Мстислав знал, что новгородцы и сами склонны к буйству, что среди них всегда есть противоборствующие партии, желавшие использовать княжью силу в своекорыстных интересах. Ну заточил Ярослав парочку бояр – приятелей тестя, ну переменил в городском управлении сторонников Мстислава на своих – это можно понять. Должен же молодой князь власть утвердить!
Но обидеть необузданным властолюбием весь город и выехать из него в Торжок, как сделал Ярослав, перекрыть главный торговый путь и ввести во время неурожая блокаду Новгорода – было уж слишком! А всех лучших людей, приезжавших к нему с посольством, в цепи сажать – это Удатный счёл форменным безобразием. Хуже всего было то, что любимую дочурку Мстислава Ярослав оставил в Новгороде, зная, что в её присутствии новгородцы вряд ли решатся истребить княжьих дворян и наместника.
Конечно, женщины, а особенно княгини, были в те времена весьма крепки нервами. Вспомним одну только княгиню Ольгу, которая, получив весть о страшной смерти мужа, не имея иных сил, кроме нескольких слуг, мгновенно задумала – и затем осуществила месть целому союзу племён. А потом взяла, да и создала вместо разбойных ватаг дружинников Древнерусское государство – с единой территорией, законом, налогами, княжеской администрацией и армией. В довершение же была принята византийским императором как правительница великой державы и приняла христианство[6].
Но Мстиславу было крайне обидно сознавать, что его дочь, прикрывая своего непутёвого мужа, подвергает себя опасности в голодающем городе, где распухшие трупы валяются по площадям и улицам так обильно, что всех невозможно похоронить – их даже не успевают пожирать бродячие собаки. Лишь когда Новгород совсем опустел, а пылающий гневом Удатный скакал с лихой дружиной на выручку горожанам, Ярослав забрал жену к себе в Торжок.
Новгородцы уже вконец обессилели от голода, великое множество их лучших людей было угнано во Владимиро-Суздальскую землю и томилось в цепях, когда прискакал Мстислав, заковал в цепи дворян зятя, собрал вече, поцеловал крест и воскликнул: «Либо возвращу новгородских мужей и новгородские волости, либо голову свою повалю за Новгород!» «С тобой, на живот и на смерть!» – вскричали новгородцы, собираясь в воинский поход.
Хранитель Руси пытался образумить зятя. «Сын мой! – писал Ярославу Мстислав. – Кланяюсь тебе. Мужей моих и гостей (купцов. – Авт.) отпусти, а сам с Торжка уйди и со мною любовь возьми». Однако Ярослав надеялся на своих сторонников в Новгороде и упорствовал. Действительно, новгородцы не были едины, сознавали малочисленность своего войска (из которого лучшие воины были в плену) и не торопились с походом.
Тогда Мстислав, вопреки обычаю, собрал вече не в кремле, перед храмом Святой Софии, а на другом берегу Волхова, на Ярославовом дворе, где обычно жил князь. «Пойдёмте, – просто сказал он собравшимся, – поищем мужей своих, ваших братьев, и владений своих. Да не будет Новый Торг (Торжок. – Авт.) Новгородом, а Новгород – Торжком. Где святая София – тут Новгород! И во множестве (воинов. – Авт.) Бог, и в мале – Бог и правда!»
1 марта Удатный выступил в поход, призвав на помощь псковичей, смолян и ростовцев. Но даже эти рати во главе с храбрыми, опытными в битвах князьями не могли сравниться с многочисленными и хорошо вооруженными полками Владимиро-Суздальской земли. Ведь Ярослав поднял на войну своего брата Юрия с могучими дружинами Владимира и Суздаля, двух младших братьев с дружинами Мурома, ватагами пограничников-бродников и вооруженными селянами, даже гарнизоны десятков городов. Тогда Мстислав призвал к себе в помощь старшего сына Всеволода Большое Гнездо, Константина, с полками ростовскими.
«Оле страшное чудо и дивно, братия! – не удержался от восклицания, описывая эту войну, монах-летописец. – Пошли сыновья на отца, брат на брата, раб на господина, господин на рабов!» Бояре и военные холопы, ремесленники и купцы из богатейших городов, дружинники и крестьяне-смерды из одних земель стояли тогда под знамёнами противоборствующих армий. Ростов, праотец Владимиро-Суздальской земли, был за Мстислава, а часть новгородцев была в полку Ярослава!
Напрасно Удатный при каждом удобном случае посылал предложения не проливать кровь. «Не хочу мира, – заносчиво отвечал Ярослав, – пошли, так идите, сто наших будет на одного вашего!» «Седлами закидаем!» – кричала многочисленная рать союзных владимиро-суздальских князей, ожидая Мстислава на битву к реке Липице холодной и бурной весной, 21 апреля 1216 г.
Против Удатного стояла на Авдовой горе тяжелая, десятилетиями формировавшаяся Всеволодом Большое Гнездо дружина, за спиной – граждане. «Братья! – сказал своим князь, – побежавши, не уйдем; идите в бой, как кому любо умирать!» Новгородцы и смоляне сошли с коней, скинули сапоги и платье и повалили с топорами через густые заросли на возвышенность, где сверкала доспехами владимиро-суздальская рать. Мстислав с дружиной поскакал за ними. Он боевым топором трижды прорубался сквозь полки, пока враг не был повергнут.
Полк Ярослава принял на себя главный удар и был уничтожен почти начисто. Полк Юрия стоял против войск его брата Константина – но, видя поражение Ярослава, ратники бросились бежать, скидывая на ходу тяжкие доспехи. Даже на конях мало кто смог уйти по бездорожью. Летописцы, ужасаясь, повторяли в Новгородской Первой летописи старшего и младшего изводов, что «око не может (обозреть. – Авт.), ум человеческий домыслити (числа. – Авт.) избиенных и повязанных», при том что новгородцев и смолян в битве и преследовании пало всего шестеро[7].
Какого же числа несчастных на Руси XIII в. «не могли помыслить» убитыми и пленными? Поздний летописный свод называет довольно реалистичные цифры: 9233 человека убитых и 60 пленных. При этом в войске Ярослава было 16 стягов, 40 труб и барабанов; у Юрия – 13 стягов, 60 труб и барабанов. То есть на один стяг, вокруг которого формировался отряд, приходилось минимум 320 (по убитым и пленным), а реально – до 500 человек.
Значит (умножая 500 на число стягов), одно из самых сильных, хотя и неудачливых русских воинств XIII в. насчитывало около 14 500 воинов. На сегодняшний взгляд эта цифра невелика. Но в те времена (если не принимать во внимание сказки древних писателей о стотысячных войсках, которых на деле никогда не было) битва с почти 30 тысячами участников была просто грандиозной. Немногие государства могли подготовить и вооружить такое число воинов. При Липице это удалось благодаря участию горожан – купцов и ремесленников, с детства учившихся держать в руках оружие для защиты своих владений и вольностей. Ведь в Смоленске, как и в Новгороде, главной силой были тогда выборные власти и народное собрание – вече.
А что же владимиро-суздальские князья? Они стремглав бежали, на ходу меняя коней. Юрий, в одной нижней рубахе, сбросив даже поддоспешный кафтан, едва не уморив четвёртого коня, один вернулся во Владимир. Ярослав, потеряв в бою шлем (он позже был найден и ныне хранится в Оружейной палате Московского Кремля) загнал четырех коней и на пятом прискакал в Переяславль, где с тревогой ждала его жена. Воевать Ярослав уже не мог, но всё равно проявил крутой нрав: велел мучить новгородских пленных так, что многие из них умерли.
Удатный не дал своим войскам штурмовать ни совершенно беззащитный Владимир, ни Переяславль, но покончил дело миром, освободив пленных, взяв дары и рассадив князей по старшинству. Лишь у злого Ярослава, признавшего: «По правде меня крест убил!» – забрал он свою дочь. Едва ли не самая грозная усобица на Руси закончилась без обычного разорения русских земель.
Только когда Ростислава вышла из Переяславля и осталась в лагере своего отца, Ярослав Всеволодович начал понимать, как много она для него значила. Похоже, что именно в разлуке он по-настоящему полюбил жену. С этого времени он начал задумываться и об ответственности князя перед подданной ему землёй. Изменился даже его характер. Ярослав сохранил властолюбие, но прекратил злобствовать. А если и наказывал иной раз своих противников, то умеренно, так, что это уже не вызывало резкого порицания летописцев.
