В изобразительной искусстве происходила головокружительная смена новых течений. Выделялись мастера. так называемого неопримитивизма, в их числе Шагал с его причудливым миром поэтической реальности и трогательной сказки; М Ларнонов, приблизившийся своим "лучизмом" к беспредметной живописи; Н. Гончарова, воспринимавшая дух футуризма; Лентулов, увлекавшийся кубофутуризмом, и многие другие. Конструирование предметной среды стало главной целью художественного творчества. В конечном итоге русский авангардизм отошел от изображения реального мира. Естественно, новые веяния оказывали свое влияние на формирование молодого художника. Это было в начале 20-х годов.
Взрыв же творческих сил, "русский ренессанс" приходился на конец 20-х - начало 30-х годов. Он охватил не только изобразительное искусство. Русская литература, в основном поэзия А. Блока, Н. Гумилева, В. Маяковского, М. Цветаевой, остро воспринимала драматическую реальность, но в то же время процветал и русский мечтательный символизм в поэзии В. Брюсова, того же А. Блока, И Северянина, Вяч. Иванова и других. Театр откликнулся на революцию шквалом разнонаправленных стилей: здесь и конструктивизм Мейерхольда в "Великодушном рогоносце", и гротеск А. Грановского в "Колдунье", театральная ирония Е. Вахтангова в "Принцессе Турандот" и психологизм М Чехова, остроумный лубок самодеятельного движения "Синей блузы" и другие. И все это не проходила мимо Николая. Его интересовала театральная жизнь и в особенности театральные художники. Правда, времени не хватало, но уж очень хотелось все познать, все увидеть, все впитать в себя. Со своими друзьями он захаживал и в Книжную лавку писателей. Среди пайщиков писательской лавки, помимо М. Осоргина, были искусствовед П. Муратов, поэт В. Ходасевич, филолог Б. Гривцов, философ Н. Бердяев и многие другие. Книжная лавка была своеобразным просветительным центром Москвы.
Николай старался по возможности не пропускать выставки, их устраивалось множество и разных направлений. В это время действительно в мире художников бушевали страсти, особенно в Москве. Выставки с футуризмом по Японии, офорты Рембрандта, выставки икон, выставки современных художников... Прямо на улицах были развешаны картины (в основном "левых" художников). Можно сказать, что культурная жизнь в Москве, да и в России, в целом переживала свой ренессанс, и только за рубежом за пеленой разрухи Россию видели "во мгле". Именно культура, высокое искусство и составляют, главным образом, лицо нации. Конечно же, московская среда не могла не действовать благотворно на Николая. Его окружали прекрасные друзья, среди них прежде всего Ольга. Он все более был ею увлечен. Вдвоем, а иногда и втроем, с подругой Ольги Женей Пиотровской, они бывали на дискуссиях, куда часто было непросто попасть. К примеру, была очень любопытная дискуссия о Боге между наркомом просвещения Луначарским и митрополитом Введенским, вечера поэтов во главе с Маяковским, вернисажи и многое другое. В общем, все самое интересное, самое современное не проходило мимо них.
Это было прекрасное время юности, влюбленности в жизнь. Иногда Николай и Ольга по приглашению Жени приходили к ней в гости. Родители Жени относились к ним очень трогательно, как к родным. По субботам и воскресеньям они даже оставались ночевать. В доме было относительно тепло, и они отогревались, а главное согревались морально. Мама Жени часто кормила их чустихой - ржаной мукой на воде, и она казалось им необыкновенно вкусным блюдом.
За столом часто вели интересные беседы, дискуссии иногда продолжались далеко за полночь. Было о чем сказать и поспорить - нашумевшие спектакли, выставки. они были единомышленниками, и всех их объединял пафос революции. Правда, революция развела деятелей культуры разных взглядов во враждебные лагеря. Одни находили в революции источник вдохновения, другие - "левые" авангардисты - уподобляли свой художественный переворот социальной революции, третьи же - сторонники традиционной живописи - революционные события истолковывали как космические катаклизмы. Некоторые художники в виде аллегорий и символических композиций изображали предчувствия апокалиптической катастрофы Эти настроения говорили о перевороте в душах и умах представителей творческой интеллигенции, уже заявивших о себе. Молодежи было трудно разобраться в этой атмосфере. Будущие художники Николай и Ольга понимали, что искусство действительно отражает революцию и войну под разными углами зрения. Но в одном они были убеждены: с революцией должны прийти в Россию справедливость и правда жизни, а значит и правда в искусстве. Но какая эта правда - надо было еще осмыслить.
Николай по-прежнему продолжал изучать новую живопись, самозабвенно работал в мастерской, написал несколько натюрмортов. Некоторые из них Машков развесил на стене. Как казалось самому Николаю, он уже достиг определенных успехов.
Однажды, когда в мастерской, как обычно, шли занятия, к нему подошел староста и сказал:
- Трошин, вы включены в список студентов, которым надлежит сделать портрет Троцкого для временного освобождения от мобилизации наравне с преподавателями и профессорами. Это будет своеобразный конкурс. Срок минимальный - сутки. Не бойтесь, надо просто сделать рисунок, и самое главное - реалистический.
- Как, опять реалистический? - возмутился Николай.
Но ничего не оставалось, как немедленно включиться в работу - времени на размышления не было. Он тут же побежал на почтамт, благо тот находился напротив мастерской, и купил там фотооткрытку с портретом Троцкого. Потом остановился и призадумался - ведь условий для работы не было: в мастерской полно народу, а в общежитии страшно холодно. "Что же делать? - думал он.Дело-то серьезное". Все же он решил работать в общежитии. Выпросил у коменданта бывшую комнату прислуги, которая была занята под склад подрамников и холстов, расчистил место для работы, раздобыл две свечи и собрался приступить к написанию портрета. "Но как его писать? Не делать же копию фотооткрытки!" - думал он. И вдруг его осенило: "Сделаю по-своему, будь что будет!" Он начал вдохновенно писать, взял только голову, размером несколько больше натуры, установил пропорцию и форму. Начал писать плоскостями,. мелкие детали отбросил. Голова получилась цельной и сильной. В ней было что-то кубистическое, обостренные формы придавали монументальность, глаза в пенсне дали жизнь портрету. Он так увлеченно писал, что даже не заметил, как проработал всю ночь.
Наконец портрет был готов. Утром Николай отнес его в мастерскую, показал своим однокурсникам. Они одобрили. Тогда он передал портрет старосте и с нетерпением стал ждать результатов.
Портрет удался. Николай был освобожден от мобилизации и взят на особый учет. "Неужели я опять смогу работать в мастерской, какое счастье!" торжествовал ем. Но при этом он понимал, что все это обязывает быть еще более полезным обществу, не жалеть сил, а может быть, и жизни, если понадобится. "А пока,- думал он,- прежде всего, надо учиться и как можно больше работать". Это он и делал.
Учеба продолжалась, занятия проходили очень напряженно. Он снова и снова посещал Музей западной живописи и самозабвенно изучал картины. Пристально вглядывался в полотна Матисса - того самого, который в 1911 году при посещении России был потрясен и восхищен древнерусской живописью. Матисс произвел на него колоссальное впечатление и в какой-то мере утолил жажду познания в цвете. Он почерпнул для себя несколько важных моментов: во-первых, необходимость декоративного начала в живописи; во-вторых, чтобы цвет не терял своей энергии, надо писать чистыми красками; в-третьих, самое главное - надо найти правильное композиционное решение. Затем от картин Матисса он перешел к картинам Дерена. После солнечного Матисса. Дерен казался мрачным и черным, картины его были крайне драматичны, обострены в формах, взяты в короткой гамме, превалировал черный цвет. В мастерской Машкова тогда многие увлекались черной краской (видимо, шли от Дерена), но надо было почувствовать, что черная краска - не только тон, но и цвет. Николай понял, что у Дерена эти локальные цвета звучат так же сильно, как у Матисса - спектральные.
