одиннадцати пышногрудых блондинок, которые только и делают, что борются за его внимание, уснуть наверняка трудно. Мысль неприятно кольнула. Словно камушек прилип к подошве туфель. Казалось бы, невелика неприятность, однако, зудит и отвлекает внимание…
Я откинула кресло, подложила под голову подушку и накрылась пледом. И только наступило блаженное расслабление, как Дюк похлопал по плечу:
– Чего тебе? – просопела недовольно.
– Обед принесли, будешь?
– А, обед, – сразу же подобрела. Друг знал мою любовь к вкусным, а тем более, бесплатным обедам, потому и отважился разбудить. Подавали лосося в сырной корочке с рисом и овощами гриль. Не хуже, чем в ресторане «Дон Амиго» – это один из лучших итальянских ресторанов города, куда я любила захаживать по праздникам.
Во время обеда мы прослушали организационную информацию, просмотрели кучу рекламных роликов про Макнамару, слушали его песни. Тридцать дней, двадцать пять городов, сотни миллионов проданных билетов. Рехнуться можно! Первая мысль – как же он физически это вынесет – была стерта воспоминанием о том, как Клод делал Райану инъекцию. Видимо, для того и колол. Допинг, ласково называемый лекарством. А вторая мысль – сколько, должно быть, денег он срубит на этом шоу. Не удивительно, что подкинул нашей редакции пару миллионов, чтобы лишний раз потешить свое самолюбие.
Запив вкуснятину соком манго и полюбовавшись видом, я снова укуталась потеплей и уснула, решив не просыпаться до самого Лондона, о чем и предупредила фотографа. Он спать не хотел, несмотря на бессонную ночь, и предпочел смотреть фильмы.
На сытый желудок сон был более сладким. Чувствовала себя гораздо лучше. Руки уже не дрожали, хотя организм отчаянно требовал кофеина. Из комфортабельного частного самолета нас пересадили в высокий и длинный автобус Мерседес, с тонированными окнами в половину стены, будто Лондон мог встретить ярким солнцем. Увы, он депрессивно взирал серо-черными глазами и дарил холодные колючие капли. Или отплевывался, глядя на творившееся финансовое безобразие.
Райан с фаворитками расположился в длинном лимузине и уехал почти сразу за тонированным черным джипом. Следом отправились манекенщицы, для которых подогнали стильный фургон с портретом Макнамары и рекламой его шоу, на таком же фургоне уехали и музыканты с осветителями. И только после этого тронулся наш автобус. Почувствовала себя половой тряпкой, особенно после вчерашнего прощания с блондинчиком. Звал меня в качестве невесты, а засунул в автобус со всеми разнорабочими, которые, хоть и важны для шоу, но наверняка неизвестны Райану ни в лицо, ни поименно. Злость и обида копились и грозили вылиться во что-то не очень хорошее. Дюк ободряюще сжал мою ладошку:
